Александр Бражнев - Школа опричников
До этого урока мы немало мальчишествовали, ведя себя, как ученики младших классов обычной школы. У нас не было страха, подавляющего волю. Иной раз мы близко подходили к запретной черте, но ничего серьезного не случалось. Поясню примером. Был у нас курсант Мирошниченко. На одном из вечеров «самодеятельности» он читал стихи казахского певца Джамбула,[7] что-то вроде:
Джамбул, ты орден получил,
Тебя народ им наградил.
Все в СССР знают, что Джамбул — безграмотный, от природы пустой человек, но он нужен советской власти для показа популярности Сталина в толще народных масс. Архизахолустный Джамбул выдвинут, «стихи» его переводят на русский язык более или менее талантливые поэты, и получается что-то похожее на поэзию, условно-народную, условно-экзотическую. Мирошниченко был забавен на подмостках, и курсанты стали его именовать Джамбулом, никогда не называя его подлинной фамилии.
Мирошниченко обижался, ябедничал взводному и вышестоящим командирам то на одного, то на другого из нас.
— Как вы смеете называть курсанта Мирошниченко Джамбулом? Вы понимаете, что вы делаете? — распекал взводный кого-нибудь.
— Виноват, товарищ командир взвода. Разрешите доложить: что же обидного Мирошниченко, если его по-дружески называют Джамбулом?
— Да ведь Джамбул член правительства, его сам товарищ Сталин уважает. Я запрещаю вам трепать имя знатного народного поэта. Партия и правительство… и т. д.
Курсант щелкал каблуками, печатал подошвами сапог, будучи, наконец, отпущен взводным, и на вопрос встреченного в трех шагах от взводного курсанта, заинтересовавшегося причиной нагоняя, отвечал:
— Да из-за Джамбула…
После «бунта» никто уже не рисковал шутить даже и таким образом — с НКВД шутки плохи, это мы видели на убеждающих примерах там, в подвалах.
НА СТРАЖЕ КОНСТИТУЦИОННЫХ ПРАВ
Итак, нам предстояло заняться «обеспечением государственной безопасности». До сих пор мы как-то не вникали в это понятие, и наименования чекистских чинов (по-советски — званий — сержант госбезопасности, лейтенант госбезопасности и т. п.) — эти наименования звучали, ну, как если бы к армейскому чину добавлялось: «сыска» или «палачества». Лейтенант сыска, майор палачества — это звучало бы грубовато, а «госбезопасности» — куда ни шло! Теперь, перед выборами, понятие государственной безопасности было раскрыто: каждое наше движение может стать необдуманным и небезопасным, надо обеспечить безопасность пролетарского государства, — наша профессия (сыска и палачества) — совершеннейше необходимая функция в государстве.
До дня выборов оставались одни сутки. Наша группа была вверена руководству сержанта госбезопасности Герасименко. Надо было полагать, что орденоносный Яневич был куда-то переброшен. Что ему солоно пришлось за усердие, этого мы, конечно, ни минуты не думали. Наш новый шеф повел нас на участок, где мы репетировали не так давно, и занялся распределением между нами ролей. Я и его предупредил, что мне не следует показываться знакомым в роли подозрительно бездельничающего чекиста в штатском. Я остался состоять при особе Герасименко.
Все мы (и Герасименко тоже) были в штатском, но нам выдали пистолеты, причем нас предварительно проинструктировали, как прятать их за пояском брюк. Мы натренировались в этом искусстве достаточно хорошо, и никто не сказал бы, что мы вооружены. Невинные с виду, как овечки, мы могли мгновенно выхватить пистолеты и оскалиться по-волчьи.
С некоторым любопытством воспринимали мы мягкое, вежливое отношение к нам Герасименко. Он порою соглашался с курсантами, не проявляя безапелляционности начальствующего лица. Конечно, он был предупрежден о сухом бунте курсантов и имел указания не растравлять наших свежих ран.
По прошествии часа прибыли курсанты школы милиции, вооруженные винтовками и наганами. Затем появились чины милиции, и всего набралось представителей милиции, считая по-военному, примерно со взвод. Милиция была в своей форме — и работники, и курсанты.
Оперуполномоченный руководил дислокацией внешних и внутренних постов. Охрана была идеальной даже на невозможный случай, т. е. если бы действительно могла возникнуть какая-нибудь опасность. Ни одного поста обнаружить никто бы не смог. Мало того, были приняты меры к тому, чтобы население поговаривало: «Советская власть — наша, ей бояться нечего…» Это пускалось через партпрофорганизации, подхватывалось «активом» партдядей и парттетей…
К вечеру все посты были заняты. Герасименко выделил даже резервную группу из милиции, сосредоточив эту группу в соседнем помещении. Жители были оттуда переселены в другие дома — временно, пока идут выборы.
