Дмитрий Мищенко - Лихие лета Ойкумены
— Пока же все ходили за Дунай и из-за Дуная и не спрашивали согласия.
— Пока — да, а отныне не ходят. Говорю, анты встали там ратной силой, надеюсь, понимаете, что это не пустяк.
Кметы, видимо, не ожидали такого — опять заговорили. Но шум их не обещал уже бури.
— Кто пойдет с посольством? На кого возложим повинность упросить антов, чтобы разрешили идти через их землю с миром?
И снова вызвался говорить Котрагиг.
— Посольство, как и весь поход, возглавляй, хан, сам. Ты дважды уже явил нам мудрость свою, думаем, представишь ее и дальше.
После него никто не решился перечить старому, кроме самого Завергана.
«А этого, я не хотел бы брать на себя, кметы», — подумал, правда, вслух ничего не сказал. Как бы там не сложилось, посольство не продлится так уж долго, только зиму приблизит. А за зиму успеет побыть с Каломель и успокоить ее. Она сообразительная у него, должна понять: большего добиться от кметей он не в силах, по крайней мере, сейчас.
V
Отгремели бубны, отпели сопели в стольном городе тиверцев. Два лета назад — одни, вчера — другие. От тех, первых, осталось у князя Волота всего лишь приятное воспоминание, от этих — лишь ощущение видимого присутствия. Оно и понятно: те гремели и распевали давно, это — вчера. И все знают, уверен: не только свежесть впечатлений имеет вес. Ощущение соблюдения данного когда-то обещания — тоже. А, разве я не говорил себе и раз и два, и десятый: «Хлопоты — хлопотами, обычаи — обычаями, а про то, что обещал Малке, не забывай». Кажется, все делал, чтобы было так, как она хотела. Выдать же замуж — последнее, что мог сделать для детей Малкиных и прежде всего для самой маленькой из них — Миланы.
Так обернулось, не звал одну с другой и не говорил: «Слюбилась ты с ним, а ты с ним». Мужей выбирали сердцем, и, кажется, не ошиблись. Златка чувствует себя с Ближиком любимой и довольной, и Милана шла к своему Куште на свадьбу и цвела, как если бы цветок перед летней порой. Потому же рада, что слюбится, именно, с Куштою, а этим немало радует и его, князя Вотана. Одно, то немалая радость: видеть дитя свое счастливым, а во-вторых, не только дочери довольны своим выбором, он отец их, тоже. Потому что выбрали не худших, а все-таки лучших, достойных. И возрастом и видом молодцы, и на ум и нрав не скудные. Да и в ратном деле кажется, не последние будут. Кушта, правда, слишком молод еще, чтобы ставить его во главе тысячи или воеводой на рубежах. Тем не менее молодость — не порок и не помеха. Имел бы крепкую руку и на ум был бы острый, все остальное придет. Ближик тоже не намного старше был, когда настала потребность ставить его во главе гарнизона в Тире и заодно — хозяином подаренной дочери заимки между Днестровским лиманом, Третьей рекой и Третьим озером. Разве не колебался князь, смотря на молодость зятя? А поставил, видишь, и не ошибся. Ближик — он такой порядок навел в Тире и на рубежах вблизи Тиры. Вепрь только думал сделать это, а Ближик уже сделал: взял туда прежде всего жену свою Злату, затем велел забрать жен, детей начальствующим мужам и даже не только начальствующим. «Отныне ваше место здесь, — сказал он — Укореняйтесь и будьте тверды в мысли: другого посада для вас в Тиверской земле нет, и не может уже быть». То же говорил и поселянам, которые просились поселиться в его волости. И что более всего важно — проповеди эти подкрепляет удобствами и наградами, а где выгода, там соблазн, где искушение, там оживление и уверенность: с таким воеводой и властелином не пропадешь. Кушта, который ратный муж, тоже достоин того, чтобы возлагать на него надежды и на ум не скудный. Так пройдет какое-то время и можно будет посадить его по соседству с Ближиком — в отобранном у Вепря, как у изменника, Холмогороде. Как бы там ни было, кровное единение — наиболее надежное соединение. А ему, князю, надежда на верность воевод, тем более на южных рубежах Тиверской земли, ох, как требуется. Таких как Чужкрай, Власт, Ближик. Если посадить там Кушту и еще двух-трех сыновей, кого тогда бояться ему? Твердыня вон, какая надежная будет.
С такой утешительной мыслью, он направился к двери, ведущей из спальни, и только приоткрыл ее, как сразу увидел Миловиду в окружении детей. Старшие — Радим и Добролик — вероятно, спали еще, утомленные Миланиной свадьбой, эти же, наименьший и два средних, были уже свежие и бодрые, по всей видимости, давно отошли от сна и весело играли, на милом сердцу приволье.
— Ко мне, сыны мои? — пропустил в опочивальню и присел перед ними, приветливо, улыбаясь.
— А так. Пришли поздравить вас, отче, с добрым утром и поиграть затем на приволье.
