Арман Коленкур - Поход Наполеона в Россию
Те, кто не присутствовал при тогдашних спорах, кто не был посвящен в различные соображения, не позволившие достичь лучших результатов, будут обвинять петербургское правительство в том, что оно не сумело лучше использовать обстоятельства. Его упрекнут в том, что оно пожертвовало интересами всего мира ради соображений данного момента. Пусть об этом выносит свой приговор история; моя задача — рассказать, каковы были результаты конгресса и какие соображения побудили Россию подписаться под ними. Перемена ею своей системы после Тильзита оскорбляла общественное мнение и привычные взгляды дворянства. Недостаток рынков сбыта разорял ее. Затруднения, испытывавшиеся ее торговлей, и падение ее валюты создавали внутреннее расстройство, порождавшее оппозицию против политического курса, которого держалось правительство. Все эти мотивы вынуждали императора Александра добиваться от эрфуртского свидания результатов, которые могли бы произвести ошеломляющее впечатление на его нацию и привлечь ее на сторону его политического курса. Надо было оправдать в ее глазах не только союз, но также и войну с Англией и даже само эрфуртское свидание. Эта цель была достигнута. Свидание вызвало большую оппозицию в Петербурге. Императорская фамилия, вельможи и даже средний класс — все высказались против этого проекта. То, что было сделано в Байонне с членами испанского царствующего дома, дало повод для целого ряда оскорбительных предположений. Все умоляли императора не покидать Россию. Были пущены в ход все средства — просьбы, убеждения, слезы. Ему указывали, что, подвергая опасности собственную особу, он тем самым подвергает риску также и безопасность своего государства, что император Наполеон, приглашая его на свидание туда, где сам он и распоряжается и где находятся его войска, захватит его и будет держать в качестве заложника, что если уж необходимо во что бы то ни стало устроить свидание, то оно должно состояться, как это было в Тильзите, на пограничной меже. Император Александр с благородным негодованием отверг все эти предположения и отправился в Эрфурт.
Все германские государи — хотя это было допущено только из снисходительности — прибыли в Эрфурт, чтобы представиться союзникам-властелинам и образовать в некотором роде их двор. Сами властелины казались, однако, мало обрадованными этим вниманием, которое заставляло их терять много времени и мешало им обсуждать свои дела после обеда, за которым они встречались почти каждый день. Германские государи, даже короли, держали себя так скромненько, на такой равной ноге со всеми нами (если бы только мы могли забыть свой долг почтительности по отношению к ним), что положение часто становилось затруднительным. Если не считать тех моментов, когда они надеялись, что их преклонение перед властелином мира будет принято благосклонно, то можно было сказать, что они боялись быть замеченными. Русский император оказывал весьма большое внимание своей невестке принцессе Стефании Баденской32. Ее изящество, ее остроумие, изысканность ее манер — все это очаровывало его. Он часто с удовольствием рассыпался перед нею в комплиментах. Впоследствии он делал то же самое и в Петербурге.
На конгрессе всеми приемами распоряжался император Наполеон, как государь, который находился у себя дома. Все прошло как нельзя лучше. Я сомневаюсь все же, что германские государи, приехавшие сюда расточать свои любезности, уехали, удовлетворенными прежде всего потому, что их присутствие, хотя оно и было, конечно, лестным, часто было в сущности стеснительным. Им давали порою заметить это. А кроме того, эти короли увидели, что с ними обращаются приблизительно так, как Австрия обращалась когда-то с германскими курфюрстами. Они могли, следовательно, убедиться, что если их новый титул избавил их от старинных функций, то, по существу, он ничего не изменил в их положении по отношению к их протектору.
Так как император вызвал из Парижа лучшие силы драматического театра, то почти ежедневно давался спектакль. Оба императора присутствовали на спектакле вместе. При этом были использованы все те возможности которые давало это единение высочайших особ. Император Александр воспользовался стихом: „Дружба великого человека — милость богов“, — чтобы в самой изысканной форме публично воздать честь своему союзнику33 .
Императоры расстались, достаточно удовлетворенные своими соглашениями, но в глубине души недовольные друг другом. Тильзитские иллюзии полностью испарились, но так как и русский император и его министр открыто подчеркнули наряду с крайним недоверием желание сохранить союз как средство побудить Англию к миру и упрочить мир в Европе, то оба союзника продолжали идти к этой цели. Новые интересы России и преимущества, которые она рассчитывала извлечь из только что заключенных соглашений, превратили для нее эту цель в долг и в потребность.
Свою подлинную окраску дела приняли лишь в последние три дня. До тех пор даже сам министр34 не знал всех мыслей императора Наполеона. Свое последнее слово Наполеон сказал лишь в момент подписания соглашения. Каждый день приносил перемену. Его величество жил, можно сказать, текущим днем, приспособляя свою политику и даже свои притязания к тем возможностям или препятствиям, которые встречались на его пути. В результате каждая сторона определила в точности свою позицию лишь в последний момент. Торопились кончить дело, потому что желание избежать новых инцидентов было не меньше желания поскорее уехать, и каждый закрывал глаза, чтобы не видеть того, что, может быть, потом будет справедливо поставлено ему в упрек.
