Родион Феденёв - Де Рибас
– А Джика? Жив? – спросил Рибас.
– Что ему сделается после трех кружек хереса? – отвечал Петруччо и добавил: – Чудом спаслись.
После победы при Чесме грянули совсем иные, но стремительные события. Двадцать семь больших и малых островов Греческого Архипелага прислали депутации к Орлову, желая быть под скипетром Екатерины. В Константинополе агент Версальского двора барон Тотт с ужасом взирал на выстроенную им бальную залу и заготовленный фейерверк для предполагаемых торжеств в честь неминуемой победы турецкого флота. Но известие о Чесме превращало торжества в тризну.
Орлов блокировал Дарданеллы. Константинополь был обречен на голод. Самоволие адмирала Эльфинстона привело к тому, что он посадил линейный корабль «Святослав» на мель, русские суда его не смогли спасти, а турки проскользнули через ослабленную блокаду. Эльфинстона отправили в Кронштадт и отдали под суд.
Тем временем прибыла еще одна эскадра из России. Ее привел датчанин адмирал Арф, и посыльное судно «Лазарь» приняло его на свой борт, чтобы отвезти к «Трем Иерархам». В свите адмирала был юный лейтенант, с которым Рибас заговорил о трудностях перехода из Северных морей. Лейтенант, отрекомендовавшийся Григорием Кушелевым, с весьма восторженными интонациями говорил:
– О, бури были таковы, что мы не раз могли пойти ко дну! Я три года плавал гардемарином по Балтике, а это не тихая заводь, доложу вам. Однако, огибая Европу, мы вместо Плимута могли отшвартоваться на том свете.
– Вы плавали гардемарином? Что это такое?
– Первый чин после окончания морского кадетского корпуса.
– В России есть такие учебные заведения? – удивился Рибас, а Григорий Кушелев, понизив голос, отвечал:
– Если вы свалились с луны, я вам отвечу: и есть и были. А моряки – не чета датчанам!
Пока на «Трех Иерархах» Арф вел переговоры с Орловым, Рибас угостил Григорио, так он стал называть Кушелева, ромом, вкратце рассказал о Чесме, и Григорио поведал о том, о чем Джузеппе не мог и предположить:
– О, лучше поэты в Петербурге в своих одах воспели Чесменский бой. Императрица распорядилась, чтобы готовили памятник этой победе. Весть о ней праздновалась под тысячеколокольный звон и пушечный салют по всей Руси. Отчеканены медали, памятные знаки. Но я хотел бы продолжить разговор… начатый на палубе «Лазаря». Вы читали Даниеля Дефо?
– «Робинзон Крузо»? Конечно.
– А не попадалась ли вам книжечка в двадцать пять страниц «Приключения четырех российских матросов, к острову Ост-Шпицбергену бурею принесенных»?
– Не встречал.
– А во Франции уже готовят ее шестое издание. Четверо наших моряков оказались на голом каменном острове в Арктике. А это, доложу вам, отнюдь не тропики с попугаями, где Робинзон Крузо жил барином! У матросов были ружья, рожок с порохом на двенадцать зарядов и столько же пуль. Топор. Котел. Двадцать фунтов муки. Один ножик, пузырь с курительным табаком и деревянные трубки, огнянка и немного труту. И все! Все, кроме северных стуж и метелей.
– Сколько же они выдержали?
– Погодите. Двенадцатью пулями они убили двенадцать оленей. Но мяса хватило не надолго. Они нашли бревно с крюком. Сделали что-то вроде копья и убили белого медведя. Его жилы нарезали тонкими полосками – они годились на тетиву. Из корней плавникового дерева сделали лук. Охотились на оленей и песцов. И только через шесть лет их снял с острова случайный корабль!
– Выпьем за их мужество, – предложил юный волонтер. – Оно достойно восхищения и этого рома.
– Нет! – крикнул Кирьяков. – Сначала скажите: не щенок ли в сравнении с ними европейски хваленый англичанин Робинзон Крузо?
– Я с вами согласен.
– Тогда налейте мне полную, Джузеппе.
Шум на палубе прервал их тосты и беседу. Взбешенный приемом Орлова, датчанин Арф продолжал кричать, что он не подчиняется выскочкам, что его действиями руководит лично Екатерина… Одним словом, история с англичанином Эльфинстоном повторялась. Григорио поспешил за своим адмиралом на «Святой Георгий Победоносец», а спустя некоторое время Орлов сумел вынудить Арфа сдать команду над прибывшей эскадрой, а сам стал собираться на отдых в Италию.
– Вот теперь через мессинский пролив пойдем! – говорил он. – А пусть-ка попробуют французские шуазели к нам сунуться! Прищемим интересные места!
