Владимир Григорьев - Григорий Шелихов
— Правильно! — закричали добытчики. — Ты, Григорий Иваныч, допрежь поставь наши жалобы, чего мы за купеческую наживу натерпелись, чтоб запершило купцам от меду этого!..
Шелихов согласился без возражений:
— Быть по-вашему! Пусть второй статьей идут наши докуки и беды. Пускай прочувствуют, как нажива ихняя нам доставалась… Народу нашего, посчитать, немало перемерло!
— А третьей статьей, добытчики, проставьте недостачу нашего обихода! — раздался голос Натальи Алексеевны, пробравшейся следом за мужем в казарму. — Кашевары из силы выбились — варить приходится без локши[6] и круп, да и варить не в чем…
— Тоже дело! — охотно откликнулся Шелихов на голос жены, а сам подумал: «Пробралась… боится, не пришлось бы выручать меня, как летось было…» — Запиши про котлы худые, писарь! И про снасть рыбацкую…
Писарь писал третью по счету статью и послушно бубнил:
— «…И потому для промысла рыбы на неводы прядева тонкого мало, и котлы, кои день и ночь с огня не сходят, прогорели…»
— И выходить по сим неминуемостям потребно на будущее лето в Охотск! — решительно закончила Наталья Алексеевна, почувствовав, что муж таится и не досказывает до того конца, который всем нужен.
— Правильно! — закричали добытчики.
— Ежели думаете — правильно, запишем и это! — махнул рукой Шелихов. — Довольно пустое писать, братцы: от многописания не бывает толку… Подведем к главному, да покороче!
— Говори уж ты, Григорий Иваныч, да в самую мету угоди! — согласились утомленные непривычным трудом добытчики.
— «По сим обстоятельствам рассуждая, все единогласно, усердствуя отечеству, решили продолжать наше пребывание здесь», — продиктовал Шелихов. — И еще:
«4. Но в мае будущего 1786 года к первым числам снарядить судно «Трех святителей» и идти при компанионе Шелихове, с божьей помощью в Охотск.
5. При благополучном прибытии в Охотск принадлежащие всем компанионам меха на свои паи к себе взять, а достальные бобры, лисицы, выдры, хвосты, лоскуты бобровые, принадлежащие по разделу остающимся здесь нашим людям, продать, с тем чтобы на вырученные деньги искупить потребные каждому вещи…»
Дальше шла шестая статья, но народ слушал уже вяло, пока Шелихов не повысил голоса:
— А на последях, братцы, придется записать, чего нам хозяева безденежно прислать обязаны. Токмо взвоют толсторылые, умягчить их надобно смирением… — прервал он диктовку, оглядывая добытчиков. Потом, переждав гул одобрительных голосов, раздавшихся в ответ, начал говорить наставительно:
«7. Для лучшего успеха общей пользы не возбраняем вам, компанионам, помимо нас, мореходов, платных людей сюда договорить и прислать…»
Писарь скрипел пером, едва успевая за словами Шелихова.
— И последнее! — сказал Шелихов: — «8. Сверх того, вам же, компанионам, надлежит для компании прислать в награду пятьдесят пуд тонкого на невода прядева, сто бычьих лавтаков, тридцать пуд больших котлов…»
Здесь собравшиеся уже не различали его голоса, он говорил, низко наклонясь над ухом писаря, да подробностями артель и не интересовалась, они насторожились только тогда, когда мореход сказал внятно:
— «…И судно стараться, нимало не медля, отправить из Охотска сюда того же лета, чтобы по заступлении на наши места присланных от вас людей мы свободны были с божьей помощью выходить отсюда в Охотск.
На подлинном подписали разных городов и разного звания мореходцы, состоящие при компании Голиковых и Шелихова.
Остров Кыхтак, который от россиян назвался Кадьяк. 1785 года, декабря 11 дня».— Подписывайтесь, добытчики, а неписьменные противу имени своего крест ставьте… Распущаю сбор! — закончил Шелихов.
Таким артельным приговором закончен был и первый этап устремлений Григория Ивановича в Америку.
20 мая 1786 года с огрузневшей, но бодрой и сияющей Натальей Алексеевной Григорий Шелихов вышел из Трехсвятительской гавани в обратное плавание в Охотск. Из Америки он вывозил до полутора десятков алеутов и индейцев, пожелавших увидеть Россию — родину великого тойона Ше-лиха. Он был уверен, что с этим же судном, хотя бы поздней осенью, вернется в Славороссию.
Глава вторая
Обратное плавание проходило поистине под добрым ветром и с удивлявшей всех быстротой. Галиот «Три святителя», до отказа загруженный драгоценными мехами, добытыми для компанионов, и особо затюкованным добром работных, нес на себе груза на два с половиной миллиона рублей. С такой добычей, как ни вспоминали старовояжные, не раз бывавшие в подобных плаваниях мореходы и добытчики, никто еще не возвращался.
