Григорий Полянкер - РАЗБОЙНИК ШМАЯ
– Нечем детей укрыть! – всхлипнула одна из женщин.
– Есть нечего… От голода умрем…
– Зачем ты привел нас в лес? Ведь мы тут погибнем! Уж лучше бы у себя дома…
Шмая молчал. Он выждал, пока стало тихо, и сказал:
– Я тут не хозяин, не начальник, поступайте как знаете.
– Пойдемте, бабоньки, чего вы на него смотрите? Пойдем! – Женщина махнула рукой, взяла ребенка за руку и пошла. Прошла несколько шагов, обернулась, увидела, что к ней никто не присоединился, остановилась.
– Шмая, скажи все-таки, что же нам надо делать?
– Не знаю, что вы будете делать, – отозвался наконец Шмая,- Я и Хацкель остаемся здесь. Пока отряд не вернется, мы в местечко не пойдем. Бандиты, наверное, где-нибудь поблизости.
– А сюда они дороги не найдут?
– Есть у нас несколько винтовок, будем стрелять, – отвечал Шмая. – Будем драться за жизнь, за справедливость до последней капли крови…
Было тихо. Понемногу люди разошлись по местам, расстелили на голой земле что у кого было, улеглись. Кое-кто из мужчин ещё возился с шалашами, другие разожгли костры в ямках, а некоторые отправились на поле, чтобы нарыть картошки для ребят. Над лесом висело хмурое небо. У всех было тревожно на сердце: кто знает, сколько ещё времени придется провести здесь?
Спустя некоторое время Хацкель и Шмая поехали на ближний хутор, – авось удастся раздобыть молока для детей и больных, привезти кое-что из продуктов. Перед отъездом Шмая показал, как надо ставить шалаши, и посоветовал не шуметь, не ходить в местечко. Молодым людям, у которых были винтовки, он велел наблюдать за дорогой, не спать на посту.
Люди смотрели вслед уезжавшим, а когда ходоки скрылись в чаще леса, принялись за работу. Над головой шумел ветер, шелестели и падали наземь пожелтевшие листья.
Наступила ночь, а Шмаи с извозчиком все ещё не было. Их ожидали с нетерпением, с тоской и со страхом, не переставали говорить о них. Несколько женщин принялись было их оплакивать. Страх перед наступающей ночью, страх за людей, которые должны бы уже вернуться, не давал покоя.
– Эх, вы! – говорил старый Арье. – Из-за утробы погнали двоих на смерть! А когда приходится поститься? Можно бы и попоститься недельку…
– Поверьте мне, реб Арье, я могу ещё три дня ничего не есть, но дети… Их то ведь жаль…
Вдруг старик нагнулся, прислушался, потом приложит ухо к земле:
– А ну-ка у кого слух получше?
И в ту же минуту послышался далекий шум. Все притихли, и тогда стал слышен скрип телеги.
– Тише! Кажется, едут…
– Ну и что же?
– Может быть, это Шмая?
– А может быть, не он? А может, дьявол какой-нибудь?
– Черт с ним! Кого нам теперь бояться? Хуже некуда!
Уже отчетливо слышен скрип телеги. Люди напряженно смотрели в ту сторону, откуда он доносился. Кто-то не выдержал и крикнул:
– Шмая, ты?
– А кто же ещё? – донесся после короткой паузы голос кровельщика. – Кому ещё в такое время по лесу таскаться, как не разбойнику?
Все облегченно вздохнули. Судя по ответу, Шмая возвращался не с пустыми руками.
Телега подъехала, нагруженная мешками. Разбойник Шмая велел женщинам поделить все, что было доставлено. Голодные люди жадно принялись за еду, благодарили Шмаю.
– Не за что меня благодарить! – сказал он. – Вот кого благодарите! – указал Шмая на небо. – Он там сидит и только и делает, что заботится о бедном люде: не нравится ему, что мы спим на своих кроватях, он посылает на нас войну, напасть среди ночи, гайдамаков, Петлюру, выгоняет нас в лес, чтобы мы подышали свежим воздухом, пожили на даче… Вообще он очень нас уважает…
– Шмая, что это за разговоры? – дрогнувшим голосом спросил реб Арье. – Не ропщи на всевышнего, а то ты всех нас погубишь…
– Нам уже, реб Арье, бояться нечего, – ответил Шмая.- Наш паек горестей господь бог выдал нам сполна!
Шмая пошел посмотреть, как сооружаются шалаши. Потом начал рыть землянку. Он стоял уже по колено в яме и умелой солдатской рукой ловко и неторопливо выбрасывал полные лопаты земли.
– Сейчас, братцы, построим парочку дворцов и будем жить, как графы! Совсем неплохо! Арендной платы вносить не надо, квартиры тут даром – благодать! – говорил Шмая и затянул песенку, которую привез с войны:
Как осколок от гранаты
В грудь солдату угодил,
Только верный конь солдата
До могилы проводил.
Только птицы над могилой
Пролетают в вышине.
Ой ты, ворон чернокрылый,
Что закрыл ты очи мне?
