Серена Витале - Пуговица Пушкина
Никольский В. В. Идеалы Пушкина. СПб., 1899.
Ободовская И., Дементьев М. Наталья Николаевна Пушкина. М., 1987.
Остафьевский архив князей Вяземских. В 5 т. СПб., 1899–1913.
Павлищев Л. Н. Воспоминания об А. С. Пушкине. М., 1890.
Панчулидзев С. А. Сборник биографий кавалергардов. 1826–1908 (IV). СПб., 1908.
Перебеленные страницы воспоминаний графа В. А. Соллогуба. СПб., 1893.
Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым. В 3 т. СПб., 1896. Письма Александра Тургенева к Булгаковым. М. — Л., 1939. Письма Андрея Николаевича Карамзина к своей матери Екатерине Андреевне. [Л., 1914.
Письма Жуковского к А. И. Тургеневу. М., 1875.
Письма Пушкина к Е. М. Хитрово. Л., 1927.
Погодин М. П. Простая речь о мудреных вещах. М., 1875.
Полное собрание законов Российской Империи. СПб., 1832.
Поляков А. С. О смерти Пушкина. По новым данным. Пг., 1922.
Пушкин в воспоминаниях современников. В 2 т. М., 1985.
Пушкин в письмах Карамзиных 1836–1837 годов. М. — Л., 1960.
Смирнова А. О. Записки. Из записных книжек 1826–1845 годов. СПб., 1895; Автобиография. М., 1931.
Соллогуб В. А. Воспоминания. СПб., 1887.
Туманский В. И. Стихотворения и письма. СПб., 1912.
Тургенев И. С. Собрание сочинений. В 12 т. М., 1953–1958.
Чаадаев П. Я. Сочинения и письма. М., 1913–1914.
Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина в издании Пушкин и его современники. XXV–XXVII. 1916 (последнее издание: М., 1987).
Яковлев В. А. Отзывы о Пушкине с юга России. Одесса, 1887.
Dictionnaire de biographie franqaise, Paris, vol. II, 1903.
Falloux F., Mémoires d'un royaliste, vol. I, Paris, 1888. Kauchtschischwili N. (sous la direction de), Le Journal de Dar’ja Fedorovna Ficquelmont.
Lacroix F. Les Mystères de la Russie, Paris, 1845.
Lettres de Prosper Merimée à Panizzi, vol. 1, Paris, 1881.
Suasso F., Poet, dame, diplomat. Het laaste joar van Alexanre Poesjkin, Leiden, 1988.
Troyat H., Pouchkine, 2 vol., Paris, 1946.
Послесловия к русскому изданию книги Серены Витале «Пуговица Пушкина»
ИТАЛЬЯНСКИЙ ВЗГЛЯД НА РУССКУЮ ТРАГЕДИЮ
Нам, русским, свойственно ревниво относиться к тому, что пишут об А. С. Пушкине на Западе: не исказили бы, не оболгали бы. И когда несколько лет назад в Италии вышла книга профессора Серены Витале, известной пушкинистки, исследовательницы и знатока русской литературы, не терпелось познакомиться с этой работой, хотелось знать, каким там видят нашего Пушкина. Интерес подогревался появившимися в прессе интервью некоторых отечественных пушкиноведов, повстречавшихся с автором книги, и самой г-жи Витале, из которых стало ясно, что у нее в чем-то отличный от нашего взгляд на Пушкина и его судьбу.
Книга напечатана уже в ряде стран, а в России долго не находилось издателя. И вот наконец, благодаря усилиям калининградского издательско-полиграфического предприятия «Янтарный сказ» и поддержке Представительства МИД России в Калининграде, эту книгу узнают и россияне. Хотелось бы высказать свое личное (возможно, субъективное и подчас спорное) суждение о ней.
Прежде всего обращает на себя внимание бережное, трепетное отношение Серены Витале к русскому национальному гению, глубокое знание ею русской литературы и истории. Ее труд предназначен западному читателю, который не так уж основательно знает русскую словесность, и на его информированность, на его отношение к нам, конечно, повлияет доброжелательная позиция автора.
Само название книги — «Пуговица Пушкина» — говорит, что это не столько научное исследование, сколько беллетризованный рассказ, популярное повествование о трагической участи великого русского поэта. Название восходит к известному из мемуаров эпизоду: кто-то, встретив Пушкина на Невском проспекте, не досчитался на его бекеше одной пуговицы. Эта сама по себе ничего не значащая деталь здесь как бы олицетворяет определенный этап в жизни Александра Сергеевича: близкая трагедия, житейские неурядицы, материальные затруднения, душевный разлад и даже отчаяние, падение в обществе интереса к его творчеству. Это и составляет суть книги.
