Айбек - Навои
— О горе! — закричал тюремщик и ударил себя по лбу.
— Царевич? Что? Неужели погиб? Вот беда! Что вы говорите?! О горе!
— Судьба! — мрачно сказал Туганбек.
— От судьбы не уйдешь, — дрожа, проговорил тюремщик.
Туганбек взял у гонца новый приказ. Прочитав его про себя, он долго растерянно молчал. Приказ действительно отменял первоначальное повеление. После тяжелого молчания Туганбек спросил, почему государь отказался от своего решения.
— Его величество государь отдал первый приказ под влиянием опьянения, ничего не сознавая, — проговорил гонец, стараясь сдержать волнение. — Некоторые приближенные, знавшие об этом приказе, на следующее утро разъяснили все хакану, которому казалось, что все дело с этим злосчастным приказом только дурной сон. Весь лагерь поднялся на ноги. Что говорить, господин бек! Началось настоящее столпотворение. Государь в ту же минуту написал новый приказ и вручил его мне. Он несколько раз повторил: лети, как ветер. Сколько коней я загнал в своей жизни, по каким только дорогам ни скакал, но ничего не сравнится с этой безумной скачкой. А вы-то зачем летели так скоро?
— Разве вы не знаете, — мрачно ответил Туганбек, — облако летучее и то завидует крыльям моего коня. Изменить привычке невозможно. Чем сильнее у меня трещат кости в теле, тем быстрее я гоню. — Все судьба, — сказал тюремщик, виновато склоняя голову. — Будь у царевича другая судьба, вы не то что на лошади, а и на осле приехали бы раньше бека. Гонец вышел из комнаты и исчез в темноте. Туганбек, торопливо одеваясь, гневно проговорил про себя:
«Куда только женщина ни сунет нос — везде беда!» Одевшись, он сурово взглянул на тюремщика, и вышел. Нукеры подвели ему коня. Не смея явиться к государю, Туганбек отправился в Астрабад к Музаффару-мирзе.
IIIВыйдя ранним утром из дому, Султанмурад по лицам встречных понял, что случилась какая-то беда. Он начал расспрашивать прохожих и узнал о случившемся. Некоторые люди уже успели узнать подробности. Ученый, не помня себя от гнева, побежал в медресе. По дороге ему то и дело попадались знакомые, потрясенные ужасным происшествием. Герат волновался. Смерть молодого, не по летам умного царевича, убитого по приказу собственного деда, раскрывала жуткую картину заговоров и смут, много лет раздиравших царскую семью.
Султанмурад не мог удержаться от гневного осуждения султана. Сегодня он не отличал друзей от врагов и был одинаково откровенен со всеми. Придя в медресе, он нашел студентов во власти тех же чувств. Во всех худжрах мударрисы, студенты и их знакомые погружались в море слов, полных горечи, огня и яда. Невинно погибший, залитый кровью ребенок превратился в глазах людей в великого героя. Ему начали посвящать элегии и касыды. Гневные сатиры, разоблачавшие злодеев, переходили из уст в уста.
В этот день занятия не состоялись. Султанмурад отправился в другие медресе. Жители Герата были полны тревоги и беспокойства, словно в ожиданий новой беды. Казалось, земля только что сильно всколыхнулась и вот-вот должна раскрыться, чтобы поглотить всех в свои недра. Встревоженные сердца жили единственной надеждой; Алишер Навои сможет удержать гору, готовую низвергнуться в пропасть. Самые хладнокровные, самые рассудительные люди верили в это чудо. Однако в эти страшные минуты Алишера в Герате не было. Все глаза были устремлены на Мешхедскую дорогу.
На третий день, едва лишь конь Алишера въехал в ворота, радостная весть распространилась по городу. Султанмурад, забыв даже запереть двери ханаки, побежал к Алишеру.
В Унсии, в комнате Алишера, кроме его всегдашних собеседников и друзей, собралось много поэтов и ученых. Навои сидел на своем обычном месте, под окошком. Внешне он был спокоен. Стосковавшийся по Алишеру Султанмурад горячо пожал тонкие руки поэта; в мудрых глазах Навои отражалась скорбь.
Султанмурад сел рядом с Хондемиром — самым юным из присутствующих. Мальчик не отводил от Навои своих умных глаз, стремясь запомнить каждое слово, запечатлеть в своем сердце каждое движение Алишера.
Чтобы не бередить свою сердечную рану, Навои рассеянно заговаривал то о том, то о другом, задавал первому попавшемуся на глаза гостю какой-нибудь вопрос. Наконец после долгого молчания он заговорил скорбным голосом, обращаясь к самому себе, словно философ, убежденный, что продумал мысль до конца. Постепенно голос его становился все тверже и сильнее.
