Дмитрий Дмитриев - Золотой век
— А ты надеешься на большую получку, Волков?
— Надеюсь, ваше превосходительство.
— С кого же ты ее получишь?
— Слушай, Григорий! Оставь, говорю, со мною комедию ломать. Говори, что дашь, что заплатишь, и князька я уберу с твой дороги.
— Пять тысяч. Довольно?
— Дешево покупаешь, ваше превосходительство. Пятьдесят тысяч и меньше ни копейки.
— Да ты с ума сошел! У меня таких денег никогда и не бывает.
— Поройся, может и больше найдешь.
— Ты, Волков, дело говори. Таких денег я тебе не дам.
— И не надо. Пожалеешь десятки тысяч, упустишь миллионы.
— А если я тебе дам, что ты просишь, ты избавишь меня навсегда от моего ворога? — кладя руку на плечо Волкова, тихо спросил у него Потемкин.
— Навсегда. На веки вечные.
— Как, каким способом, ты мне скажешь?
— Отчего не сказать, скажу, когда сторгуемся.
— Может, ты думаешь князя на дуэль вызвать?
— Это князя-то, Петра Михайловича, на дуэль? Ну нет, ваше превосходительство, мне жизнь моя еще не надоела. В стрельбе князь не уступит самому Вильгельму Теллю, а шпагой владеет даже лучше его, в десяти местах насквозь меня проденет. С князем Голицыным на дуэль выйти, надо наперед себе отходную прочитать.
— Если не на дуэль, то как же?
— Вперед сторгуемся, а там скажу.
Долго еще промотавшийся дворянин Михайло Волков находился в гостях у Потемкина и, запершись в кабинете с хозяином, имел совещание.
И с веселым лицом, и с полным карманом денег, оставил квартиру будущего всесильного вельможи.
XI
Спустя дня три после описанного в предыдущей главе, весь Петербург был страшно поражен известием, что князь богатырь, Петр Михайлович Голицын, убит на дуэли каким-то мелкопоместным, никому неведомым дворянином, Михаилом Волковым, и что секундантом со стороны князя был не кто иной, как молодой генерал Потемкин.
Это известие произвело сильное впечатление на императрицу Екатерину Алексеевну.
Вся полиция была поставлена на ноги, чтобы отыскать дуэлиста, убийцу князя Голицына, но его, как видно, и след простыл, потому что сколько его ни искали, нигде не могли найти.
Государыня потребовала Потемкина для объяснения относительно дуэли, в которой он был секундантом.
Бледный как смерть переступил Григорий Александрович кабинет императрицы.
Строгим, проницательным взглядом встретила его государыня.
— Не думала я, генерал, что вы станете нарушителем моих постановлений, — значительно проговорила она.
— Простите… простите, всемилостивейшая монархиня, — опускаясь на колени, дрожащим голосом промолвил Потемкин.
— Разве вам не известно было постановление мое о дуэлях?
— Известно, государыня.
— И вы знаемо нарушили это постановление?
— Я… я не смел бы думать, не посмел бы нарушить вашу волю, если бы… если бы…
— Что «если бы»?..
— Покойный князь, Петр Михайлович, не упросил меня быть секундантом и никому про то не говорить. Он взял с меня слово дворянина. Своим непослушанием я заслуживаю ваш справедливый гнев, ваш суд, может быть и казнь.
— Кто убийца князя? Вы должны это знать.
— Он назвался, ваше величество, московским дворянином Михаилом Волковым. Вот все, что я о нем знаю.
— Скажу вам, генерал, этой дуэлью я удивлена, да и не одна я. Как князь — богатырь, прекрасный стрелок, а также прекрасно владеющий саблей, дал убить себя какому-то неведомому человеку? — задумчиво и тихо проговорила государыня, мерно расхаживая по своему кабинету.
— Смею доложить вашему величеству, что дворянин Волков обладает силой такой же, какой обладал и покойный князь, даже, может быть, и большею, он тоже прекрасный стрелок и, по его словам, отъявленный дуэлист, так что покойный князь Петр Михайлович не первая его жертва.
— Боже, Боже, какие дикие, невозможные нравы! Отнимать друг у друга жизнь, это драгоценнейшее сокровище, дарованное Богом. Какая жестокая несправедливость! Покойный князь… как мне его жаль! Я и подумать не могу без содрогания о том, что выискался какой-то негодяй, который осмелился лишить Россию ее лучшего гражданина. Князь был верный слуга русской земле. Его храбрость, его самоотвержение у всех на глазах. Он обладал и как гражданин гражданскими доблестями и как человек — человеческими. Я постараюсь отыскать убийцу и воздать ему должное за его преступление, — с волнением в голосе проговорила императрица и, останавливаясь около Потемкина, спросила:
— Вам известна причина дуэли?
