Эдуард Володарский - Вольф Мессинг. Видевший сквозь время
– Муж умен умом жены, – глубокомысленно изрек раввин. – Сегодня и верно для вас большой праздник, ибо исполнилась одна из заповедей Моисея и дети стали кормить родителей своих…
Григорий взял зеленый штоф с водкой, принялся разливать ее по граненым лафитничкам. Потом сказал повеселевшим голосом:
– И то верно! Надо же, десять рублей! До сих пор не верится, ребе.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Волик сидел в кабинете за письменным столом и читал толстую книгу, время от времени делая карандашом пометки на полях, а потом принимался выписывать в блокнот отдельные строчки. Старинные часы мелодично пробили шесть, и в кабинет вошел доктор Абель с подносом в руках.
– Хватит читать! Пора передохнуть! – Он составил с подноса на маленький столик у кожаного дивана серебряный кофейник, молочник, чашки для кофе, сахарницу и вазочки с печеньем и орехами.
Волик за столом сладко потянулся.
– Что читал? – спросил Абель, наливая в чашки горячий кофе.
– Доктора Фрейда…
– Неужели что-то понимаешь?
– Кое-что неясно, но… в общем понимаю…
– Смог бы ты такому человеку, как Фрейд, что-либо приказать сделать?
. – Не знаю… не уверен… Но если сильно напрячься, то, думаю, да…
– Боже мой, сколько сомнений. А ты очень напрягаешься, когда отгадываешь чье-то желание? – спросил доктор Абель. – Давай попробуем. Дай-ка руку, буду считать пульс… Ну, давай. Я кое-что загадал. Отгадывай. – Доктор сел рядом с Воликом, взял его руку, нащупал пульс. – Ну что, отгадываешь?
– Да… пытаюсь… – Волик сосредоточенно смотрел в пространство.
– Что я загадал? Учти, я загадал нечто сложное.
– Я это уже понял.
– Пульс учащается… на лбу у тебя испарина… – Доктор пальцами прикоснулся ко лбу Волика.
– Я знаю, что вы загадали, – сказал Волик.
– Ну-ну, давай…
Доктор отпустил руку подростка, и тот встал, не спеша прошел к стеллажу с книгами, пробежался глазами по корешкам, отыскивая нужное название, и уверенно взял толстый том «Адам Мицкевич. Избранное».
– Эта? – Волик повернулся к доктору.
– Перший класс! – прищелкнул пальцами доктор Абель. – Молодец, пан Мессинг! А попробуем более сложный вариант. Садись.
Волик присел на диван. Доктор отошел в угол кабинета, подумал секунду и сказал:
– Я готов.
– Я тоже, – улыбнулся Волик.
Он встал, прошел к стеллажу с книгами, поискал глазами и уверенно взял тонкую книжку с золотым тиснением «Восстание Костюшко». Мальчик открыл книгу и взглянул на Абеля:
– Пятьдесят седьмая страница, девятнадцатая строчка сверху, правильно?
Перший класс! – вновь восхищенно произнес Абель, прищелкнул пальцами и возбужденно заходил по кабинету. – Теперь давай посложнее вариант попробуем. Я, конечно, понимаю, ты меня давно знаешь, и потом я – врач… я занимаюсь телепатией, и поэтому мне внушить что-либо будет особенно трудно, но ты попробуй… Или уже пробовал? – Абель остановился и пытливо взглянул на Волика. – Или уже пробовал? Ну, говори, говори, я по твоей хитрой роже вижу, что пробовал.
– Сознательно – никогда, но вот… бессознательно… Я ехал в Варшаву без билета. И тут контролер. Я перепугался до смерти, просто душа в пятки ушла. Он спрашивает : «Билет», а я трясусь весь от страха и протягиваю ему клочок газеты. Он этот клочок компостером пробил, мне вернул и говорит: «Чего ты под лавкой прячешься? Вон место свободное, садись». И ушел…
– Замечательно! – улыбнулся доктор Абель и потер руки. – Перший класс! К черту эти кунсткамеры, восковые фигуры, хрустальные гробы! Ну-ка, попробуем, пан Мессинг! Вы мне что-то приказываете, а я выполняю. Идет?
– Не знаю, получится ли… – смущенно улыбнулся Волик.
– Давай, давай. Только что-нибудь погрубее. Я человек туповатый, тонких мыслей не улавливаю.
Волик сосредоточился, потом взглянул на Абеля большими черными глазами, которые, казалось, стали еще больше, и в глубине их гасли и вспыхивали искры.
– Готово…-тихо сказал он.
Доктор Абель некоторое время стоял неподвижно, потом закрыл глаза, открыл их снова и медленно пошел к двери. Волик остался на месте, глядя ему в спину.
Доктор вышел в коридор, прошел до двери, открыл ее и вошел в столовую, огляделся, затем двинулся к столу, накрытому белой накрахмаленной скатертью, на котором стоял никелированный прибор с солонкой и перечницей, подумал, взял солонку и вышел из столовой.
