Сергей Житомирский - Ромул
̶ Мы положили в корзину Сервия двух связанных поросят, и я убедил Амулия взять с него клятву, что он не откроет цисту, мол, иначе может пожалеть детей. Надеюсь, Марс защитит их и нас, но если обман откроется, нам с тобой не дожить до вечера. Так что, пока не поздно, можешь отказаться.
Фаустул сразу согласился. Он, как и большинство горожан, сочувствовал Рее и посчитал честью спасти детей, рождённых гонимой царевной от бога. Но тут же его охватил страх. Таким, как он, следует держаться подальше от царских дел, которые творятся вокруг. Пастуху почудилось, что он шагнул в скрытую под травой трясину, и она сейчас поглотит его. Но отказываться было поздно, да и согласие, которое так естественно вырвалось у него, не было ли оно подсказано богом? Эта мысль немного успокоила Фаустула.
Тогда Гней велел пастуху оставить свою корзинку у него и пойти к восточному углу башни. В этом месте надо подождать, пока из-за угла не выйдет старуха в чёрной накидке до пят. Когда старуха скроется из глаз, следует пройти туда, откуда она шла — к священной смоковнице, возле колодца. Там в кустах и будет стоять циста, похожая на ту, с которой Фаустула привыкли видеть горожане и стража у ворот.
С бьющимся сердцем Фаустул подошёл к назначенному месту и встал у тюремной башни. Ему казалось: сейчас появится какой-нибудь стражник и непременно станет допытываться, что здесь делает пастух? Но город ещё не проснулся, и тут, вдали от рынка и жилья, было пусто. Мимо, позёвывая, прошли двое воинов, видимо, сменившиеся после ночного дежурства. Фаустул сделал вид, что поправляет узел на поясе, и они не обратили на него внимания.
Снова он ждал, думая с беспокойством, что дело сорвалось. Наконец из-за угла появилась старуха в длинном тёмном наряде. Она просеменила мимо, и Фаустул пошёл к священному дереву. Кругом никого не было, на стволе старой смоковницы с громким стуком работал дятел. То, что птица Марса охраняет детей, показалось Фаустулу хорошим знаком. Он взял из кустов корзинку, с трудом подавив желание заглянуть в неё и напустив на себя спокойствие, направился к городским воротам. Благополучно миновал их и пошёл вдоль стены и дальше на верхний луг к Акке.
Только дойдя до рощи и убедившись, что его никто не видит, Фаустул поставил корзинку на землю и открыл её. Вид спящих скорченных человечков потряс его. Наконец-то он стал отцом! Пусть не совсем настоящим — неважно. В этот миг Фаустул понял, что отныне на многие годы их жизнь зависит от него, что он любит их всей душой, таких смешных и жалких, что отныне они станут главной отрадой и главной из всех забот. Успокоенный, он прикрыл цисту и, оберегая драгоценную ношу, стал подниматься по крутой тропинке к овечьему стаду.
Пристроив детей, Гней при первом удобном случае сделал Фаустула старшим над царскими стадами, и вот не прошло ещё половины года, а пастух уже скоро будет владельцем первого в Ференте настоящего дома. А в старой землянке можно будет хранить припасы или держать в холода мелкий скот. Конечно, строить дом вне стен — рискованное дело: начнись война, его непременно спалят. Но, слава богам, войны давно не было, и вроде бы пока в Лации тихо. Ну, спалят, так спалят, но всё-таки несколько лет поживут по-человечески.
Зима. Семилетний Ромул лежит рядом с братом на досках, прикрытых козьей шкурой, накрытый тёплым, немного колючим одеялом. Окошко закрыто плотной занавеской, через неё чуть просвечивает луна. На полу в кружке камней красным светятся угли, дымок от них поднимается и уходит в дыру под потолком. Рядом на табурете и вбитых в земляной пол кольях сушится одежда, промокшая за день от возни в снегу. В высокой подставке горит сосновая щепка, при её жёлтом дрожащем свете мама Акка прядёт бесконечную нитку и поёт:
Уже глубоким снегом засыпана
Вершина Альбанской горы священной,
Леса застыли, а по озеру
Можно ходить пешком.
Огонь скорее накормим ветками,
Пускай очаг нас теплом обнимет,
Пускай наполнятся чаши винные,
Друга радует друг.
Богам на волю оставим прочее,
Сердца согреем виной и песней,
А в час урочный пусть услышится
Шёпот милой жены...
В комнату входит отец, огромный, добрый и сильный.
̶ Что, вспомнила весёлые пирушки? — спрашивает он.
̶ Нет, просто пою, чтоб ребятам лучше спалось. Эту песню сочинил Асканий в первую зиму Амулия.
̶ А ты с ним встречалась?
̶ Один раз видела в доме Гнея, когда меня пригласили потанцевать. Там он и спел эту песню. А помнишь, какие были в ту пору морозы?
