Михаил Иманов - Звезда Ирода Великого.Ирод Великий
Он вскакивал с ложа, чтобы идти к Мариам — по ночам ему хотелось этого особенно сильно, — но тут же перед ним вставал образ отца, и, крепко ухватившись руками за край ложа, Ирод заставлял себя оставаться на месте. Образ отца вставал перед ним столь явственно, как будто живой Антипатр находился здесь, в комнате.
Он смотрел на Ирода с грозным укором, и Ирод невольно опускал глаза и низко склонял голову. Всякий раз, когда это происходило, он чувствовал в отношении отца острую неприязнь, мгновениями возраставшую до ненависти. Тогда Ирод пугался собственных чувств и, закрыв глаза, горячо просил «отца» простить его. Когда Ирод наконец осмеливался поднять голову, «отца» в комнате уже не было, и тогда можно было облегченно вздохнуть и расслабить затекшие от напряжения руки.
День сменялся ночью, ночь сменялась днем, и Ирод постепенно успокаивался. Радость еще оставалась в нем, но уже не вызывала прежнего возбуждения, и он уже не порывался бежать к Мариам и не испытывал ненависти к отцу.
Однажды отец, словно угадав его чувства, сказал:
— Будь терпеливым, Ирод. Власть — как высокая гора со слишком крутыми склонами. С нее трудно спуститься, но легко упасть. Не торопись, выверяй каждый свой шаг, потому что любая ошибка может стать роковой.
Отец не назвал имени Мариам, но Ирод был уверен, что под «роковой ошибкой» он имеет в виду именно ее. Таким образом, пришлось смириться с мыслью, что Мариам все еще недоступна. Но, смирившись с этим, Ирод решил про себя, что хотя и не станет идти открыто против воли отца (к тому же еще и наместника всей Иудеи), но при случае будет действовать самостоятельно.
Скоро такой случай представился. Ироду стало известно о недовольстве прокуратора Сирии Секста Цезаря медлительностью местных военных начальников, с какой те противодействовали шайкам разбойников, опустошавших окрестности Сирии, а порой нападавших даже на небольшие отряды римлян. Тех, кого в Сирии называли разбойниками, в Иудее именовали не иначе как борцами за свободу. Отряды эти были остатками разбитой армии Аристовула. Скрываясь в ущельях и каменистых утесах, они вели партизанскую войну и жестоко мстили римлянам и сирийскому населению за пролитую кровь и позор Иудеи. Местные сирийские начальники неохотно боролись с разбойниками: во-первых, не имели достаточно сил, во-вторых, опасались мести со стороны влиятельных иудейских полководцев, таких как Малих, наружно осуждавших разбойников, но внутренне покровительствовавших им. И хотя набеги разбойников причиняли много беспокойства — опустошались целые селения, а порой и небольшие города, — сирийцы предпочитали, чтобы эта проблема была разрешена между римлянами и иудеями, без их непосредственного участия.
Так думали сирийцы, но по-другому думал Ирод. Через две недели после своего назначения во главе трехтысячного отряда он ушел в Годару, город в восточной части Галилеи. Место было выбрано им не случайно: Годара была сильной крепостью, к тому же, по сведениям, полученным Иродом, в горном массиве всего в пятнадцати милях от города располагался лагерь самого крупного отряда разбойников. По рассказам жителей, отряд время от времени появлялся в окрестностях Годары в поисках припасов. Правда, опустошались лишь сирийские селения — граница с Сирией была рядом, — а в иудейских брали только самое необходимое. Жители иудейских селений охотно делились с разбойниками, а то и сами доставляли продовольствие в их лагерь.
Было еще одно обстоятельство, едва ли не самое главное, которое побудило Ирода остановиться именно в Годаре, — одним из командиров отряда мятежников был Пифолай, тот самый полководец иудейского войска, что с тысячью воинов ушел к царю Аристовулу. Ушел открыто, нагло, на глазах Ирода, а тот не только не мог остановить его, но вынужден был скрываться во дворце Гиркана, всякую минуту ожидая нападения. Ирод помнил, что стоял у окна, тайно наблюдая, как отряд Пифолая проходит по дворцовой площади, а сам полководец, гарцуя на белом коне, высокомерно поглядывает в ту сторону, где за толстыми стенами в оцепенении и бессильной злобе притаился он, Ирод. Когда Ирод вспоминал это, пальцы его сжимались в кулаки, а кровь ударяла в голову.
По сведениям, доставленным Ироду шпионами, расспрашивавшими горожан и жителей селений, другим командиром отряда разбойников был некто Иезеккия. Тот ли это Иезеккия, которому Ирод доставлял деньги по поручению Гиркана еще при осаде Иерусалима Помпеем Магном, Ирод не знал, но ему очень хотелось, чтобы этот Иезеккия оказался тем самым.
