Юрий Слезкин - Брусилов
Это было то состояние войны, которое зовется победой.
Клембовский уже готов был громко произнести это слово. Его высокий, широко развернутый лоб, смуглые подтянутые щеки, темный бобер головы, все в его угловатой, высокой фигуре излучало невольное охотничье торжество, когда он оглянулся на шаги Алексея Алексеевича и ответил смеющимся, блестящим взглядом на приглушенное восклицание главнокомандующего. Только поймав на себе огонь недовольства в глазах Брусилова, Владислав Наполеонович понял значение обращенной к нему фразы, но все еще не сумел объяснить себе, откуда в такую минуту могло прийти возмущение…
Он так и остался молча сидеть перед главнокомандующим, недоуменно поводя глазами.
— Мы брошены без поддержки соседей, — пояснил Алексей Алексеевич, заметив растерянность Клембовского, и сел против него в кресло с тем решительным жестом, какой всегда появлялся у него, когда перед ним возникал новый барьер.
— Но, Алексей Алексеевич, как же так? Я не пойму… — начал было Клембовский, только сейчас схватив существо возмущения Брусилова. Давеча он ушел так далеко в своих мыслях, что совсем забыл о том, что за полчаса до этого главнокомандующий вызван был по прямому Алексеевым. Значит, разговор с Михаилом Васильевичем… — Ведь еще пять дней назад вы имели беседу с Алексеевым, и он заверил вас, что больше оттяжек не будет, что Эверт перенес свой удар с первого июня на пятое и это уже окончательно.
— А сегодня опять старая песня! Опять оттяжка и даже без срока!
Брусилов сжал в кулаке подвернувшуюся ему ручку, с еще влажными чернилами на пере.
— И наши успехи, которым мы с вами так радовались — и радовались по праву! — на последних словах Алексей Алексеевич пристукнул кулаком, и несколько чернильных капель брызнуло на блокнот, — ограничатся только тактической победой. На судьбу войны они никакого влияния иметь не будут, да, очевидно, и не должны иметь, по мнению ставки.
Он смолк, сжав губы, решительно выдвинув вперед бритый подбородок, шевеля усами. Глаза его упорно и остро, смотрели вперед, в дальний угол комнаты. Вся его фигура, положение ног, готовых мгновенно поднять его худое тело, — не отвечали тому состоянию дел, какое создалось к этому времени, судя по его собственным словам.
— Но мотивы? — нахмурясь и сутуля широкие плечи более обыкновенного, спросил Клембовский.
Он потянулся по привычке к своему блокноту, готовый тотчас же приступить к разработке нового плана действий… Его возмущение, закипавшее мгновенно и бурно, тотчас же утихало, когда вступал в свои права холодный расчет.
Алексей Алексеевич отметил этот поворот настроения и мыслей в своем начальнике штаба. Не отрывая взгляда от дальнего угла комнаты и не глядя на Клембовского, он улыбнулся краем губ: в хозяйстве начальника штаба все обстоит как должно, и, несмотря на плохую дорожку, конь не сбился с ноги.
— Мотивы? — уже иным тоном, но так же тихо переспросил он, и чувство юмора, веселая уверенность в правоте своего дела, спокойствие человека, поднявшегося еще на одну ступень и оглянувшегося с этой высоты на угрожавшую ему опасность, озарили его лицо. — Мотивы, как всегда, у Эверта безукоризненно вески. Его разведчики донесли ему, что против его ударного участка собраны громадные силы противника и многочисленная тяжелая артиллерия. А отсюда логически следует: атака на подготовленном месте ни в каком случае успешной быть не может! Но если ему прикажут, — он атакует… Вы замечаете эту щепетильную добросовестность? Если прикажут, — он подчинится! Но при убеждении, что будет разбит.
— Ах, черт побери! — вскрикнул Клембовский и, привскочив, даже прихлопнул себя ладонями по коленкам: — И это главнокомандующий!
— Скажите лучше — бухгалтер.
— Очень похожий на жулика! — негодующе подхватил Владислав Наполеонович.
— Погодите, — остановил его Алексей Алексеевич еще веселее, хотя ничего веселого во всем этом не видел. — Жулики хапнут — и наутек… А почтенный Алексей Ермолаевич подсказывает выход из положения: «Ваши денежки будут целы, — говорит он, — если вы мне разрешите спекульнуть на них! Мы оставим это гнилое место на произвол противника! Черт с ним! А сами перенесем пункт атаки к Барановичам, где, несомненно, наши усилия оправдаются с лихвой…» Вы понимаете эту тонкую бестию?.. И ему дали спекульнуть! — совсем весело вскрикнул Алексей Алексеевич: — Дали! По словам Михаила Васильевича, государь разрешил Эверту от атаки воздержаться и возможно скорее (о, безусловно, как можно скорее!) собрать новую ударную группу против Барановичей!
