Льюис Уоллес - Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима
— Великий Бог! Я верую в Тебя, я верую в Твою книгу, я верую в Твое слово! Я верую в надежду…
Не слыша, чтобы его слова повторялись князем, проводник с удивлением оглянулся и снова начал ту же молитву.
С трудом пересилив неожиданное отвращение к своему постоянному фарисейству, князь Индии и хотел уже повторить слова проводника, как неожиданно услышал болезненный стон безумного фанатика, лежавшего у его ног лицом кверху. Из двух ран на его лбу текла кровь.
— Бедняк умирает! — воскликнул князь.
— Аллах милосерд, будем молиться, — отвечал проводник, который не считал нужным отвлекаться от установленных обрядов, что бы ни случилось вокруг.
— Но он умрет, если ему не окажут помощи.
— Когда мы кончим свое поклонение, то пошлем сюда носильщиков, которые его уберут.
Князь Индии нагнулся к упавшему паломнику. Он лежал на спине, лицом к небу, с закрытыми глазами и тихо стонал.
И князь Индии вдруг узнал его. Это был эмир. Переодевшийся в простые одежды, он вместе с другими паломниками подошел к святыне и теперь лежал у камня, никем не узнанный.
— Это эмир эль-хаджи! — воскликнул князь Индии.
Вокруг воцарилась безмолвная тишина. Все правоверные видели еще недавно этого юношу, сиявшим красотой и здоровьем, на прекрасном коне, в блестящем вооружении.
— Эмир эль-хаджи умирает! — быстро пронеслось из уст в уста, и все присутствующие стали повторять в один голос изречения из Корана, но ни один не протянул ему руки помощи.
Князь Индии нимало этому не удивился, так как правоверным нечего было жалеть молодого эмира, а, напротив, они завидовали, что он умирал по Божьему милосердию перед святыней и прямо перейдет в рай, с венцом мученика на челе. В их глазах он был счастливейший из смертных, и уже врата рая скрипели на своих хрустальных петлях, а пророк выходил к нему навстречу в своей белой, лучезарной одежде.
— Эмир умирает от чумы! — с горечью воскликнул князь Индии.
Он ожидал, что толпа при этих словах бросится в бегство, но никто не двинулся с места.
— Клянусь Аллахом, — произнес он еще более громким голосом, — желтый воздух дунул на эмира и дышит на вас всех, бегите!
— Аминь, аминь!
— Мир тебе, князь мучеников!
— Счастливец ты, лев Аллаха!
Вот что послышалось ему в ответ.
Очевидно, эту толпу одушевляло нечто большее, чем фанатизм, и с такой верой, презиравшей болезнь и смерть, новому проповеднику тщетно было бы вступить в борьбу. Князь Индии тяжело вздохнул, махнул рукой и сделал знак своим слугам, чтобы они подняли лежавшего на земле эмира.
— Завтра я окончу свое поклонение, — сказал он своему проводнику, — а теперь веди меня домой.
Его приказание было немедленно исполнено.
К утру эмир, благодаря лечению князя, настолько оправился, что мог рассказать, что с ним приключилось.
Он понял, что заболел на другой день после свидания с князем Индии в Эль-Зарибе, но решил во что бы то ни стало исполнить поручение султана и передать его дары шерифу. Он боролся с одолевавшей его болезнью. Поэтому, получив даже расписку шерифа в приеме всех присланных ему предметов, он еще сделал все необходимые распоряжения для устройства своего лагеря, и только когда все благополучно было окончено, приказал посадить себя на лошадь, так как уже не имел сил вскочить в седло, и, убежденный в своей близкой смерти, отправился в Каабу, чтобы умереть под сенью святыни.
Слушая его рассказ, князь Индии все более и более убеждался в тщетности распространить проповедь новой религии среди народа, столь пламенно преданного своей вере. Ему оставалось теперь только поспешить в Константинополь, центр христианского движения. Там, может быть, ожидал его больший успех.
В конце следующей недели, совершив установленные два паломничества и убедившись, что эмир совершенно выздоравливает, он двинулся в путь и благополучно достиг Джедды, где его ждало судно для перехода через Красное море.
VII. Прибытие в Константинополь
Чем более приближалось время, назначенное князем Индии для его приезда в Константинополь, тем нетерпеливее ждал его Уель, сын Иадая. Когда же наступил шестой месяц, в конце которого должно было совершиться желанное событие, то он стал считать дни, а за две недели уже начал по утрам ходить в Золотой Рог и спрашивать о прибывших из Египта судах. Однако все было тщетно. Наступил последний день срока, а о князе Индии не было слуха. Уель уже начал отчаиваться, но Сиама спокойно оканчивал все приготовления к приему своего господина, вполне убежденный, что он явится в назначенное время.