Когда все было готово, Герасименко инструктировал курсантов.
— Если кто-нибудь подойдет к окну помещения избирательного пункта или будет толкаться тут, задержать и сдать в резервную группу. Точно так же поступать с теми, кто будет толпиться, группироваться возле пункта. О каждом случае немедленно доносить мне.
После того он дал указания и насчет боевой тревоги, что подвинтило курсантов, хотя никто не представлял себе, чтобы до этого дошло. Всю ночь мы репетировали с одним десятиминутным перерывом — на перекурку. Наступило утро. Вдруг — стук в дверь. Оперуполномоченный, доведший себя за ночь до полусумасшествия, подскочил к двери с пистолетом в руке и с видом отчаянного героя быстро ее распахнул. На пороге оторопело застыл напуганный наганом председатель избирательной комиссии. Оперуполномоченный, пряча свой конфуз, бормотал:
— Мы… (Не он, видите ли, а все мы!) …Мы думали, что враги народа…
— А чего бы они стали стучать в дверь? — необдуманно спросил председатель и сразу испугался: лицо чекиста исказилось злобой.
Мы тоже заметили это и подумали: «Влип наш пред!»
Начали прибывать члены избирательной комиссии. Когда они сошлись в полном составе, Герасименко проинструктировал их: как надо наблюдать за избирателем, когда он подходит к столу, как не позволять ему ни на секунду отводить глаза от наблюдающего взгляда и даже… как распознавать врага. То и дело Герасименко окидывал взглядом председателя, и во взгляде этом не было ничего доброго. Закончил он так:
— Для вас это будет трудновато, но мы — здесь. Я и мой заместитель, — Герасименко неожиданно указал на меня, — мы будем все время находиться тут.
Я был рад уже тому, что в составе комиссии не было никого из моих знакомых. Я больше всего боялся, чтобы о моей «деятельности» не узнал Григорий Федорович Корнеев — он, ведший меня сквозь огонь, воды и медные трубы большевизма, был все-таки моей совестью: я шагнул за предел допустимого. Пусть это не было по моей вине, но это — было, стало.
ТАЙНЫЕ, ПРЯМЫЕ, НЕБЕЗОПАСНЫЕ
Остановлюсь теперь на том, как выдвигались кандидатуры в Верховный Совет, а как за казенных кандидатов «единодушно» голосовал народ, это покажет наша «работа».
Страна разбита на избирательные округа. В каждом баллотируется один кандидат — только один. Кандидаты назначаются партией, но не на основе демократизма внутри ВКП(б). На заседании ЦК партии составляются первые списки — весь ЦК в полном составе, разверстанный по округам: в таком-то Сталин, в таком-то Микоян и т. д. Москва, почти целиком, закреплена за членами Политбюро. Часть районов Москвы оставляется для местных кандидатов: известный стахановец, популярный артист, академик. В результате получается, что Москва никого не забыла, и в числе кандидатов оказались беспартийные актеры, живописцы, ткачи, кружевницы — «блок партийных с беспартийными». Но за Сталина, Кагановича, Ворошилова и других членов Политбюро будут голосовать и на периферии: в Сибири, в Донбассе, на Кавказе, в Средней Азии и т. д. Члены Политбюро будут иметь миллионы и миллионы голосов каждый. Это тоже для внушительности — народ, мол, любит своих вождей.
Осуществляется это таким образом. ЦК ВКП(б) передает список в виде обязательной директивы центральным комитетам республик и областным комитетам РСФСР. Дальше — райкомы и райсоветы, а через них — фабрика, завод, колхоз, где местные партпрофорганизации обязаны найти того, кто выдвинет нужное имя, как бы лично от себя. Колхозники, рабочие, служащие знают уже, что раз выдвинут, значит — так велено сверху, и голосуют с «энтузиазмом». Но ЦК республиканских компартий (Украины, Латвии, Узбекистана и т. д.), областные комитеты также должны заготовить списки кандидатов. Имена этих кандидатов поползут вверх по партийной лестнице и держатся в тайне, пока их не утвердит ЦК ВКП(б). Это, пожалуй, самая скверная работа для республиканских, областных, краевых и районных партийных руководителей, потому что они головой отвечают за каждого кандидата в кандидаты. Впрочем, все эти органы совещаются с местными органами НКВД. Утвержденные списки идут по избирательным округам, заранее разверстанные, и кто-то из избирателей выдвигает указанную ему секретно кандидатуру.