Афанасий Кес Оглы и Федор Флоганти притащили в каюту трофейный турецкий ковер – от греков в подарок Рибас-паше. Юнга Константин Бицилли записался в волонтеры и служил на корабле «Не тронь меня». Орлов собирался посетить Неаполь, и в честь отплытия Рибаса и Витторио офицеры устроили вечеринку, на которой князь Долгоруков опровергал закон Архимеда и доказывал, что тело турка, опущенного в воду, вытесняет не жидкость, а тело второго турка, который был опущен в воду раньше. Кирьяков отправлялся в Италию с ротой охраны главнокомандующего.
Путешественник Витторио Сулин до самой Сицилии переписывал шканечный журнал «Трех Иерархов» в свой Большой Дневник и, сверяясь с голландскими судоходными картами, установил, что Чесма – это древнегреческий Эфес, в котором родился Гераклит. В порту Мессина стали на якорь и свезли на берег вконец расхворавшегося Федора Орлова, устроили его в лазарете госпитальеров-иоанитов и оставили для охраны и услуг десять матросов.
На легкой авизе с попутным ветром Рибас отправился к родным пенатам из Мессины на день раньше Орлова. Ни силуэт Везувия, ни гомон лаццарони в порту после стольких событий не заставили сердце неаполитанца биться чаще. Возвращение было будничным, а волновал лишь визит к генералу Лос Риосу, которого он решил посетить, не заезжая домой. Рибас прибыл в министерство в нанятой карете, при шпаге, но в цивильном вишневом фраке, как отпускник. Два дежурных офицера сопровождали его к министру. Это было похоже на конвой.
– Я прибыл с письмом королю от главнокомандующего русскими эскадрами графа Орлова, – доложил Рибас. Лос Риос указал «а стол, куда прибывший должен был положить письмо.
– Только в присутствии короля, – сказал Рибас.
– Я вас арестую.
– Разве я еще не арестован?
– Взять у него письмо! – топнул ногой низкорослый старик-министр в генеральском мундире. Но Рибас развел руки, придержал ими офицеров, улыбнулся:
– Я знал, что встречу у вас радушный прием, ваше превосходительство, а поэтому письма не захватил с собой. Оно у русского офицера, который ждет меня в порту.
– Вон!
Рибас вышел в приемную, но к удивлению адъютанта не спешил оставить ее, остановился у окна. «Надо дать Риосу короткую передышку и начать все сначала, – обдумывал ситуацию Рибас. – Во всяком случае, с посланником Орлова им придется не только считаться, но при необходимости и защищать. Из донесений и газет Рибас знал о политических бурях в Европе после Чесмы. Предполагалась отставка французского министра Шуазеля, и его не могла спасти даже протекция любовницы Людовика XV маркизы Помпадур. Британский кабинет сразу же предложил Екатерине II союз. Фридрих II, чтобы предовратить новые Чесмы, брался посредничать в переговорах Турции и России. Так что опасное последствиями появление Рибаса в Неаполе было не вызовом роду Ризелли, а скорее уверенностью в своем теперешнем положении и необходимостью убедиться в этой уверенности. Он сказал адъютанту, что имеет при себе письмо лично генералу Риосу. Адъютант доложил – двери кабинета вновь распахнулись. Очевидно, и Риос взвесил политические обстоятельства появления Рибаса в Неаполе, потому что, прочитав письмо, государственно прошелся по кабинету и сказал:
– Вы говорили о письме королю…
– Как только мне сообщат день, час и место, я вручу его.
– Вы свободны.
Но не успел Рибас доехать до порта, как его догнал верховой и сообщил, что во дворце ждут, ехать надо тотчас. Карета последовала за всадником к старому Палаццо Реале – новый дворец в Казерете, как видно, не был еще достроен. За дротиками кованой решетки мелькнула знакомая конная статуя Фердинанда I. Бывший король протягивал в сторону неказистого трехэтажного палаццо свиток. Подъехали к главному входу, отмеченному двумя дорическими колоннами. Верховой спешился, караульные знали его.
В сопровождении красавца офицера Рибас поднялся маршем барочной лестницы, миновал анфиладу холодных зал и оказался в жарко натопленном будуаре, где все было малиновым – и стены в складках шелка, и занавеси, и обивка кресел с ножками в виде львиных лап. Только громадная картина, на которой причесывалась обнаженная женщина в окружении сатиров, была почти естественных тонов. «Меня примет не король», – успел подумать Рибас, и вошла королева Каролина в переливающемся зеленым шелком платье. Напудренные волосы были забраны ото лба круто вверх, образовывали башенку. Она придавала лицу королевы настороженное выражение совы. Прочитав письмо, Каролина внимательно взглянула на Рибаса.
