Кен Фоллетт - Мир без конца
— Я купил Розе.
Сестра пристально посмотрела на брата. Керис готова была поклясться: она думает, что глупо покупать такой плащ женщине, которая уже год не выходит из дома. Но тетка лишь сказала:
— Ты очень добр к ней. — Что могло быть и похвалой, и упреком.
Отец и бровью не повел.
— Поднимись к ней, — попросил он. — Ты взбодришь ее.
Керис как раз в этом сомневалась, но Петронилла, не смутившись, отправилась наверх. С улицы вошла одиннадцатилетняя дочь Эдмунда Алиса, уставилась на Гвенду и спросила:
— Это кто?
— Моя новая подруга Гвенда. Возьмет щенка.
— Но она выбрала моего! — вспыхнула Алиса.
Об этом младшая услышала впервые и возмутилась:
— Ты еще вообще никого не выбрала. Говоришь это просто из вредности.
— А почему это она берет нашего щенка?
Вмешался отец:
— Ну-ну. У нас больше щенков, чем нужно.
— Керис могла бы сначала спросить меня!
— Да, могла бы, — кивнул отец, прекрасно зная, что Алиса вредничает. — Не делай больше так, Керис.
— Хорошо, папа.
С кухни вышла кухарка с кувшинами и кружками. Научившись говорить, младшая дочь стала называть кухарку Татти, никто не знал почему, но прозвище закрепилось. Отец поблагодарил:
— Спасибо, Татти. Садитесь за стол, девочки.
Гостья мялась, не понимая, пригласили ее или нет, но Керис кивнула: обычно отец приглашал к столу всех, кто находился в доме. Татти долила отцу эля, затем разбавила его водой для детей. Гвенда залпом выпила кружку, и Керис поняла, что подруга не часто пьет эль: бедняки довольствовались сидром из диких яблок. Затем кухарка положила перед каждым по толстому куску ржаного хлеба величиной в квадратный фут. Гвенда взяла свой кусок и начала есть. Керис догадалась, что та никогда прежде не обедала за столом.
— Подожди, — мягко сказала она, и девочка положила хлеб на стол.
Татти внесла окорок на доске и блюдо с капустой. Отец взял большой нож и принялся резать окорок, раскладывая куски на хлеб. Гвенда большими глазами смотрела на свою огромную порцию мяса. Керис ложкой положила на мясо капусту. С лестницы торопливо спустилась горничная Илейн.
— Мистрис, кажется, хуже. Мистрис Петронилла говорит, что нужно послать за матерью Сесилией.
— Так беги в аббатство и попроси ее прийти, — отозвался отец.
Горничная заторопилась.
— Ешьте, дети. — Эдмунд наколол на нож кусок горячего окорока, но Керис видела, что обед не доставляет ему удовольствия, — он смотрел куда-то далеко-далеко.
Гвенда съела немного капусты и прошептала:
— Божественная еда.
Керис положила в рот капусту, сваренную с имбирем. Новая подруга из Вигли, наверно, ни разу не пробовала имбирь — его могли позволить себе лишь богатые.
Спустилась Петронилла. Положив окорок на деревянную тарелку, отнесла наверх, но через несколько минут вернулась с нетронутой едой и села за стол, поставив тарелку перед собой, а кухарка принесла ей хлеба.
— Когда я была маленькая, у нас в Кингсбридже ежедневно обедала только одна семья, — начала она. — Кроме постных дней — мой отец был очень набожен. Он первым начал торговать шерстью напрямую с итальянцами. Теперь все это делают. Хотя мой брат Эдмунд — самый главный.
Керис потеряла аппетит, и ей пришлось очень долго жевать, прежде чем удалось проглотить. Наконец пришла мать Сесилия, маленькая, бодрая, успокоительно деловитая, и с нею сестра Юлиана, простая женщина с добрым сердцем. Девочке стало легче, когда она увидела, как обе поднимаются по лестнице: чирикающий воробышек, а за ним вперевалку — курица. Чтобы снять жар, они обмоют маму розовой водой, и запах поднимет ей настроение.
Татти внесла яблоки и сыр. Отец рассеянно очистил яблоко. Когда Керис была маленькая, он всегда давал ей ломтики, а сам съедал шкурку.
Спустилась сестра Юлиана, на ее круглом лице застыло тревожное выражение.
— Настоятельница хочет, чтобы мистрис Розу осмотрел брат Иосиф. — Иосиф считался лучшим врачом монастыря, поскольку учился в Оксфорде. — Я схожу за ним. — Монахиня выбежала на улицу.
Отец отложил очищенное яблоко, так и не дотронувшись до него. Керис спросила:
— Что же будет?