Но для себя из отчаянной экспедиции Шелихов вывозил самый дорогой груз — Наталью Алексеевну с ожидаемым наследником. Минуя попутные острова, на которых два года назад Григорий Иванович оставил добытчиков, он согласился остановить бег галиота на несколько часов только в центре архипелага, при острове Атха. Здесь нужно было ссадить возвращаемых на родину искалеченных в боях и на промысле лисьевых алеутов и насельщиков других островов.
— А отсюда как? Рук-ног у нас нет, не доберемся к домам, — сетовали высаживаемые.
— Кто как изловчится, — отвечал Шелихов. — Я вам не каюр… Помалкивай, Наталья Алексеевна, у тебя одна заботушка… — недовольно осадил он жену, пытавшуюся заступиться за беспомощных алеутов. — Эй, поворачивайся и в обрат поскорей! Через час снимусь, кто не вернется — брошу на острову… Эй, слуша-ай!
Прохор Захарович Пьяных, ревностно держа дисциплину, подбодрял съезжавших цветистой боцмановской словесностью.
Однако поведение Шелихова на Атхе, которое многие вояжные не одобряли, разом забылось, когда через месяц благополучно вошли в родное Охотское море, оставив позади себя грозный, усеянный множеством подводных скал и камней пролив Лопатку, между песчаным мысом на юге Камчатки и первым Курильским островом Шумшу. В проливе этом нашло себе могилу великое число кораблей и мореходов.
— Кто Лопатку пробег, тот сопатку сберег! — шутили обычно промышленники в предвкушении грубых сибирских развлечений в Охотске, хотя бы в кабаке Растопырихи, — развлечений, доступных лишь на то время, пока в мошне есть деньги, добытые великим трудом и риском.
Приближаясь к Охотску, Григорий Шелихов день ото дня становился все угрюмей и раздражительнее. Подолгу сидел в каюте, прикидывал на счетах какие-то суммы, записывал на бумажках и с досадой шептал:
— Оберут… обсосут… Всего лишат и меня и людей!.. Надо бы в Петропавловск зайти, может, на счастье сиротское, кого из иностранных купцов и встретил бы да полным рублем за свое и людское без дележки и взял бы…
Шелихов с ненавистью вспоминал повадки охотских властей и особенно командира порта полковника Козлова-Угренина, который содержал, помимо семьи и огромной дворни, несколько гулящих девок, ходивших по городку в дорогих китайских шелках. «Как же, в барских барынях ходят!» — мрачно усмехнулся мореход, припоминая размалеванные баданом[7] грубые лица фавориток его высокородия господина полковника. Вот на этих шлюх и пойдет половина его кровью добытой удачи…
Есть еще там совестный судья коллежский асессор Кох, Готлиб Иваныч. Эта тощая пиявка все мошенства полковника знает и великую власть над ним забрал. От него, от этого Коха, тоже дешево не отделаешься. Проклятый немчура даже таксу установил: купец ты, значит должен десятину с доходов твоих судье отдать. И сам же эту десятину полагает.
А миновать Охотск никак нельзя. Надо, первое дело, Наталью Алексеевну доставить в свой дом, купленный еще до переезда в Иркутск, а второе то, что в Охотске живет известная повивальная бабка Кузьминиха, жена корабельного мастера деда Кузьмина, руками которого отстроены все вышедшие из Охотска в море корабли последних тридцати лет. Ученый доктор обосновавшейся в Охотске экспедиции капитана Биллингса англичанин Робек как акушер не интересовал Шелихова: где это видано, чтобы женщина, да к тому же жена именитого купца, рожала в присутствии чужого мужчины. Вся надежда была на Кузьминиху.
Следуя торговому навыку, Шелихов заодно прикинул расходы, связанные и с этим предстоящим торжеством. Кузьминихе — двадцать бобров, попу с причтом за крещение — пятнадцать шкур, куме и куму — по десяти, потом гости и почетные поздравители, их тоже с пустыми руками не отпустишь — сотней бобров, да еще отменной доброты, никак легче не отделаешься, а это… это, почитай, пять тысяч рублев! Да охотским пиявкам пятьдесят тысяч за здорово живешь отдай. А на это ведь два корабля океанических для Славороссии построить можно!..
А доходы? Ссужавшие экспедицию тузы-богатеи Голиков и Лебедев выговорили себе львиную долю наживы — восемь частей, предоставив Шелихову только одну часть, так как последняя, десятая, идет на всех промышленников — мореходов и зверобоев, которые под почетным, но скупо оплачиваемым титулом «компанионов» вынесли на своих плечах всю тяжесть промысла.