– Снова в нем солдат заговорил, на душе полегчало. Напевает, – проворчал старик. И что это за человек? Пойми его…
– А ну-ка, у кого лопаты, принимайтесь, за работу! – крикнул Шмая. – Будете без дела стоять, пятки замлеют…
– Ты что это, сынок, такой веселый? – спросила старая соседка.- Уж не хватил ли на хуторе самогона?
– Эх, дорогая моя, кабы мы этой самой меланхолии волю дали, так нас бы давным-давно на свете не было. Один мудрец, нищий, сказал мне однажды, что день, когда мы не смеялись, – это день потерянный. Но ничего, мы ещё посмеемся, всем врагам назло! Эх, рассказал бы я вам одну забавную историю, да время сейчас не то…
– Шмая, скажи, дорогой, сколько лет прожил твой дед? – спросил вдруг извозчик Хацкель.
– Мой дед? Всего сто шесть лет…
– А отец?
– Э, мой отец, кабы не был убит под Порт-Артуром, дотянул бы до ста.
– Человек вроде тебя, – Хацкель хлопнул его по плечу, – такой человек, как ты, должен жить по крайней мере полтораста лет!
– Это за что же мне такое наказание? – удивился Шмая. – Разве я кому-нибудь зло причинял?
Он поднял голову к шумящим дубам. Они тяжело стонали, а когда ветер стихал, слышно было, как падают листья. Лес предвещал новый дождь, по которому здесь, конечно, никто не скучал.
Ночью лес расшумелся, как перед бурей. Люди кое-как устроились на ночлег. Шмая и ещё несколько человек, вооруженные винтовками, охраняли лагерь.
Шмая вдруг услышал стук колес, переглянулся с парнями, и глаза у него загорелись: что ещё за новая напасть?
Глухой стук приближался.
– Может быть, разбудить народ?
– Погоди, детей испугаешь…
– А начнут стрелять, убивать – лучше будет? Если на нас нападут, будем драться до последнего…
– Тише! – перебил Шмая и направился в сторону тракта.
Показался воз, другой, третий, рядом с возами шли крестьяне и мирно беседовали.
– Стой! Кто идет?
Первый воз остановился. Стихло. Несколько человек подошли, огляделись.
– Крестьяне… Из Петривки…
Шмая подошел к возам и вдруг услыхал знакомый голос:
– Спивак! Это ты, братец? Не узнаешь Михайлу Шевчука?
– Михайла! Как ты сюда попал?
Поздоровались, обнялись. Шевчук рассказал:
– Слыхали мы, что бандиты пожгли ваше местечко. Собрали в деревне у бедняков хлеба, картошки, ещё кое-чего и повезли вам. А в местечке никого нет. Какая-то бабушка рассказала, что в лес, мол, ушли. Вот мы вас и ищем. Привезли, что можно было…
– Боже мой, боже мой… – вмешалась в разговор Ковалиха, пожилая крестьянка в потертой свитке, закутанная в большую старенькую шаль,- У нас на площади, у церкви, гадюки проклятые шестерых убили. Чтоб к большевикам не уходили. Грозились, если кто хлеб в местечко повезет,- убьют. Слыханное ли дело? А мы знаем, как вы тут мучаетесь с малыми ребятами…
Шмая сияющими глазами смотрел на Михайлу. Он издавна знает Шевчука. Когда Шмая с отцом ходил в Петривку крыши чинить, они всегда останавливались на ночлег у Шевчука. А тот бывал желанным гостем у Спиваков. Знал Шмая и Ковалиху, сейчас она стояла у воза и раздавала подходившим людям ржаной хлеб, яблоки, картошку. Муж Ковалихи, кузнец, погиб на войне, а она осталась с четырьмя детьми.
С возов сняли мешки и торбы. Никто уже не спал. Не верилось, что в такую трудную минуту придет помощь, а она пришла так вовремя и так неожиданно!
Голос Ковалихи отвлек Шмаю от воспоминаний:
– Может быть, возьмем к себе в деревню ребятишек? Жалко ведь. Замерзают небось. Спрячем у себя.
– Спасибо, пройдет несколько дней, вернемся домой…
– Дай-то бог!
– А если погибнем, на кого дети останутся?
– Ты что глупости говоришь, Хацкель! – рассердился Шмая. – Долго так не может быть – без власти. – И, глядя на Шевчука, на Ковалиху и других крестьян, стоявших у своих подвод, добавил:
– Ничего, живы ещё на свете добрые, сердечные люди! Значит, все горести переживем!
– Это ты правильно сказал, Спивак! – подтвердил Шевчук. – Мы о вас не забудем… Что в силах наших, сделаем, поможем…
– Спасибо, дорогие земляки! Дай вам бог счастья!
Подводы тронулись с места. Взволнованные и взбудораженные беженцы ещё долго смотрели им вслед.
Разбойник Шмая и извозчик Хацкель жили в одном курене, спали на одной дерюге, ели из одной миски, сменяя друг друга, стояли на часах с винтовкой и охраняли новый лесной поселок, живший то страхом, то надеждой.
В одну из ночей Шмая стоял, прислонившись к дереву, на дороге недалеко от местечка и вслушивался. Увидев Хацкеля, он сказал:
