Ночная ведьма - Малаваль Шарлин

Компанию охватил заразительный смех, когда Галина — короткая стрижка придавала ей еще больше развязности — просунула руки в штанины комбинезона и легко схватила себя за пятки, разразившись проклятиями. Вера, в последний миг избежавшая стрижки, весело крикнула:

— Ой, смотрите!

Она взялась за лямки комбинезона и скинула их с плеч. Чудесным образом она осталась в лифчике и трусах, а военная форма просто свалилась, настолько была ей велика.

— Ой, немцы идут! — пискнула еще одна и, как стыдливая девочка, прижала пальцы к губам.

Раздался новый взрыв смеха. Снаружи военные расталкивали друг друга локтями, порываясь взглянуть на девичьи затеи.

«Ну как вообразить нас в битве с врагом, когда мы едва можем сдвинуться с места?» — подумала Аня, которой эта ситуация кое-что напомнила. Когда она работала с Софьей на строительстве московского метро, они носили спецодежду несуразно большого размера. Метростроевки ухитрялись ­кое-как подпоясать негнущиеся комбинезоны на талии. Многие умели шить и предлагали ­как-то подогнать комбинезоны по фигуре. А что было делать с тяжелыми кожаными сапогами, в которых девичья ножка плутала, как в лесу? Но они ­как-то умудрялись выкрутиться.

Аню впервые охватила тревога. Девушки наперебой повторяли: «Это вой­на», едва столкнувшись с малейшими жизненными трудностями: отсутствием туалетов в теплушках, дрянной едой, нехваткой предметов первой необходимости, холодом, недостатком сна. А ведь никто из произносивших эти слова еще не столкнулся с настоящей вой­ной. Даже та, что собрала их здесь, — Марина Раскова.

Оксана бойко выскочила из ангара с зимней летной курткой и сапогами на меху в руках. Будто прочтя Анины мысли, она воскликнула, кивнув на подруг в их нелепом одеянии:

— Ну и ну, в таких нарядах можно делать что угодно, только не воевать! Мужчины хотели нас сконфузить, но не придумали ничего лучшего. Или они надеются, что, глядя на нас, фрицы умрут со смеху?

В тот же вечер Аня написала письмо бабушке. Ее близкие думали, что она до сих пор работает на стройке московского метро. Матери написать Аня не решилась. 8 июля 1941 года вермахт оккупировал Псков, и она боялась даже допустить мысль, что ее родные не успели покинуть дом. Последнее полученное от матери письмо было коротким, будто та торопилась: «Псков бомбят, попытаемся добраться до Якутска».

Без обиняков, будто повязку рывком сорвала, Аня рассказала бабушке, что добровольно пошла учиться летному делу и скоро ее отправят штурманом на фронт. Она не подбирала утешительных слов и написала все как есть. Вложила в письмо прядь своих волос, тайком подобранную после стрижки и спрятанную в кармане.

Я попала в эту авиашколу обманом. Конечно, мне хотелось сделать ­что-то полезное для страны, спасти нашу Родину. Но я не думала, что окажусь здесь. Благодаря Софье, пока мы были в Москве, я узнала, как управлять самолетом. Теоретически. На собеседовании этого оказалось достаточно. Я говорила очень убедительно. В­ообще-то, мне нужно трястись от страха… Ведь я солгала. Если об этом узнают, меня могут расстрелять.

Я чувствую себя очень смелой, несмотря на свой страх, и знаю, что способна на все. Другие девушки тоже. В нас во всех есть эта общая сила… или слепота.

Но мне мало быть штурманом. Я хочу быть летчицей. Мне придется освоить практику тайком, притом за несколько дней. Софья уверяет, что это возможно, она мне поможет. Она мой лучший друг, после Далиса. Мне так его не хватает… Я ничего о нем не знаю с начала вой­ны. Но мне не стоит слишком много думать о грустном и о тех, кого я люблю. Зато можно хранить память о них в глубине сердца, чтобы стать еще сильнее и смелее.

Я пока не чувствую себя на своем месте и должна быть очень осторожной. Отныне я служу в рядах армии. Мы, девушки, должны крепко держаться друг за друга и стараться произвести хорошее впечатление. Это значит, что я должна действовать, мыслить и воевать как мужчина.

Глава 8

Москва,

сентябрь 2018 года

Не один час понадобился Павлу, чтобы собраться с мыслями и взять себя в руки. Его было не узнать: глаза ввалились, лицо потемнело, щеки обвисли.