Но хотя в ее заглавии фигурирует одна пуговица — пушкинская, в тексте присутствует и вторая — дантесова. Она, как свидетельствуют мемуаристы, спасла жизнь Дантесу во время дуэли. Пушкин был прекрасным стрелком. Несмотря на тяжелейшее ранение, он произвел выстрел, который был бы смертельным для его противника, если бы пуля не срикошетила. От чего срикошетила? Одни говорят — от пуговицы, другие — от панциря. Первые, в том числе С. Витале, говорят: панциря не могло быть по кодексу чести; вторые: неужто пуговица была бронированная? Спор ведут не только литературоведы и историки, но и криминалисты, баллистики, металловеды… Так что две эти пуговицы — в читательском восприятии — словно две линии жизни, две судьбы.
Нельзя не порадоваться колоритному, цветистому языку г-жи Витале. Ее литературная речь даже в результате перевода не утрачивает своей сочности и звучности. Свободная, раскованная манера изложения, стремление уходить от категорических утверждений, заменяя их рассуждениями, предложениями, догадками, — все это воспринимается читателями как доверительная беседа с ним, уважительное отношение к его мнению.
Композиционно книга выстроена так, что основное ее содержание доносится до нас не самим автором, а цитируемыми документами: мемуарами современников А. С. Пушкина, письмами, дневниковыми записями. Документальность — основа доверия, непредвзятости. Эти закавыченные и незакавыченные фрагменты воспринимаются органично, не вызывают у читателя «ученой зевоты».
Специалистам-пушкиноведам книга будет ценна тем, что вводит в научный оборот письма Жоржа Дантеса своему приемному отцу, голландскому посланнику барону Геккерену, и еще один документ, которым заканчивается книга и который заслуживает особого разговора.
Серене Витале удалось совершить нечто сопоставимое с научным подвигом — получить у потомков Дантеса 25 его писем, о которых научный мир знал, но судил только по двум фрагментам, подготовленным к печати известным советским пушкинистом М. А. Цявловским и опубликованным в 1951 году. Разумеется, обретение нового документа, связанного с Пушкиным, — событие. К тому же письма относятся к 1835–1836 годам, к самому драматическому периоду жизни А. С. Пушкина. Значение такой находки трудно переоценить. И все же…
На мой взгляд, г-жа Витале без достаточных оснований проникается доверием к Дантесу, воспринимает все написанное им как «искренние излияния». «Чем больше мы слышим голос подлинного Дантеса, — пишет она, — тем больше в наших глазах тает образ развращенного, наглого авантюриста, завещанный нам многочисленными свидетелями. Были они слепы? Лгали? Или существовало два Дантеса: один для общества, а другой — раскрывшийся только человеку, которому он был обязан всем?..»
Приходится констатировать, что взгляды на Дантеса у итальянского профессора и русского читателя не всегда совпадают. Г-жа Витале сокрушается, что в русских справочных изданиях Дантес представлен лишь как убийца Пушкина, будто это профессия, звание или социальный статус. А мне, например, это не кажется странным. Ведь ни в каком ином качестве Дантес интереса для истории и не представляет.
Да, до нас дошел его портрет: красивый молодой человек, веселый и добродушный, экспансивный и беззаботный, настоящий победитель в жизненной игре, приятное украшение любой вечеринки, милый дамский угодник, озорной шутник, безупречный, неутомимый танцор. А что за этой эффектной внешностью? Циник, безнравственный человек, прощелыга, волокита. М. Ю. Лермонтов сумел увидеть подлинную сущность этого «ловца счастья и чинов», вертопраха с пустым сердцем, презирающего «земли чужой язык и нравы», не способного щадить великую славу России.
Да что ему поэтическая слава — русская или французская! Невежественный человек, он за всю свою долгую жизнь (83 года!) не прочитал, как свидетельствует его внук Луи Метман, ни одного художественного произведения. То, что Дантес, живя в России и служа в русской армии, не говорил по-русски, в вину ему ставить не будем, но он и своего родного французского толком не знал. Уровень его грамотности таков, что его письма, по признанию самой г-жи Витале, нуждаются в великодушном читателе, снисходительном к их грамматике и стилю. К сожалению, при тройном переводе (французский — итальянский — английский — русский) письма Дантеса подверглись изрядному редактированию и утратили всю «прелесть первоисточника».
Ну да Бог с нею, с грамматикой! Бог с ними, стилистическими издержками дантесовых эпистол! Они, его письма, состоят не только из таких перлов и не только из пылких вздохов по возлюбленной. Они в еще большей степени полны плоских казарменных острот, пошлых анекдотов, скабрезных светских сплетен. В них содержатся эпизоды и фразы, заставляющие и сегодня краснеть того, кто их читает. Письма Дантеса раскрывают нам нравственный облик их автора, побудительные мотивы его поступков (повышение по службе и успех у дам), неспособность соизмерять свои претензии с масштабами личности, на которую он поднял руку.
