Т. Гедберг - Варрава
Он делал усилия, пытался освободиться от всех внешних впечатлении, все свое сознание сосредоточить на воспоминании, все было тщетно: этот образ ускользал от него, не хотел сложиться в нечто цельное, с определенными очертаниями, и, в конце концов, исчез совершенно, точно изгладившись из его души.
Тогда страх объял его, и он снова подумал: «Я должен еще раз увидеть Его, только увидеть Его; лишь бы не было слишком поздно!» Почему могло быть слишком поздно, он не знал, но эта мысль стала принимать у него все более крупные размеры; та же боязнь наполнила его, как и у смертного одра матери, когда он думал, что она умрет прежде, чем он успеет с ней поговорить, — и он снова ускорил шаги, направляясь к спуску в долину, где из-за верхушек деревьев мелькали кровли Капернаума.
Пройдя немного, он невольно устремил взор на женщину, сидевшую на выступе скалы у края дороги, по которой он шел. Он не видел ее лица, обращенного в другую сторону и заслоненного от него руками, которыми она подпирала голову. Густые черные волосы ниспадали ей на плечи. Она сидела совершенно неподвижно, наклонившись вперед, точно рассматривая что-то вдали.
Иуда подошел к ней, но она как будто не слыхала его шагов. Он остановился позади нее и положил ей руку на плечо.
— Послушай, женщина! — сказал он.
Она вздрогнула, поспешно обернулась к нему и с жестом испуга и отвращения сбросила его руку, причем краска залила ее лицо и даже шею.
Это было молодое, красивое лицо, но с изнуренными, почти заостренными чертами; полуоткрытый рот и расширенные, несколько трепещущие ноздри придавали ему какое-то удивительное выражение, выражение сомнамбулизма, и его еще усиливал горящий и в то же время затуманенный взор больших, обведенных темными кругами глаз. В этих глазах мерцал оттенок скорби, а щеки ее были мокры от слез.
— Что тебе нужно? — запальчиво спросила она и отодвинулась немного от него.
Иуда с трудом перевел дух.
— Не можешь ли ты мне сказать, где мне найти Иисуса из Назарета?
Женщина посмотрела на него расширенными глазами, в которых блеснул было свет, скоро, однако, сменившийся гневом.
— Иисуса из Назарета! — насмешливо повторила она. — Отчего бы тебе также не сказать: Иосифова, Плотникова сына? — И она с презрением отвернулась от него. Но спустя минуту снова стала смотреть на него испытующим, подозрительным взглядом.
— Зачем он тебе? Ты ведь не здешний!
— Нет, — ответил Иуда: — я из Кариота.
— Из Кариота, — повторила женщина: — да, знаю; так, стало быть, не из Иерусалима?
— Нет, почему ты думаешь, что я из Иерусалима?
— Из Иерусалима не бывает ничего доброго! — тихо промолвила женщина, не отвечая на его вопрос. Она снова ушла в себя, не обращая больше на него внимания. Во всем ее существе было что-то беспокойное, заставившее Иуду подумать, что она, быть может, не в полном рассудке, но в то же время его влекла к ней смутная приязнь, и ему хотелось приобрести ее доверие.
— У меня ничего дурного нет на уме, если ты этого боишься, — сказал он нерешительно, с мучительным сознанием того, как бледны его слова сравнительно с тем, что он желал сказать.
Женщина покачала головой.
— Я ничего не боюсь! — едва слышно произнесла она.
И вдруг, подняв голову, она с блестящим взглядом громко повторила:
— Понимаешь ты, я ничего не боюсь, ничего!
Снова почувствовал Иуда обаяние этой чудесной силы, неизменно выступавшей перед ним вместе с именем пророка. Он приблизился на один шаг к женщине и горячо сказал ей:
— Ты знаешь Его! Скажи мне, где мне Его найти!
На один миг пугливое выражение снова промелькнуло в глазах женщины, но, взглянув на лицо Иуды, она как будто прониклась к нему доверием. Она кивнула, протянула руку и указала вниз, на долину.
— Он там! — тихо сказала она.
Иуда с трепетом следил за направлением ее пальца. Но он ничего не увидел, — там было только озеро, да густые верхушки деревьев.
— Где? — спросил он. — Я Его не вижу.
— Не видишь! — Она растерянно взглянула на него. — Нет, ты не видишь, но я, я говорю тебе, что Он там, — ищи, и ты найдешь Его!
Иуда простоял с минуту в нерешительности, затем заговорил, и голос его звучал почти кротко:
— Если ты знаешь Его, почему ж ты не возле Него?
Женщина отвечала, не поднимая глаз:
— Я Ему не нужна еще пока, — и я недостойна находиться при Нем постоянно. Но я возле Него, — я бодрствую, бодрствую!