— Обдумывая это событие. — проговорил Навои, — человек, склонный к размышлению, с горестью и сожалением, приходит к безмерно ужасным всеобъемлющим выводам. Если вы мысленно бросите взгляд на картину веков и столетий, то увидите, сколь прихотлива история. В определенные эпохи у государств есть своя особая жизнь, подобная жизни героев и миродержцев. Мужи, воздвигающие великолепные здания истории, льют кровь рекой, но в конце концов погибают, наказанные за пролитие одной капли. Ни от них, ни от их жизни не остается и следа. Примеры этого вы можете найти и в нашей истории. Они всем известны. Боюсь, как бы нам не пришлось еще встретиться с такими бедствиями.
Поэт умолк. Печальны были не только его глаза, углубившиеся за последнее время морщины и белоснежные пряди бороды тоже как будто таили печаль. Предсказание Навои о грядущей разрушительной буре, жестокие и холодные слова истины, произвели на всех сильное впечатление. Как будто людей с завязанными глазами привели к краю бездонной пропасти и вдруг сняли повязку с глаз…
— Надо стараться отвратить всякое бедствие, — вновь заговорил поэт убежденным тоном. — Наш долг — пожертвовать собой для спасения благословенной родины и народа. Я хотел бы, чтобы мы были связаны друг с другом и с родиной верностью, преданностью и любовью. Верность и любовь — великая сила. Сердца, полные этой силой, освещают мир; они запирают ворота перед несчастными и открывают ворота счастья.
Эти слова подействовали на затаивших дыхание слушателей, как свежий весенний ветерок. Султанмурад горячо поддержал поэта.
— В плодородную землю любви и верности следует сеять семена разума и науки и украшать жизнь их цветами и плодами, — заговорил он. — Земля, в которой широко разрослись мощные корни искусства и науки, может справиться с любым бедствием.
Люди медленно начали расходиться. Султанмурад и Хондемир выходили последними. Навои остановил молодого историка и любовно начал расспрашивать, как идут его занятия.
Хондемир, которому уже исполнилось семнадцать лет, рассказал, что пишет большое историческое сочинение. Навои очень заинтересовался этим трудом. Он осведомился, чем отличается книга Хондемира от других исторических сочинений, например, от семитомного труда его деда. Хондемир кратко и ясно отвечал на вопросы. Он попросил поэта прочитать отдельные главы книги и высказать свое мнение.
— Вы видите, сколько тягостных событий происходит в стране! — сказал Навои. — Если найдется немного свободного времени, обязательно прочитаю.
Хондемир, очень довольный, удалился. — А когда мы увидим драгоценные перлы вашей мысли? — спросил Навои. Султанмурада и, не дожидаясь ответа продолжал: — Некоторые ваши ученики преподают в Мешхеде. Все они шлют вам бесчисленные приветы.
Султанмурад сообщил, что части его книги, касающиеся математики, астрономии и логики, значительно продвинулись вперед. Навои заметил, что необходимо просмотреть все новейшие сочинения по этим вопросам на арабском, персидском и индийском языках, и с улыбкой добавил:
— Надо торопиться. Вон у вас борода уже наполовину стала седой.
IVКогда Навои остался один, его опять охватила скорбь. Он проклинал султана, обагрившего руки кровью родного внука. То, что привезенный Туганбеком приказ был подписан государем во хмелю, свидетельствовало о глубоко укоренившемся заговоре. Навои решил не медля отправиться в ставку.
Вечером он начал новую главу «Возлюбленного сердец». Вскоре благородные жемчужины жизненного опыта и острой мысли заполнили целую тетрадь. Навои утомился. У него заболели пальцы и поясница.
С каждым годом, с каждым месяцем поэт чувствовал себя все слабее: сказывалась старость и бесконечные заботы.
Поэт ненадолго прилег, намереваясь отдохнуть когда в комнату вошел Ходжа Афзаль. Навои не верил своим глазам. Стосковавшиеся за долгие годы разлуки друзья взволнованно обнялись. Радость придала Навои бодрости. Они пристально смотрели друг на друга. Время наложило на обоих свой отпечаток. Борода Ходжи Афзаля побелела, глаза потеряли былую живость, лицо покрылось морщинками. Беседуя о событиях прошедших десяти лет друзья просидели далеко за полночь.
На следующий день за завтраком продолжалась оживленная беседа. Обрисовав общее положение дел в государстве и последние события, Навои сказал:
Намерены ли вы занять какую-нибудь должность?