— Спаси вас бог, соколята. Вы тоже будьте здоровы и счастливы. Не очень балуйтесь на приволье, чтобы не поранили друг друга.
— Мы не одни, с няней-наставницей пойдем.
Посмотрел, провожая детей, на жену и невольно залюбовался ею. Всегда умиротворенно тихая, освещенная тем внутренним светом, что был в ней, как если бы почайна с земли, и выражал щедроты ее характера, Миловида была неузнаваемо прекрасной сейчас. Так пылала вся, такой мягкий и нежный свет светил от ее лица, особенно в глазах, князю захотелось проникнуться той щедростью и быть таким же искренним на ласку, на добро, на тихое счастье.
«Это она детьми так вознесена», — утверждался он в мысли, и тем временем думал уже о другом: что скажет Миловида, если б знала, что и он вон какой вознесенный ею?
— Жена тоже идет с малышами на приволье?
— Да нет, — поспешила она возразить. — Мне не до приволья. Вот какой бардак остался после свадьбы. Надо убраться и поставить все на место.
— Челяди скажи, пусть убирают, сама же дай указания и приходи ко мне.
Она глянула непонятно или удивленно и потом кивнула:
— Хорошо.
Когда покидала спальню, была, как и положено княгине, сдержанной, но все же не совсем. И по походке чувствовалось: как она довольна тем, что князь повелел перенести заботы на других, самой же прийти и быть с ним, и по осанке также. А когда обернулась, открывая дверь, и вовсе выдала себя, что все-таки очень рада его заботой-желанием.
Это сколько же лет прошло, как они живут вместе? Вероятно, восемнадцать. И так, старшему их, Радиму, семнадцать минуло уже, пошел восемнадцатый. Когда стали мужем и женой, как следует вместе, и не были. Вроде мирными были эти годы, ни сами не ходили на соседей, ни соседи на них, а какие хлопотные. Оно и не удивительно. На его плечах лежали заботы о земле, о благе народа земли Тиверской, на Миловидиных — терем с его многочисленными «надо», челядью и детьми в тереме. Или ей не было когда приглядывать за ними, подумать о чем-то другом, кроме них? Одно дитя только успевало стать на ноги, порадовать отца, мать первым словом-лепетом, другое рождалось, за тем другим — третье, и каждый раз его княгиня, его жена-утешение отходила от него, была с ребенком-малышом и с теми, что подрастали уже, однако требовали ее надзора и ее забот. Зато никто не скажет, что она не хозяйка в княжеском тереме и не мать своим детям. И Малкиных детей вырастила, до ума-разума довела, и своих растит достойно.
«Один только я жалуюсь? — улыбнулся. — Разве, могу жаловаться на такое?»
То ли долго разбиралась с челядью. А может, и сама возилась. Когда зашла, другой был уже вид.
— Пусть простит князь, — смущалась. — Я заставила его ждать.
— Не беда, — он протянул ей навстречу руки и посадил против себя. — Знаю, сколько на тебе забот, поэтому и не ропщу. Скажи, всем и всеми довольна?
— Что ты, княже! — удивилась. — Или на такой свадьбе, как Миланина, можно быть недовольной? Весь Черн и его окрестности гуляли-угощались.
— Вот то-то и оно, что людей вон, сколько было, кому-то могли и не угодить.
Посидела, смущаясь, и потом сказала:
— Я все делала, княже, чтобы угодить.
— Разве я говорю: что ты чего-то не доработала, — заметил ее смятение и поспешил успокоить. — Твою искренность я видел. Спрашиваю потому, чтобы убедиться, что все обошлось, как следует.
Он был добр и ласков с ней, и не сразу прогнал смуту из сердца.
— Мне это не нравится, все.
— Что?
— А то, что ты впала в тоску и без видимой причины. Хотел бы всегда видеть тебя светлой и ясной, как ты умеешь быть. Если хочешь знать, я затем и позвал тебя, чтобы вознаградить за все, что ты делала и делаешь для меня, детей моих.
— Правда?
— Как я — это я, а ты — это ты.
Вскинула подернутые болью неловкости глаза и прильнула к плечу своего мужа. Прижималась и говорила что-то, говорила и прижималась, а он обнимал ее, гладил, успокаивая, плечи и радовался тому, что снова видит свою Миловиду такой, как там, в окружении ясноликих детей.
— Милана знаешь, что поведала мне, когда уходила от нас? — услышал наконец ее слова.
— А что?
— Призналась, что очень прикипела сердцем к роду отца своего, если бы не повеление Лады и не долг перед тем же родом, ни за что не пошла бы с ним. «Пусть мама знает, — сказала, — кому я больше благодарна в этом роде, то это вам. Потому что умели быть кровной на месте некровной, аж такими щедротами вознаградили за много лет, как, может, не вознаградила бы и кровная».
![Анатолий Фоменко - Книга 1. Античность — это Средневековье[Миражи в истории. Троянская война была в XIII веке н.э. Евангельские события XII века н.э. и их отражения в истории XI века]](/uploads/posts/books/216679/216679.jpg)