Император Александр, которого в эту эпоху многие обвиняли в слепоте и слабости, проявил большой характер, что засвидетельствовал сам император Наполеон, часто жаловавшийся на это. Если бы Австрия — повторяю еще раз объяснилась тогда, как она это сделала позже через посредство князя Шварценберга, который неуклюже изложил свои доводы лишь вместе со своим манифестом35 , то весьма вероятно, что мы избежали бы событий 1809 г., которые окончательно потрясли Европу.
Это был один из самых благоприятных моментов для того, чтобы прийти к подлинному умиротворению, так как при том положении, которое было создано событиями в Испании, император Наполеон был готов идти на жертвы. Ему очень не хотелось отправляться в Испанию, и тем не менее он чувствовал, что только его присутствие могло ликвидировать или хотя бы сдвинуть с мертвой точки испанские дела. Немного больше согласия между великими державами, а со стороны Англии немного больше желания возвратить миру спокойствие при сохранении всех тех преимуществ, на которые она имела право, — и соглашение было бы достигнуто. Франция возвратилась бы к системе, определенной теми рамками, которые начертала для нее природа, и на которую ей давало право ее могущество и ее слава. Судя по тому, что я мог тогда подметить, император прежде всего стремился к миру. Несомненно, он хотел иметь возможность располагать своими войсками, чтобы отправить их в Испанию, но у него не было другого средства с честью выйти из этого неприятного дела, поскольку Англия отказывалась вступать в переговоры. Что касается строгого проведения континентальной системы, то в тот момент это являлось лишь выводом из основной идеи.
Заключить мир еще до того, как Россия могла извлечь все выгоды, предоставляемые ей последними соглашениями, соответствовало его политике и казалось ему действительным возмещением за принесенные им жертвы. Он, конечно, очень беспокоился о контрибуции, причитавшейся с Пруссии, но Россия считала эту претензию справедливой и ограничивалась в этом вопросе ролью ходатая. Трудность представлял лишь вопрос о сроке и характере залога, гарантирующего контрибуцию, но по тому вопросу было достигнуто соглашение. Император. по-видимому, действительно готов был идти на большие уступки, чтобы добиться общего мира. Существенная задача заключалась в том, чтобы использовать то настроение. При переговорах неминуемо было бы учтено все, так как каждый был вынужден считаться со своим соседом. Не подлежит сомнению, что всякое честолюбие сдерживалось бы великой целью — создать лучшие условия для спокойствия всего мира.
Угрозы Австрии, вместо того чтобы придать вес тем политическим взглядам, защита которых соответствовала как интересам России, так и ее проектам, затруднили и расстроили все ее комбинации и послужили только в нашу пользу.
— Могу ли я эвакуировать крепости на Одере, отказаться от моих позиций в Пруссии, словом, ослабить себя в Германии, — с полным основанием говорил император Наполеон императору Александру, — в тот момент, когда, пользуясь моими затруднениями в Испании, Австрия угрожает мне? Разве интересы союза в тот момент, когда мы намерены предпринять демарш большого значения, чтобы побудить Англию к миру, не требуют, чтобы мы казались объединенными, а я казался сильным нашему общему врагу, а также и Австрии, тоже намеренной сделаться моим врагом? Англия выскажет желание о прекращении оккупации в Пруссии, а также и в Испании, и можно будет сделать ей эту лишнюю уступку, а следовательно, будет лишнее средство для достижения мира. Может ли мой союзник, мой друг предлагать мне отказаться от единственной позиции, которая дает мне возможность угрожать Австрии с фланга, если она нападет на меня в тот момент, когда мои войска находятся на юге Европы в расстоянии 400 лье от своего отечества? То, что я готов был сделать четыре месяца назад, сегодня я уже не могу исполнить. То, что тогда служило бы интересам Пруссии, следовательно, и интересам союза, было бы теперь противоположно той цели, которую мы хотим осуществить. Дальнейшее оставление кое-каких войск в Пруссии не может беспокоить Россию, когда я удаляю все мои военные силы из Германии, чтобы перебросить их на Пиренейский полуостров. Эти меры доказывают мое доверие к вам. Имейте же и вы доверие ко мне и не разрушайте необоснованными опасениями добрый результат нашего согласия, результат, созданный моей военной политикой в тот момент, когда мы более чем когда-либо должны проявить свое единение и свою силу. Если бы вы этого потребовали, то я должен был бы на это согласиться, но тогда я предпочел бы пренебречь моими делами в Испании и незамедлительно ликвидировать мою ссору с Австрией. Если бы я эвакуировал крепости на Одере, то вы должны были бы эвакуировать крепости на Дунае. В ваших интересах остаться там, так как вы уверены, что тогда вы добьетесь уступки вам Молдавии и Валахии. Турция, видя, что она не может надеяться на какое-либо вмешательство с моей стороны, будет принуждена подписать те условия, которые вы ей продиктуете. Оккупация, которую я считаю нужной, служит таким образом, гораздо больше вашим интересам, чем моим. Вы извлечете из нее впоследствии выгоды, тогда как мне на какие-либо выгоды надеяться не приходится.