Брусилов резко повернул голову к Клембовскому и взглянул на него блестящими глазами.
— Но ведь это значит, что противник будет снимать свои войска со всех сторон и бросать их на наш фронт! — глухо проговорил Клембовский и мрачным взглядом цыганских глаз ответил на веселый взгляд Брусилова.
Он не понимал, откуда взялась у главнокомандующего эта неуместная веселость, и не хотел доискиваться ее причины. Но если бы он был внимательней и более чуток, он заметил бы за веселой рябью на поверхности суровую подводную темень, бесстрашие человека, прямо и сверху взглянувшего в глаза суровой правде, решившего бороться до конца. Такая веселость бывает страшна, когда увидишь ее на лице воина.
— И принудит нас остановиться, — продолжил Брусилов мысль Клембовского, как бы нарочно не оставляя уже никаких сомнений.
— Алексей Алексеевич, но вы сказали это Михаилу Васильевичу? — подавленно, точно цепляясь за последнее, проговорил Владислав Наполеонович.
— Я сказал ему, что так воевать нельзя, — с насмешкой над собой ответил Брусилов. — Я сказал ему, что даже если бы атаки Эверта и Куропаткина не увенчались успехом, то самый факт их наступления значительными силами мог бы сковать на продолжительное время войска противника. Я даже пытался толковать, что наступление это не допустило бы посылку резервов противника с их фронтов против моих войск. Я убеждал его, что создание новой ударной группы против Барановичей ни к каким благим результатам повести не может. Доказывал, что для успешной атаки укрепленной полосы потребуется подготовка не менее шести недель… А за это время, говорил я, Юго-Западный фронт понесет излишние потери… я так и сказал, словно речь идет о проториях и убытках! Я угрожал возможностью полного провала операции… Да, Владислав Наполеонович, я унизился до этого! Я говорил азбучные истины, потому что хватался за соломинку!.. Теперь у меня ее нет. И не нужно! — твердо пояснил он и замолк на короткое время.
Он собирал мысли, сдвинув брови. Сказанное им ставило крест на том, что было отжито и похерено. Когда он начал снова, голос его звучал безразлично. Не к чему пересказывать пустые слова… Но скрывать от своего соратника тоже не надо. Только им двоим теперь придется расхлебывать кашу.
— Я просил доложить государю, — продолжал Брусилов, — настоятельную мою просьбу: чтобы он дал приказ Эверту атаковать теперь же и на издавна подготовленном участке. Алексеев ответил, что изменить решение государя императора уже нельзя.
Алексей Алексеевич смолк, Клембовский проговорил с расстановкой, как бы вникая во всю глубину и непоправимость случившегося:
— Та-ак…
— Михаил Васильевич все-таки не преминул меня утешить, — закончил Брусилов. — Он сказал, что Эверт атакует у Барановичей очень скоро, не позднее двадцатого июня… «А мы вам пришлем в подкрепление свои два корпуса», — добавил он, точно посулил конфетку.
— А вы?
Клембовский требовательно смотрел на своего начальника, точно допрашивая.
— А что ответили вы? — повторил он.
Алексея Алексеевича не покоробил этот тон. Напротив, он снова вернул ему его веселость.
— Я, пожалуй, был с ним слишком резок. Я заявил, что запоздалая атака мне поможет, как мертвому припарка. Западный фронт опять потерпит неудачу из-за поспешности с подготовкой удара на новом направлении. «Если бы я знал, что все так случится, — заявил я, — то наотрез отказался бы от атаки в одиночку».
— А что вы ответили на посул двух корпусов? — продолжал свой допрос Владислав Наполеонович.
— Что по нашим железным дорогам их будут везти бесконечно, нарушат подвоз продовольствия, пополнений, огнестрельных припасов нашим армиям, — с явным удовольствием поспешил ответить Брусилов, зная заранее, какое удовлетворение получит его начальник штаба. — Я позволил себе привести еще один аргументик: что два корпуса не могут заменить атак Эверта и Куропаткина. И за «короткий» срок, какой берет Эверт для начала своей атаки, противник по своей железнодорожной сети и со своим богатейшим составом по внутренним линиям может подвезти против моего Юго-Западного фронта целых десять корпусов, а не два!
![Роберт Сальваторе - Магический кристалл [Хрустальный осколок]](/uploads/posts/books/64264/64264.jpg)