̶ Морозы были годами раньше, в последний год Нумитора. Из-за них случился падеж скота, потому рутулы и полезли на нас, но им крепко досталось.
̶ А ты бился?
̶ Нет, не дорос до воина, смотрел со стены. Ладно, довольно болтать, пора укладываться.
Отец вынимает щепку из железных пальцев подставки и кидает её на угли. Родители уходят, щепка вспыхивает, на короткое время становится светло, потом она гаснет, и видно только мерцание подернутых пеплом углей в отведённом для них на полу круге. Рем давно спит, Ромул закрывает глаза и зевает. В его голове возникают и начинают жить фантазии. Их не надо придумывать, они появляются сами по себе, так приятно смотреть, слушать и чувствовать их. Вот он лепит из снега огромного пса, положившего морду между лапами, срывает с репейника колючие шарики и втыкает их в собачью морду на место глаз и кончика носа. Тогда пёс оживает, отряхивается и приглашает Ромула сесть себе на спину. Ромул несётся верхом через озеро, а рядом на таких же белых собаках скачут Рем, Тит-обжора, Цез и Лид. Бесшумные мягкие лапы почти не касаются тонкого льда. «Вот бы завтра и правда слепить такого», — думает Ромул сквозь дремоту.
Весна. Они живут в шалаше на горном лугу со смешными добрыми овцами. Ромул любит всё вокруг: маму Акку, могучего отца, сильного и ловкого брата Рема, дядю Плистина, милого дедушку Аккила с восточных лугов, пса Каниса, овец, коров, отцовского коня Луцера, и все они тоже любят его. Вообще кажется: все вокруг любят друг друга, и это замечательно. Правда, Канис не любит Рема, не подпускает к себе, рычит и скалится. Это потому, что Рем как-то ударил его палкой, но наверно, они скоро помирятся. Ещё внизу есть гуси, он тоже их любит, хотя они не ласковые. Не то чтобы злые, а недоверчивые, всегда готовы обидеться...
— Эй, сорванцы, пошли на осыпь! — зовёт Плистин.
Они берут в шалаше маленькие пращи, которые специально для них сделал дедушка Аккил, и вместе с Плистином поднимаются по тропинке через кустарник к скале, у которой сливаются две осыпи, похожие на неподвижные каменные речки. Дети учатся кидать из пращи камни: здесь их сколько хочешь, любого размера.
Праща — удивительное оружие, простая кожаная лента с утолщением посередине, но ею можно зашвырнуть камень намного дальше, чем рукой. Правда, управляться с ней нужно умеючи. Сложить петлёй, зажать один конец в кулак, а второй прижать пальцем. Потом вложить камень посередине, где петля пошире, и раскрутить пращу над головой. Камень так и рвётся наружу, натягивает ремень, кажется, — выпусти его, сразу полетит прочь. Но это обман, камень хитрит. Он полетит вовсе не в ту сторону, куда ты хочешь его швырнуть. Нужно, чтобы он летел вперёд? Отпусти конец петли в момент, когда она сбоку!
Плистин показывает дерево, в которое надо попасть, и они до бесконечности швыряют в него пращами камешки. Сперва совсем не попадали, а сейчас камни стучат о кору довольно часто, причём Ромул попадает чаще Рема, и тот сердится. Зато из лука Рем стреляет намного лучше...
С некоторых пор с ними часто появляется худенькая пятилетняя девчушка в платье из удивительно гладкой голубой ткани. Её приносит на плечах здоровенный раб, который идёт так быстро, что нянька едва поспевает за ним и всё время просит идти помедленнее. Девчушку зовут Примой, она дочь господина Гнея Клелия, и ей нужно пить молоко прямо из-под коровы, и не какой-нибудь, а Лилы, любимой коровы Гнея. Лила — рыжая, очень большая, но не страшная, а приветливая, и Ромул с ней дружит. Отец держит корову около дома, и когда гости приходят поить Приму свежим молоком, отец сам доит её, и струйки молока стучат о стенки деревянного ведёрка. А если отца нет, Лилу доит мама Акка или старушка-рабыня Лидия, которая недавно поселилась у них, чтобы помогать матери. Прима капризничает, не хочет пить, а нянька заставляет: то уговаривает, то запугивает. Из нянькиных слов Ромул понял, что молоком Приму лечат от какой-то болезни. Наконец она допивает свою расписанную чёрными узорами красную глиняную кружку, заедая принесённым из дома хлебом, и гости уходят обратно в город.
На этот раз вместе с рабом и нянькой приходит сам господин Гней. Отец где-то на пастбищах, мама Акка суетится, они с Лидией ставят перед скамейкой столик, мама приглашает Гнея отведать сыра и замечательной простокваши, какую не умеет делать никто, кроме неё. Лидия приносит угощение. Гней садится на скамью, берёт на колени Приму и просит хозяйку принять участие в завтраке и угостить за компанию близнецов.
