Кирстен Сивер - Сага о Гудрит
– Нельзя мешкать, Гудрид, у меня слишком много дел.
Они устроили подобающий пир, когда Карлсефни вернулся с альтинга. Он очень устал, и вид у него был еще более изможденный, чем прежде.
Когда Гудрид зашла в дом переодеться в праздничное платье по случаю пира, она увидела, что Карлсефни лежит на кровати. Рука ее коснулась лба мужа.
– Ты болен, Торфинн?
Он схватил ее руку и на мгновение прижал ко лбу, но потом отпустил снова.
– Нет, я просто устал. И с удовольствием отведаю всех лакомств, которые ты приготовила: пока я лежал здесь, я вдыхал дивные запахи из поварни!
Гудрид довольно улыбнулась и расстегнула застежки на своем будничном шерстяном платье. Она вынула украшенную каменьями цепь, которая досталась ей от матери Карлсефни, и выложила ее на постель, а сама переоделась в шелковую сорочку и платье с богатыми вышивками и нарядными застежками. Карлсефни молча наблюдал за ней, а потом коснулся кошеля, висящего у него на поясе, и проговорил:
– У тебя есть все еще тот золотой крест, который подарил тебе король Олав?
– Конечно, – и Гудрид показала ему цепь с крестом и амулетом Фрейи, внезапно залившись краской.
Карлсефни, будто ничего не заметив, протянул ей руку: в ней блестело золото.
– Я купил для тебя в Дублине новый крест, Гудрид. Сними с цепочки старый: удача недолго будет с конунгом Олавом, и я не хочу, чтобы ты пострадала…
Крест, который он протягивал ей, был большим, но не особенно тяжелым, и весь он был затейливо изукрашен. Поистине это была искусная работа. Едва она оправилась от изумления и хотела уже поблагодарить его за подарок, как он оказал:
– Сегодня ты можешь надеть его поверх платья, как делают люди в Дублине и многих иных местах, чтобы показать, что они держатся христианской веры. А амулет Фрейи сними, он уже сделал свое дело…
– Ч-что… ты имеешь в виду? – прошептала Гудрид, и губы ее побелели.
Пытаясь улыбнуться, он сказал:
– У нас с тобой двое сыновей, Гудрид. Чего же нам желать еще?
– Нет, я оставлю амулет, – возразила ему Гудрид, подумав, что оцепенение, охватившее ее, будет похуже смерти. – И благодарю тебя за этот прекрасный крест.
Стараясь сохранять спокойствие, она положила старый крест и амулет в свой сундук и вышла из спальни, попросив Карлсефни сказать ей, когда надо накрывать на стол.
Обильное угощение взбодрило Карлсефни, и когда столы опустели, он встал с почетного сиденья, поблагодарил хозяйку за труды и подробно рассказал собравшимся о своем путешествии. Они славно поторговали, несмотря на смутные времена и на плохой урожай в Норвегии и Англии. Карлсефни считал, что любой купец, отправляясь в Дублин, может приобрести там себе великолепное оружие и украшения.
Гости с любопытством взирали на новый крест Гудрид, и еще на мечи из страны франков с серебряными рукоятками, купленные отцом для своих сыновей. А он тем временем продолжал:
– Те, кто был со мной на альтинге, знают, что наступают тяжелые времена. Много лет бродил здесь мой родич Греттир Могучий, словно голодный лис, хватая без разбору гаг и диких гусей. И положение его теперь столь безнадежное, что никто не знает, на что он решится.
Аромат свежескошенного сена и щебетание птиц проникли через приоткрытую дверь, и голова у Гудрид закружилась. Она ощущала тяжелую усталость во всем теле, и душа болела оттого, что Карлсефни лишил ее последней надежды на взаимность. В глазах окружающих этот ирландский крест из чистого золота был знаком того, как высоко ценит Карлсефни свою жену. Но для нее самой он был лишь напоминанием о том, что юность ушла безвозвратно…
Она закрыла глаза и откинулась на новую, украшенную резьбой спинку почетного сиденья, размышляя над тем, что разговоры о Греттире тянутся уже который год. Непохоже, чтобы он появился в их краях. Ее это не касалось. Отныне жизнь ее медленно двигалась вперед, словно большой корабль, входящий в спокойную норвежскую реку. Вот только в воздухе похолодало, и поблекли краски вокруг. Но она была только рада этому.
Перед зимним солнцестоянием в Глаумбер приехал Торбьёрн и, не сходя с коня, громко позвал отца. Гудрид накинула на себя плащ и вышла из дома.
– На Рябиновом Хуторе что-то случилось, Торбьёрн?
– Нет, мама, но на берегу творится неладное! Хьялти сын Торда со своим братом плыл на Перешеечный Остров, чтобы проверить, как там его овцы, и они обнаружили Греттира Могучего, его брата и еще одного человека. Все они поселились на этом острове! И теперь никто не сможет вызволить оттуда своих овец. Я решил сказать об этом отцу. Наверное, жди теперь беды, – взрослым тоном добавил Торбьёрн.