Все было готово с завидной точностью в новом доме князя Индии. Четыре комнаты нижнего этажа были приготовлены для трех слуг, кроме Сиама, во втором находились три апартамента, соединенные дверями, завешенными портьерами из верблюжьей шерсти. Меблировка их была смешанная: римская, греческая и египетская. Средняя, и наибольшая, комната должна была составить гостиную и кабинет хозяина: на полу лежал темно-синий ковер, посредине которого, на медном листе, стояла маленькая серебряная печка. Шелковые диваны помещались вдоль стен, а посреди комнаты стояли низенькие стулья с изваяниями различных животных на ручках и ножках. В углах возвышались высокие серебряные треножники с лампами в помпейском стиле. Большое окно, наполненное цветущими растениями, освещало роскошный стол, на котором стояли металлические кубки, хрустальный графин с водой и стаканы, а под столом была растянута тигровая шкура. Стены были украшены новыми византийскими фресками. Во всей комнате стояло нежное благоухание.
Заботы верного слуги не ограничивались внутренностью дома: он раскинул палатку на крыше, зная, что в теплое время его господин будет проводить там ночи. Отличительной чертой всех этих приготовлений было отсутствие всякого попечения об удобствах, необходимых для женщин, так что, очевидно, их присутствия не ожидалось.
До полудня в последний день назначенного срока Уель оставался на берегу, поджидая желанное судно, и наконец, убедившись, что князь Индии не прибыл, в сильном разочаровании вернулся к приготовленному для неявлявшегося гостя дому. К его величайшему удивлению, в печке горел уголь и Сиама суетился, как бы исполняя приказания своего господина. Уель подумал, что князь Индии прибыл каким-либо другим путем.
— Он здесь? — спросил Уель.
Сиама покачал головой.
— Так зачем ты развел огонь?
Сиама знаками дал понять, что его господин вот-вот приедет.
Уель улыбнулся этому слепому доверию слуги.
Побыв некоторое время в доме, он вернулся к себе, но после ужина снова пошел посмотреть, что делается в жилище князя Индии. Окна его горели огнями, и он поспешно вошел в отворенную дверь. Гостиная ярко была освещена лампами, и в ней стоял Сиама, как всегда спокойно улыбающийся.
— Что же, приехал? — спросил нетерпеливо Уель.
Слуга отрицательно махнул рукой, но этот жест как бы говорил: «Он не приехал, но приедет сегодня».
Около десяти часов вечера Сиама принес и поставил на стол поднос с едой и напитками.
— Боже милостивый, — промолвил Уель, — он даже приготовил ужин. Вот так слуга, вот так господин!
Уверенность слуги так подействовала на Уеля, что он также стал серьезно ожидать прибытия князя Индии.
Через некоторое время внизу послышались шаги нескольких людей. Сиама бросил торжествующий взгляд на Уеля и устремился к двери, в которой показалась человеческая фигура. Нечего было объяснять Уелю, кто это был. Он сразу понял, что это князь Индии.
Почему-то Уель представлял его величественным. Но в дверях стоял человек небольшого роста, сутуловатый, худощавый, в темно-коричневом бурнусе аравийских шейхов. Голова его была повязана красным шерстяным платком, и конец его, надвинутый на лоб, бросал такую тень на лицо, что ясно видна была только большая седая борода.
При виде своего господина Сиама бросился на колени и поцеловал его руку, а тот поднял его и потрепал по плечу в знак того, что был доволен сделанными приготовлениями. Потом он подошел к огню и, заметив впервые Уеля, протянул его руку.
— Сын Иадая, — сказал он голосом, в котором слышалась доброта, и глаза его, блестящие и черные, засветились удовольствием. — Я вижу, что я был прав, доверяя тебе. Ты пошел по стопам своей семьи, и твоей помощи я обязан, что имею такой удобный и приятный дом. Считай меня своим должником.
Невольно поддавшись чарующему влиянию этого человека, еврей низко поклонился и поцеловал протянутую ему руку.
— Не благодари меня, — отвечал он. — Сиама и без меня устроил бы все.
— Хорошо, но я все-таки остаюсь при своем мнении, а теперь выпьем напитка, который приготовлен Сиамой и которого не знают на Западе.