Уже через несколько дней своего пребывания в Годаре Ирод приступил к исполнению ранее задуманного плана. План был прост, но действен, и Ирод не сомневался в успехе. Он не боялся разбойников — по его данным, их насчитывалось около пяти сотен, — они не могли противостоять его трехтысячному отряду, состоявшему из стойких ветеранов его отца, которые сражались и в Иудее, и в Аравии, и в Египте. Он также не боялся мнения народа, почитавшего разбойников как борцов за поруганную честь страны: несмотря на поучения Антипатра, Ирод считал, что на народ можно воздействовать лишь силой и страхом. Но он опасался гнева отца и недовольства первосвященника. Конечно, прежде чем приступать к военным действиям против разбойников, ему следовало получить разрешение наместника Иудеи, то есть своего отца, Антипатра, и согласие членов Синедриона. Но Ирод знал, что осторожный Антипатр не даст разрешения, а о согласии Синедриона и говорить было нечего. А если так, то Ироду придется прозябать в провинции, не имея возможности проявить себя должным образом и заслужить благоволение прокуратора Сирии, а может быть, и самого Цезаря. Только они, римляне, могли возвысить его, передать ему часть своей силы и славы, а следовательно, он должен заслужить их доверие, даже если придется идти против воли отца.
Впрочем, все эти сомнения Ирода уже ничего не значили, потому как его решение действовать было твердым и бесповоротным. Тем более что разбойники действовали на территории вверенной ему провинции, и борьба с ними являлась его прямой обязанностью.
Ирод послал солдат в окрестные селения с приказом схватить и привести в Годару тех, кого подозревали в сношениях с разбойниками и оказании им помощи. Солдаты без разбора хватали мужчин, стариков и подростков. Разбираться в мере их виновности никому не приходило в голову. Избитых, окровавленных, в разорванной одежде заложников привезли в Годару, их набралось около ста человек. Сначала их было больше, но многие умерли, не вынеся пыток (солдатам было приказано обращаться с «преступниками» как можно более жестко). Их вывели на площадь перед дворцом, в котором жил Ирод, и он объявил собравшейся толпе, что так будет со всяким, кто помогает разбойникам, врагам закона и власти. После того как он провозгласил это, солдаты стали теснить «преступников» и бичевать их плетьми. Даже сам Ирод несколько раз, поднявшись в седле, прошелся плетью по их головам.
Ирод хорошо знал иудеев — терпения толпы хватило ненадолго. Сначала послышался глухой ропот, потом злые выкрики, и наконец толпа стала угрожающе надвигаться на солдат, в руках некоторых появились палки и камни. Именно этого и добивался Ирод. Губы его искривила презрительная ухмылка, он коротко взмахнул рукой, и отряд всадников, стоявший за решеткой дворца, горяча коней и подняв плети, поскакал на толпу. Нападение было неожиданным, народ бросился врассыпную, толкая и давя друг друга.
Когда Ироду доложили — уже вечером, — что весь город возбужден случившимся, а при разгоне толпы погибло восемь человек и много раненых, он удовлетворенно улыбнулся:
— Надеюсь, мой бесстрашный Пифолай останется доволен!
Не было никаких сомнений, что весть о взятии заложников и о кровавом избиении горожан уже к завтрашнему утру достигнет лагеря разбойников. И хотя Ирод сомневался, что Пифолай решится напасть на хорошо укрепленный город, он на всякий случай приказал удвоить охрану на стенах и накрепко запереть ворота.
«Преступников» поместили в тюрьму, находившуюся недалеко от дворца, а шпионы Ирода разбрелись по окрестным селениям. Через два дня Ироду доложили, что разбойники в количестве нескольких десятков всадников въехали в селение, расположенное в трех милях от Годары. По слухам, с ними был сам Пифолай, он расспрашивал жителей о судьбе «преступников», об Ироде и о находившемся в городе войске. Ирод понял, что час настал.
Поздно ночью половина его отряда — полторы тысячи человек — скрытно, небольшими группами покинула Годару, уйдя на север, к равнине, лежавшей перед гористой местностью, где располагался лагерь отряда Пифолая. За день до этого Ирод распустил слух, что «преступников» повезут в Антиохию, а потом и в Дамаск, на суд римского прокуратора. Ранним утром из ворот тюрьмы выехало несколько наглухо закрытых повозок, их сопровождал большой отряд — около двухсот всадников. Все говорило за то, что слух о переводе «преступников» в Антиохию оправдывается — закрытые повозки, усиленная охрана.
