Евгений Анташкевич - Нашествие
Кэндзи вышел на слегка припорошенную снегом мостовую. Кончилась редкая для Харбина метель, улица была пустая, и он быстрым шагом пошёл в сторону центра до ближайшего перекрёстка, где его ждала дежурная машина миссии. Недалеко от пересечения Казачьей и Коммерческой, возле большого старого вяза, который рос прямо посередине мостовой, – он почему-то не был срублен, хотя и мешал проезду, – дремали трое рикш. Рядом со своими колясками они сидели на корточках, похожие из-за толстых ватных курток на большие серые шары, и, казалось, даже не замечали ледяного ветра с Сунгари. Кэндзи им позавидовал, потому что сам был одет в европейское красивое, но холодное пальто. Конспиративная квартира находилась на самой окраине Пристани, недалеко от реки, и её близость напоминала о себе пронизывающим ветром.
Кэндзи сел в машину и стал торопить водителя. Через пустой ночной Харбин, визжа на поворотах тормозами, они быстро домчались до крыльца миссии. Пробегая мимо дежурного, пожилого русского офицера, бывшего ротмистра, он только вопросительно кивнул ему в сторону кабинета начальника, в ответ дежурный тоже кивнул, мол, на месте.
Кэндзи был сильно возбуждён, он надеялся, что, может быть, это будет его первый успех.
Глава 6
Дверь в кабинет полковника Асакусы была приоткрыта, Кэндзи постучал и сразу услышал голос начальника. Он осторожно вошёл и с удивлением обнаружил, что кабинет пуст, только на письменном столе неярким зелёным светом горела настольная лампа. Он обвёл взглядом полутёмный кабинет и увидел, что через щели между створками стоявшей у стены ширмы слегка пробивается свет.
– Заходите, господин лейтенант!
Тут Кэндзи понял, что Асакуса находится за ширмой, там была ещё одна комната, в которой он не был. Он как влетел в здание миссии, не заходя в свой кабинет, в пальто, так и оставался в нём. Здесь Кэндзи пальто снял и осторожно положил на подлокотник кресла.
– Ну! Что ж вы медлите, лейтенант, заходите сюда – за ширму.
Асакуса сидел на корточках около поставленной на камни в самой середине пола медной, похожей на котелок хибачи и помешивал в ней горящие угли. Огонь мягко лизал стенки небольшого подвешенного над хибачи чайника, и на самых кончиках пламя, похожее на беличьи хвосты, давало немного света. Стены комнаты были затянуты квадратами желтоватой бумаги, пол выложен соломенными татами. Справа от Асакусы была токонамо – ниша высотой в три четверти человеческого роста, углублённая на полтора локтя в стену. Внутри токономо висела акварель – сидящий на ветке, как будто бы мокрый от дождя ворон. Под акварелью стояла серая каменная, размером с ладонь тушечница, а рядом с ней – высокая фарфоровая вазочка с кисточками для письма.
Неверный свет горящих углей отблёскивал на стального цвета с чёрными отворотами шёлковом кимоно полковника. Его движения были медленными и размеренными.
На секунду Кэндзи застыл.
– Прошу! – Асакуса указал ему рукой на место против себя.
Кэндзи было шагнул, но тут же запнулся и неловкими движениями стал носком за пятку стаскивать тяжёлые, на шнуровке, европейские ботинки. Они не поддавались, а когда поддались, Кэндзи незаметно ногой вытолкал их за дверь.
– По-моему, вы очень торопились, лейтенант?
Кэндзи, упираясь кулаками в колени, низко поклонился.
– Прошу меня извинить, господин полковник!
Асакуса продолжал помешивать угли.
– Только не говорите, что вы удивлены!
– Удивлён, господин полковник!
– Разве на Пристани мало японских и китайских чайных?
Кэндзи ещё раз обвёл помещение взглядом – в комнате всё было настоящее, японское, даже запах горящих углей.
– Там не так.
– А как?
– Там всё не по-домашнему. Там всё на продажу.
– А разве в Японии нету этого – на продажу?
Полковник был прав – в Японии в любом городе, любой деревне можно было найти чайный домик или чайную комнату в ресторанах, гостиницах, на постоялых дворах, но это в Японии.
Кэндзи озарило! Здесь как в Японии, как в его доме, а не как на Пристани, в харбинских японских и китайских кварталах.
– У вас, господин полковник, воздух как дома.
– Спасибо!