— Точно так, ваше величество.
— Расскажите же.
Потемкин рассказал.
Дворянин Волков искал этой дуэли. Он немало измышлял, как вызвать на это князя Голицына, и удумал следующее:
Как-то вечером князь Петр Михайлович, прогуливаясь по Невскому проспекту, повстречался с неизвестным ему Михаилом Волковым, который нарочно сильно толкнул его.
Князь остановился, сердитым взглядом окинул толкнувшего его прохожего и проговорил:
— Что это вы?
— А что? — нахально ответил ему Волков.
— Вы меня толкнули.
— Может быть.
— Просите у меня извинения!
— Не желаю. Да, кажись, и обида-то невелика, что я толкнул вас: чай, вы не сахарный, не рассыпались.
— Я заставлю просить у меня извинения! — рассерженный, возвышая голос, проговорил князь Голицын.
— Едва ли. Да вы не кричите, ведь я не из робких.
— Нахал!
— От нахала слышу!
— Так вот же тебе! — последовала звонкая пощечина, от которой, как ни крепок был на ногах Михаил Волков, едва устоял.
Следствием этой пощечины и была дуэль между князем Голицыным и дворянином Волковым, окончившаяся предательским убийством Голицына.
Секундантом с его стороны был Потемкин, а со стороны Волкова секунданта не было. Он не пожелал его иметь.
Дуэль назначена была за Московской заставой, в лесу, на саблях.
Князь Голицын, решаясь на дуэль, сказал Потемкину, что он не убьет Волкова, а только немного его «поучит».
Когда князь Голицын с обнаженной саблей стал ловко нападать на Волкова, угрожая ему, последний совсем неожиданно как для Потемкина, так и для Голицына быстро вынул из кармана пистолет; раздался выстрел и, когда рассеялся дым, то Потемкин увидал князя Голицына убитым наповал. Пуля попала прямо в сердце. Ни одного стона, ни одного крика. Смерть была моментальная.
— Злодей, изверг! Ты убил его, как разбойник!
— Я только убрал, ваше превосходительство, лишнего человека с дороги! — каким-то демонским тоном ответил Волков и быстро исчез в кустах.
XII
Князя Петра Михайловича Голицына, погибшего от предательской руки, сожалел весь Петербург.
Да и нельзя было не сожалеть со всеми ласкового, доброго князя, готового всякому помочь.
Многие в этой дуэли видели что-то особенное, роковое.
Многие не могли понять, как такой силач, такой прекрасный стрелок мог быть убитым на дуэли никому неведомым человеком.
Смерть князя произвела на многих удручающее, тяжелое впечатление. Особенно это впечатление отразилось на молодом генерале Потемкине.
После смерти своего «приятеля» и сослуживца Григорий Александрович был неузнаваем. Он целые дни, никуда не выходя, пребывал в своем кабинете и никого не принимал.
Всегда мрачный, задумчивый, сосредоточенный, он никуда не показывался.
Гнусное убийство, совершившееся на его глазах, не могло не произвести на него удручающего, тяжелого впечатления.
В этом убийстве Потемкин почитал себя соучастником. Да оно так и было, хотя Потемкин и не знал, что Михаил Волков, так сказать, из-за угла порешит Голицына.
Он надеялся, что Волков будет действовать по правилам дуэли, а не как разбойник.
— Видит Бог мою душу, я не виновен в этом гнусном убийстве. Я искал дуэли с князем, это правда, но я не хотел убийства. С того самого часа, как упал, пораженный пулею, князь Петр Михайлович, какой-то неведомый голос всюду меня преследует: «Ты, ты убийца, ты подкупил на это злодея, такого же, как ты. Князь Голицын мешал тебе, мешал твоим замыслам, и вот ты для того, чтоб отделаться от него, подкупил убийцу. Проклятие тебе»! Да, да! Я и сам сознаю это. Я преступник, я совершил ужасное преступление, которое будет тяготить меня всю мою жизнь. Тень несчастного князя преследует меня. Он всегда, как живой, стоит предо мною, смотрит на меня с таким укором вместе с тем сожалением, как будто хочет сказать: «Безумец! К чему ты стремишься? Может быть и тебя самого ждет такая же участь, какая постигла меня!». Тяжко! Тяжело тому жить на свете, у кого совесть нечиста. Молиться буду я за покойного князя. Его именем буду творить добрые дела, может быть, и моей измученной душе тогда будет легче.
Таким-то размышлениям предавался Потемкин, ища себе уединения.
