Маргарет Джордж - Последний танец Марии Стюарт
Мы повелеваем и сим приговором облекаем вас должными полномочиями отправиться в замок Фотерингей, где вышеупомянутая королева Шотландии содержится под опекой нашего верного слуги и советника сэра Эмиаса Паулета. Там, взяв ее под стражу, повелеваем вам распорядиться о совершении ее казни в присутствии вас самих, вышеупомянутого сэра Эмиаса Паулета и других служителей закона, которые будут сопровождать вас; оная казнь должна совершиться в такое время и в таком месте, которое вы сочтете наиболее подходящим, и такими людьми, которых вы выберете по своему благоразумному усмотрению.
Сие есть наше письмо-патент[28], скрепленное Большой печатью Англии, которое будет вручено вам и представлено всем присутствующим как несомненное и достаточное право привести приговор в исполнение.
В присутствии свидетеля мы наделяем сей документ силою письма-патента. Дано в нашем поместье Гринвич, в первый день февраля двадцать девятого года нашего царствования».
Елизавета положила документ на стол и быстро поставила свою подпись:
Elizabeth R.
Дэвисон молча смотрел на нее.
– Ну? – рявкнула она. – Отнесите его лорд-канцлеру Бромли, чтобы он поставил печать. Держите все в тайне. Правда, вы можете оказать любезность и заглянуть в дом Уолсингема. Он болен и лежит в постели. Горе, которое постигнет его, когда он увидит этот документ, способно убить его сразу.
Но при этих словах она даже не улыбнулась, Дэвисон тоже не осмелился.
По-прежнему с каменным выражением лица Елизавета вручила ему приговор.
– Казнь должна состояться в тайне и произойти в Фотерингее. – Она помедлила и сердито добавила: – Те, кто любил меня, могли меня избавить от этого бремени! Совершить такое на глазах у всего мира! Хотелось бы мне, чтобы кто-то смог взять это на себя, доказать мне свою любовь и верность и избавить меня от позора!
– Дражайшая королева, я…
– Прошу вас, присоединитесь к Уолсингему, когда он будет составлять письмо для Паулета. Настоятельно посоветуйте ему найти какой-нибудь способ сократить жизнь этой королевы, помимо… – Она указала на приговор.
Дрожа от страха и волнения, Дэвисон взял драгоценный документ и поспешил в лондонский дом Уолсингема. Он застал хозяина в постели; распухшая нога Уолсингема покоилась на подушке. Но когда перед ним развернули приговор, он выпрямился, словно человек, увидевший чудо:
– Наконец-то! Возможно ли это?
Он перечитывал документ снова и снова.
– Есть… кое-что еще, – пробормотал Дэвисон. – Ее величество не хочет приводить его в исполнение. Она желает освободиться от этого бремени. В общем, она хочет, чтобы Паулет убил королеву до того, как она положит голову на плаху.
– О нет! – простонал Уолсингем.
– И нам приказано передать это «предложение» Паулету в письменном виде.
– О нет!
– Да.
– Значит, она сама унизилась до тех вещей, за которые приговорила к смерти королеву Шотландии?! – воскликнул Уолсингем. – Ох, мне и впрямь тошно!
Когда Дэвисон покинул дом Уолсингема, он имел при себе второй документ, адресованный сэру Эмиасу Паулету.
«После наших сердечных похвал и благодарностей мы обнаружили в недавно произнесенной речи ее величества, что она отмечает недостаточно ревностную заботу о ее особе, на которую надеялась, возлагая эту обязанность на вас, а именно то, что за все это время вы так и не изыскали способа сократить жизнь королеве Шотландии, невзирая на великую опасность, которой подвергается королева Елизавета, пока вышеупомянутая королева продолжает жить.
Потому она с крайним неудовольствием принимает к сведению, что люди, клянущиеся в любви к ней, как это делаете вы, из-за нехватки должного усердия в исполнении своих обязанностей возлагают это бремя на нее, хотя и знают о ее отвращении к кровопролитию. К тому же когда речь идет об особе ее пола и принимая во внимание то, что она состоит в близком родстве с вышеупомянутой королевой».
Поздним вечером Дэвисон поспешил в дом лорд-канцлера Бромли, где ему вручили Большую печать из желтого воска. После отправки личного письма в Фотерингей они направились к Сесилу.
На следующее утро Сесил собрал остальных членов Тайного совета; в руках он держал драгоценный приговор. Дэвисон поведал о разговоре с королевой; его снова вызвали к ней с утра.
– Она произнесла непотребные слова и сообщила, что больше не хочет слышать об этом, пока дело не будет завершено, – сообщил он. – Потом велела мне немного подождать и пока не скреплять документ Большой печатью. Но в следующий же миг она сказала, что желает немедленно покончить с этим. – Он в растерянности покачал головой.