Асакуса показал рукой на стоящую рядом с Кэндзи юноми и черпачком на длинной бамбуковой ручке налил в неё кипяток. Кэндзи видел, как пиала стала горячей, сейчас он её возьмет, и она обожжёт ему ладони…
Полковник уложил рядом с очагом железный пруток-кочергу и посмотрел на Кэндзи.
– Негоже здесь говорить о делах, но, уж если вы пришли так поздно, наверное, вам есть что рассказать.
Кэндзи был смущён. Он сразу забыл про горячую юноми, он не сомневался, что принёс серьёзную информацию, но в личных покоях полковника вдруг почувствовал, что попал не к месту.
– Хорошо, не смущайтесь, – так или иначе, мы на службе.
– Спасибо, господин полковник.
– Какие результаты дало наружное наблюдение? – спросил Асакуса и стал медленно подниматься с колен.
Кэндзи посмотрел на него и невольно перевёл взгляд на висящую в нише акварель. Асакуса оглянулся и тоже посмотрел на нарисованного чёрной тушью ворона.
– Кэсай! Или почти Кэсай. Мне понравилась эта копия. Хорошая передача кисти старого мастера. Я хотел было заказать ещё, других мастеров, но продавец в лавке сказал, что художник, который продал ему эту, был бродячий, нищий. Удел талантов!
Асакуса расправил складки широких, ничуть не смявшихся под коленями хакама и захромал к дверному проёму. Кэндзи, обрадовавшись, что докладывать он будет не здесь, а в кабинете, встал и, уступив дорогу полковнику, вышел за ним; оставшаяся за спиной чайная комната вызвала у него чувство тоски по дому.
– Господин полковник, бригада «поймала рыбку» практически в последний момент, – сказал Кэндзи и коротко доложил о том, что было за весь период наружного наблюдения, какие были выявлены связи, что по ним было выяснено, упомянул, что интересного оказалось мало… – И так почти до самого окончания – практически ничего… много русских эмигрантов, их дети, но никого, за кого бы можно было зацепиться. Я уже был готов к наказанию.
– И что?
– Буквально несколько часов назад уже после работы Адельберг вышел на Китайскую и стал там кого-то поджидать. К нему подошла девушка, вы о ней знаете, Соня Ларсен, поэтесса из бывшей «Чураевки», и я подумал, что все духи против меня. Я так подумал, когда старший бригады мне об этом рассказывал…
– А как же «рыбка»? – спросил Асакуса.
– Она и оказалась «рыбкой».
Полковник посмотрел на Кэндзи.
– Адельберг и девушка зашли в кондитерскую, то есть в кафе «Марс», старший бригады, через какое-то время, – за ними и, проходя мимо, услышал, как Соня сказала сама, что у неё в Хабаровске живет родная тётка – сестра её матери.
Кэндзи замолчал, вглядываясь в своего начальника, тот задумчиво поглаживал коротко подстриженные усы.
– Так! И что?
– Надо вербовать Адельберга и через него разрабатывать эту самую тётку.
– А сколько вы будете разрабатывать и готовить к вербовке самого Адельберга? – Полковник смотрел в упор, этого взгляда Кэндзи не выдержал. Полковник сидел перед ним, как был в чайной комнате – в тёмно-стальном, почти чёрном кимоно, и из-за этого был очень похож на того самого ворона с акварели.
На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.
«Басе!» В сознании Кэндзи всплыло имя древнего японского поэта, написавшего хокку про этого, как ему с детства казалось, намокшего под холодным осенним дождём ворона – прообраз ворона на акварели Кэсая, и он уже не был так уверен, что уйдёт отсюда с таким же настроением, с каким пришёл.
Он тихо произнес:
– Адельберг-младший учит японский язык.
– Ну что же, это интересно, у вас есть мысли на этот счёт?
После этого Кэндзи смело изложил Асакусе свой план.
Глава 7
На работе Сашик Адельберг сказался больным и покинул контору в середине дня. Две улицы до Мостовой он шёл пешком, потом сел в холодный автобус и доехал до маленькой гостиницы в самой середине тесного китайского района Фуцзядянь. Это место было для него новым и, пока он его искал, успел закоченеть.
За несколько минут, пока он здоровался, раздевался и усаживался, он начал отогреваться от январского низового ветра, подбиравшего с пыльных улиц остатки сухого снега и коловшего им руки и лицо.
– Как ваше общение с Константином?
– Родзаевским?
– Да! С Русским фашистским союзом! Вы от них ещё в восторге?