Карлсефни вышел из кузницы на краю двора. Там он теперь проводил большую часть своего времени. Он поспешил навстречу Торбьёрну, мрачно выслушав новости, привезенные сыном.
– Что ты будешь делать, отец? – спросил Торбьёрн.
– Я останусь дома, и люди смогут всегда найти меня здесь, если захотят посоветоваться со мной, – ответил ему Карлсефни. – Хорошо, что ты поспешил к нам с этими новостями сын мой. Скачи обратно на Рябиновый Хутор и проверь вместе с Оттаром, надежно ли заперты наши амбары на берегу, Я предпочитаю угощать своих гостей сам.
Волнение, вызванное появлением Греттира, улеглось, но следующей весной бонды опять задались вопросом, как же им попасть на Перешеечный Остров. Ходили слухи о том, что Греттир показывался в разных местах, а вскоре Скегги-Тора в Глаумбере и Эльфрид на Рябиновом Хуторе начали жаловаться на то, что из кладовых пропадает еда. Не иначе, как это дело рук Греттира! Гудрид передала жалобы слуг Карлсефни, и тот пообещал смастерить новые замки, когда вернется с весеннего тинга на Мысе Цапли.
На тинг впервые поехал Снорри. Гудрид собрала своих мужчин в дорогу и, провожая их, долго махала рукой, как обычно. Она так часто делала это, что уже не задумывалась над смыслом происходящего. Жила по привычке, как и бродяги, которые вновь появились в округе.
Карлсефни с сыном вернулся с тинга и поведал новые истории о Греттире. А ночью, когда все улеглись спать, Гудрид вдруг услышала какое-то таинственное предупреждение, которое будто прозвучало в ее душе. Словно бы что-то должно было произойти. Она попыталаеь снова уснуть, не желая ничего знать о будущем. А на утро ей сообщили, что ночью пропало много еды – из кладовых и Глаумбера, и Рябинового Хутора. Карлсефни отправился прямиком в свою кузницу. Больше откладывать работу с замками было нельзя.
А Гудрид по-прежнему не оставляло чувство, что случится беда.
Она уже убирала со стола, как вдруг вспомнила, что Карлсефни ничего не ел с самого утра. Она быстро выложила на блюдо большие куски вареного лосося, посыпала сверху рубленым щавелем, а сбоку нарезала ломтики лучшего своего сыра. Завязав чистой тряпочкой кринку молока, она понесла обед в кузницу, откуда раздавались ритмичные удары.
Она вошла в жарко натопленное помещение и сразу же отступила от распахнутой двери в сторону, чтобы не заслонять собой свет.
– Это Гудрид! – сказал раб, помогающий Карлсефни. Карлсефни поднял усталые, слезящиеся от дыма глаза, просияв от радости и удивления.
– Ты не против, если я сперва вымою руки в ручье и вытру их этой тряпочкой? – И он бросил через плечо рабу: – Ульф, следи за огнем, а потом я сменю тебя, и ты успеешь поесть.
Гудрид села рядом с Карлсефни прямо на траву, у ручья. Она уже и забыла, как красиво он ест: никогда не набивает себе рот, как некоторые, тараща глаза и перемалывая челюстями большие куски. Она внезапно улыбнулась своим мыслям, и Карлсефни взглянул на нее:
– Чему ты улыбаешься, Гудрид?
– Я просто подумала, что мне гораздо приятнее смотреть на тебя, когда ты ешь, чем на других мужчин, – искренне вырвалось у Гудрид.
– Рад это слышать. И мне тоже приятнее смотреть на тебя, чем на других женщин.
Карлсефни отставил от себя блюдо и взял кринку с молоком, а Гудрид вдруг почувствовала, что у нее потемнело, замелькало в глазах, словно от той игры, в которую Карлсефни часто играл со своими сыновьями. Она закрыла лицо руками, не найдя, что ответить мужу, и рыдания подкатили к ее горлу. Слезы брызнули из глаз, заструились по пальцам, застлали все вокруг.
Карлсефни обнял ее, и она уткнулась ему в грудь, пока рыдания не стихли. Она жадно втягивала в себя знакомый запах мужа и внезапно почувствовала, до чего же он исхудал. Она отклонилась немного в сторону и заглянула в его осунувшееся лицо, на котором резко выделялся нос. Волосы и борода его сильно поседели, а на шее выступили тугие жилы.
– Торфинн, мне надо кормить тебя почаще. Ты очень похудел.
Он пожал плечами, глядя на поблескивание реки в зеленеющей долине. Снова повернувшись к ней, он взял ее руку в свою и принялся по очереди гладить ее тонкие, загорелые пальцы, словно они бьши ценной деревянной резьбой.
– Много же тебе пришлось поработать ради меня, Гудрид. Благодарю тебя, что пришла ко мне в кузницу и принесла поесть. А теперь мне надо закончить работу: скоро будет готов новый замок и ключи для Рябинового Хутора. Хотел бы я только знать, каким образом Греттир попадает с Перешеечного Острова на материк!