– Я хорошо ее знаю, – произнес Сесил. – Мы должны выполнить приказ. Необходимо взять это на себя. Если мы будем действовать сообща, то наказание не падет на одного человека. Но нам нужно поспешить, пока она не передумала! Бил, приготовьтесь немедленно выехать из Лондона в Фотерингей!
– Уолсингем предоставит палача, – добавил Дэвисон. – Он считает это своим долгом.
На следующий день, когда Бил уже находился в пути в сопровождении графов Шрусбери и Кента, Дэвисона снова срочно вызвали к королеве.
– Ах, мой дорогой Дэвисон, – проворковала она. – Сегодня ночью я видела очень тревожный и необычный сон о вас.
– Да, ваше величество?
– Мне снилось, что я была вынуждена пронзить вас мечом за смерть королевы Шотландии. – Она не стала играть словами, но выразилась предельно откровенно.
– Мадам, всемилостивейшая королева… желаете ли вы, чтобы казнь состоялась? – слабым голосом спросил он, гадая о том, где в это самое время находится Бил.
– Да, клянусь Божьим дыханием! – воскликнула она. – Такова моя воля! Я хочу, чтобы это свершилось! – Вдруг она резко повернулась и спросила: – Есть ли ответ от Паулета?
– Да, я только что получил его.
Елизавета выхватила письмо у него из руки и быстро вскрыла. Бегло окинув содержание, она бросила лист на пол.
– О, эти совестливые и добросовестные глупцы! – Она топнула ногой. – Божьи ангелы в аду! Прочитайте сами!
Она подтолкнула ему письмо.
«Сэру Уолсингему и сэру Дэвисону.
Ваше вчерашнее письмо дошло до меня сегодня в пять вечера, и, согласно вашим указаниям, я со всею возможной скоростью написал ответ, который направляю вам, пребывая в великой печали, в то время как разум мой окончательно сокрушен. Я несчастлив уже тем, что дожил до этого злополучного дня, в который моя всемилостивейшая государыня велит мне совершить деяние, запретное Господом и законом. Моя жизнь и имущество находятся в распоряжении ее величества, и я готов расстаться с ними уже завтра, если это будет ей угодно. Я признаю, что владею ими лишь по ее милостивому соизволению, и не имею желания пользоваться ими иначе как для доброй службы и расположения ее величества. Но Боже меня упаси осквернить мою совесть, погубить душу и оставить столь грязное пятно на моем бедном потомстве, пролив кровь без законного приговора».
– О, эти нежные создания, которые клялись совершать великие дела и защищать меня ценой своей жизни! – воскликнула Елизавета. – Они все делают лишь на словах!
– Мадам, я уверен, что Паулет любит и чтит вас, – сказал Дэвисон.
– Довольно, – отрезала она. – Пора заняться делом. Иисусе! Какой стыд, что оно еще не закончено, и это при том, что я совершила все, чего только требовал закон и мой собственный здравый смысл!
Три кареты катились по дороге в Фотерингей; в первой из них ехал Бил со смертным приговором, скрепленным Большой печатью. Он достиг Фотерингея в воскресенье вечером шестого февраля, через два дня после отъезда из Лондона и лишь спустя несколько часов после того, как Елизавета во второй раз отпустила Дэвисона. Он направился в замок и послал слугу за Паулетом.
Сразу же за ним ехала крытая карета, в которой сидел человек, с ног до головы одетый в черное, с длинной деревянной коробкой под скамьей. Это был профессиональный палач Саймон Булл; в Фотерингей в специальном футляре он вез свой топор. Его сопровождал Дигби, слуга Уолсингема. По прибытии в Фотерингей они расположились на постоялом дворе и стали ждать вызова. Ни один из местных дворян не пожелал принять их у себя.
Дальше ехала третья карета, где находились граф Шрусбери и граф Кентский. Их миссия была замаскирована другим поручением, требовавшим присутствия на судебных разбирательствах в Бедфордшире и Херфордшире. Королева пожелала, чтобы казнь совершилась быстро и втайне. Шрусбери уныло смотрел на проплывавшие мимо поля и всем своим существом желал не принимать участия в этом кровавом и трагическом деле.
«Королева Шотландии изменила мою жизнь, – думал он. – Ее пребывание под моей опекой в течение четырнадцати лет пагубно сказалось на моей карьере и стало тяжким испытанием для моей супружеской жизни. Лучше бы этого никогда не случилось… Но хотел бы я никогда не видеть ее? О, если бы я не знал ее, то да. Но теперь – никогда…»