– Ты приказал мне принести это? – спросил Абель, входя в кабинет.
– Это солонка?
– Солонка… – пожал плечами доктор.
– Плохо, – вздохнул Волик. – Я просил вас принести перечницу..
– Я же говорил – попроще, погрубее, – усмехнулся доктор. – Я тонких мыслей не улавливаю… Брось, Волик, все отлично! Просто я бессознательно сильно защищался. А может, и сознательно – в знак подсознательного протеста.
– Все равно, получается, результат не чистый. Я же просил вас принести перечницу, а вы принесли солонку.
– Да они же одинаковой формы, и крышечки одинаковые, обе хрустальные! – возразил доктор. – Ну хорошо, предположим, не совсем чисто… но это ноль целых три десятых процента неточности! Это такая мизерная неточность!
– И все-таки неточность, – упорствовал Волик, и теперь он выглядел не беззащитным подростком, а решительным, непреклонным ученым. – Вы не против, если мы попробуем еще раз?
– Извольте, пан Мессинг, готов до бесконечности, – вскинул руки Абель. – Приказывайте…
И вновь Волик уставился на доктора расширившимися черными большущими глазами.
– Готово…
Абель закрыл глаза, подумал и снова медленно пошел из кабинета, открыл дверь, вышел. Волик напряженно смотрел ему в спину.
Доктор вышел в коридор, постоял секунду, оглядываясь, и направился в прихожую. Остановился перед вешалкой, отделил от висящей одежды светлый плащ, достал из кармана перчатки, некоторое время думал, глядя на них, затем положил правую обратно в карман плаща и с левой перчаткой вернулся в кабинет.
– Это? – поинтересовался Абель.
– Какую вы взяли, правую или левую?
– Левую. Что, опять ошибся?
– Правильно… – расплылся в улыбке юноша.
– Что и требовалось доказать! – Доктор подбросил перчатку к потолку, ловко поймал ее. – Вперед, солдаты! Поют нам трубы, и барабан зовет в поход!
Волик обессиленно сел на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. На его лбу выступила испарина, он поморщился от боли и пальцами дотронулся до висков. И будто сквозь вату услышал голос доктора:
– Что такое, Вольф? Тебе плохо?
– Ужасно болит голова…
– Ну-ка… – Доктор подошел к Волику, стал пальцами массировать ему голову. – Ну как, так легче?
– Да, спасибо… – едва слышно ответил Волик.
– Да, пан Мессинг, за все на свете, к сожалению, приходится платить. А за такие способности – втройне… Я думаю, дружище, хватит с тебя этой кунсткамеры, хрустальных гробов и прочей чепухи. Тем более, что заработки совсем не те, на которые я рассчитывал. Что ты хочешь, Вольф, нищая страна, люди не могут больше платить за билеты, чем они платят. Разве нас с тобой это устраивает? Разве в этом смысл жизни?
– А в чем же смысл жизни?
– В победах! В славе! Наполеон Бонапарт знал это лучше всех! Что нам нищая Варшава?
– Вы хотите ехать в Берлин? – спросил Волик, не открывая глаз.
Гм-гм, простите, пан Мессинг, все время забываю, с кем имею дело. Да, дружище, мы поедем в Берлин! Вся европейская высшая элита обитает там! Художники! Литераторы! Артисты! Ученые!
– Раньше вы говорили, все это находится в Париже, – улыбнулся Волик.
– Ив Париже тоже! Но Берлин ближе! В Берлине любят представления! Любят театр! Любят необычных людей! А ты как раз и есть тот самый необычный человек. А если ты станешь знаменитым в Берлине, ты скоро станешь известным на весь мир!
Доктор перестал массировать голову Волика, прошелся по кабинету и резко обернулся:
– Ну что, решено? Мы с тобой, пан Мессинг, поедем в Берлин!
– В Берлин?
– А о чем я с тобой только что разговаривал? Ты не слышал? Ты спал, что ли, Вольф?
– Я смотрел Берлин, – улыбнулся Волик. – И он мне понравился. Я видел большой зал, полный зрителей… освещенный огромными люстрами… я видел себя на сцене… в белом смокинге… Едем в Берлин, пан доктор.
Польша, 1939 год, немецкая оккупацияК утру карета выехала к небольшой железнодорожной станции.
Вдруг Цельмейстер встрепенулся, достал из-под сиденья саквояж, открыл его и стал рыться внутри.
– Что вы там ищете? – спросил Кобак.
Вот… – Цельмейстер вытащил из саквояжа несколько пачек ассигнаций. – Это деньги, друзья мои. Неизвестно, как дальше сложится, где мы окажемся и будем ли вместе… Возьмите, Лева. – И Цельмейстер протянул Кобаку две пачки. – Здесь в каждой пачке по двадцать тысяч марок.