Он включил ноутбук и был поражен замелькавшими перед глазами страшными картинками. Все это время он прятался от действительности, не желая ничего знать, и теперь она на него обрушилась: на асфальте было распластано искореженное Сашино тело.

Журналист комментировал трагическое происшествие с неизвестным руфером. Павел уловил обрывки торопливых фраз, таких далеких от их с Сашей притязаний: «трагедия от безделья», «молодежь теряет ориентиры».

Слушать это было невыносимо. У Павла скрутило живот, и он едва успел отвернуться, чтобы не заблевать джинсы.

Тело Саши было прикрыто допотопной шерстяной тряпкой непонятной расцветки, наверняка из бабушкиных сундуков. В бедных семьях ничего не выбрасывают. Павел отер рукавом углы рта. Журналисты набежали раньше скорой и объяснили, что случившаяся поблизости пожилая женщина не смогла оставить тело на всеобщее обозрение и вынесла из дома покрывало. «Этот старый кусок шерсти пережил десятилетия советской власти и падение Берлинской стены, а закончил свой путь вот так, укрыв тело руфера», — думал Павел.

Конса выглядела очень грустной. Павел ее узнал, это она хотела на них настучать. Сашины ноги торчали из-под импровизированного савана.

Новый приступ тошноты согнул Павла пополам и толкнул вперед.

Глава 9

Авиабаза в Энгельсе,

февраль 1942 года

— Аня, просыпайся! — шепнула Софья, стараясь не разбудить соседок, после первого тяжелого дня все как одна спавших со сжатыми в кулак ладонями.

Девушка с трудом открыла глаза. Два часа назад она забылась сном, выронив из рук книгу. Сделав титаническое усилие, Аня прищурилась и разглядела лицо склонившейся над ней подруги.

— Вставай! Настал час твоего боевого крещения, — заявила Софья и потрясла Аню за плечо.

Казарма расположилась в солидном, типично советском здании. Вероятно, прежнюю мебель из помещения растащили, и убогость обстановки контрастировала с претенциозностью архитектуры. До вой­ны здесь находился Дом офицеров. Сейчас же обстановка была спартанской: в огромных залах с высокими, как в соборах, потолками выстроились рядами узкие железные кровати; к стенам жались обшарпанные письменные столы. Гигантские колонны тянулись к потолку, украшенному изображениями самолетных винтов и красных звезд. Пол был выложен черно-­белой мраморной плиткой. Помпезность здания, тронутого патиной времени, облупившаяся роспись и неумолимое действие сырости придавали постройке тревожное очарование корабля, терпящего крушение. Лившийся в окна мертвенный свет белесого неба, на котором, казалось, никогда не сверкнет солнечный луч, и леденящий холод зимы навевали на молодых женщин тоску и ощущение конца времен.

— Я вымоталась, Софья, — пожаловалась Аня, но все же выбралась из теплого кокона одеяла.

Ее била почти болезненная дрожь. Было так холодно, что окна заиндевели, а с губ срывались облачка пара.

— Знаю, Аня, что ты устала, но со следующей недели будет штурманская тренировка. Я заглянула в кабинет Расковой и увидела приколотую на стене программу занятий.

Софья помолчала секунду и вынесла безапелляционный вердикт:

— У тебя три дня, чтобы научиться взлетать и садиться.

Аня вздрогнула, но теперь уже не от холода. Скорость развития событий была головокружительной. Ей казалось, что после встречи с Софьей она впуталась в ­какую-то жуткую историю и играет с судьбой в опасные игры.

Девушки познакомились на тридцатиметровой глубине под землей, на грандиозной стройке, пробурившей чрево города. Молодежь всего Советского Союза, от Ленинграда до Уральских гор, от Казани до дальних уголков тайги, ринулась участвовать в этом приключении. Новички обучались и быстро двигались по карьерной лестнице, начинали руководить бригадами, параллельно окунаясь в беспокойную жизнь столицы, которая их поглощала. Аня оказалась в женской бригаде, которой руководила Софья. Она была несколькими годами старше Ани, выросла в Москве и получила лучшее образование. Во время их первой встречи Аня в своих не по размеру больших резиновых сапогах и огромном несуразном комбинезоне увязла в грязи и шлепнулась. Сдержанной от природы Софье понравились энтузиазм и отвага девочки, и она тут же решила взять Аню под опеку. А когда Аня узнала, что Софья умеет летать, то упросила поделиться знаниями летного дела.