— Разве Ему угрожает опасность? — спросил Иуда.
Женщина ответила, как и раньше:
— Зло всегда подстерегает, и никто не знает, когда оно придет. Поэтому лучше всего бодрствовать!
Иуда смотрел на нее с удивлением. Но она приняла свою прежнюю позу, и лицо ее было обращено в другую сторону. С минуту он ждал в молчании, но, так как она не шевелилась, он медленно отошел от нее.
Но когда он сделал несколько шагов, то услыхал ее голос, остановился снова и оглянулся назад.
Она поднялась; маленького роста, тонкая и хрупкая, она носила, однако, на себе отпечаток бессознательной, горделивой грации.
Проведя пальцами по щекам, она протянула руки к Иуде. Глаза ее были устремлены на него с застывшим, мрачным взглядом и словно не видели его.
— Когда ты Его найдешь, — заговорила она, — скажи Ему, что ты видел меня плачущей. Но не говори Ему, о чем я плакала! — прибавила она с какой-то загадочной улыбкой, — нет, не говори Ему, о чем!
Затем она опустила руки и продолжала порывисто, нетерпеливо:
— Иди теперь, оставь меня! Слышишь?
И она сделала рукой повелительный жест.
Иуда повернулся и продолжал свой путь.
«Она, наверно, бесноватая!» — подумал он и стал размышлять об ее словах, в которых ему все-таки чудился таинственный смысл. Его преследовала улыбка, с какой она сказала: «Но не говори Ему, о чем!» Что значили эти слова? Как странно было все это! И как это случилось, что никогда до тех пор он ничего этого странного не встречал в своей жизни? Или, быть может, он раньше не видел его, быть может, лишь теперь оно открылось его глазам? Он погрузился в беспредметное раздумье, полусознательно идя в указанном женщиной направлении.
Вдруг он почувствовал, что кто-то слегка тронул его за рукав. Он оглянулся — женщина шла за ним следом и нагнала его, а он и не слыхал ее шагов!
Все ее существо было теперь гораздо спокойней, и прежнее растерянное выражение покинуло ее взор.
— Нет, не сюда, — сказала она. — Подожди, я скажу тебе, где ты Его найдешь. Спустись к Капернауму, спроси дом Симона рыбака и подожди там, Он еще не сегодня вечером туда придет. Помни, что я тебе сказала: дом Симона рыбака, ты его легко найдешь! Сделай, как я тебе говорю, и не бойся! Прощай!
Она кивнула ему с улыбкой, в которой промелькнул как бы отблеск былого очарования, а затем стала поспешно удаляться в том же направлении, откуда пришла.
Вскоре она исчезла за деревьями.
Иуда задумчиво смотрел ей вслед.
* * *Дом Симона стоял на окраине города; он был окружен просторным двором, засаженным деревьями, и выходил окнами на озеро.
Вечером этого дня на дворе собралась толпа мужчин и женщин; они сидели отдельными группами на траве и были заняты своей вечерней трапезой, беседуя тихим, пониженным голосом, словно боясь кому-то помешать. По внешности это были большею частью простые, бедные люди; но на всех лицах лежал своеобразный отпечаток напряжения и торжественного ожидания. Солнечные лучи косо падали сквозь верхушки деревьев и играли на лужайке, ибо солнце стояло уже низко, и небо начинало принимать на западе золотистый цвет.
Внутри дома сам Иисус сидел за столом с некоторыми из Своих учеников. По правую Его сторону сидел хозяин дома, Симон или Петр, как называл его обычно Иисус. Он был маленького роста, широкоплечий, с лицом, казавшимся в первую минуту некрасивым и незначительным, но делавшимся вскоре привлекательным, благодаря энергичному, умному выражению и открытому, чистосердечному взгляду. Когда же он смотрел на Иисуса, его лицо становилось почти прекрасно: так много светилось в нем мужественной преданности и беззаветного доверия.
Рядом с ним сидел его брат Андрей, хотя и напоминавший своими чертами брата, но не имевший в них выражения внутреннего спокойствия и равновесия, которое отличало того. Лицо у него было изнуренное и исхудалое, со спутанными волосами и бородой и с чем-то тревожным, ищущим во взоре. Он первый признал Иисуса Мессией и привел к нему затем своего брата и некоторых других из Его первых учеников. Тем не менее, он не занимал среди них выдающегося места. Душа его была способна к мгновенно вспыхивающему энтузиазму, инстинктивно приводившему его к истине, — так, он был сначала страстным приверженцем Иоанна Крестителя, но оставил его ради Иисуса, в котором угадал более великий, более могучий ум; но ему недоставало твердости и авторитетности, сделавших его брата по общему признанию первым среди учеников.