— Не знаю, лютик. Пойдет ли дождь? Сколько мешков шерсти понадобится флорентийцам? Подхватят ли овцы ящур? Родится девочка или мальчик со скрюченной ногой? Никто не знает, так ведь? Это… — Отец отвернулся. — Потому-то так тяжело.
Он протянул дочери яблоко. Керис передала яблоко Гвенде, которая съела его целиком, с сердцевиной и косточками. Через несколько минут пришел брат Иосиф с молодым помощником, в котором Суконщица узнала Савла Белую Голову, которого прозвали так из-за пепельно-белых волос — тех, что остались после монашеского пострижения. Сесилия и Юлиана сошли вниз, освободив место в маленькой комнатке монахам. Настоятельница села за стол, но есть ничего не стала. У нее были мелкие заостренные черты лица: маленький тонкий нос, подвижный взгляд, выступающий подбородок. Монахиня с любопытством посмотрела на Гвенду и спросила:
— Ну и кто эта маленькая девочка, и любит ли она Иисуса и его Святую Матерь?
— Я Гвенда, подруга Керис.
И с беспокойством посмотрела на дочь хозяина, как будто испугавшись, что это прозвучало дерзко. Та спросила:
— Дева Мария поможет моей маме?
Сесилия приподняла брови.
— Какой прямой вопрос. Вижу, ты настоящая дочь Эдмунда.
— Все за нее молятся, но никто не может помочь.
— А знаешь почему?
— Может, помощи никакой и нет, просто у сильных людей все хорошо, а у слабых — нет.
— Ну-ну, не глупи, — осадил дочь Эдмунд. — Всем известно, что Святая Матерь нам помогает.
— Все нормально, — кивнула ему Сесилия. — Дети — особенно смышленые — всегда задают вопросы. Керис, конечно, святые могут помочь, просто одни молитвы действенны, а другие не очень, понимаешь?
Девочка неохотно кивнула. Нет, ее не убедили и не перехитрили.
— Она должна пойти в нашу школу, — задумчиво произнесла Сесилия.
Монахини содержали школу для девочек из знатных и богатых семейств, а монахи — такую же школу для мальчиков. Отец закряхтел.
— Роза научила девочек буквам. А считать Керис умеет не хуже меня — она мне помогает.
— Ребенок узнает больше. Вы же не хотите, чтобы она всю жизнь вам прислуживала?
— Нечего ей зубрить книжки, — вмешалась Петронилла. — Она быстро выйдет замуж. За обеими женихи в очередь выстроятся. Торговцы, да и рыцари не прочь породниться с нами. Но Керис очень своенравна. Нужно смотреть в оба, чтобы она не бросилась на шею какому-нибудь пропащему бездельнику.
Керис обратила внимание, что Петронилла не беспокоилась о послушной Алисе, которая, вероятно, выйдет замуж за того, кого ей подберут. Сесилия возразила:
— А может, Бог хочет, чтобы Керис послужила ему.
— Двое из нашей семьи стали монахами — мой брат и племянник. Думаю, этого достаточно, — проворчал отец.
Настоятельница посмотрела на девочку и спросила:
— А ты что думаешь? Кем ты хочешь стать — торговкой шерстью, женой рыцаря или монахиней?
Мысль о монашестве приводила Суконщицу в ужас. Целый день выполнять чьи-то приказы. Это все равно что остаться на всю жизнь ребенком, имея матерью Петрониллу. Быть женой рыцаря или кого-нибудь еще — почти так же скверно, потому что жены должны подчиняться мужьям. Помогать отцу, а потом, когда он станет слишком старым, может быть, перенять его дело — лучше всего, но и это ее не прельщало.
— Я ничего такого не хочу.
— А чего же?
Она никому еще не говорила о том, чего хотела, и сама до конца этого не осознавала, но желание вдруг оформилось, и Керис ясно поняла, что это ее судьба.
— Я буду врачом.
Наступила тишина, затем все рассмеялись. Девочка вспыхнула, не понимая, что в этом смешного. Отец пожалел дочь:
— Врачами могут быть только мужчины. Разве ты не знала этого, лютик?
Младшая дочь Эдмунда смутилась и повернулась к Сесилии:
— А вы?
— Я не врач, — ответила та. — Монахини, конечно, помогают больным, но лишь слушаются ученых мужей. Братья учились, они знают все о соках организма, о нарушении их баланса во время болезни, знают, как его восстановить, чтобы человек поправился, знают, из какой вены пустить кровь при головной боли, проказе или одышке, где сделать надрез или прижигание, когда поставить компресс или рекомендовать ванну.
— А разве женщина не может научиться таким вещам?
— Наверное, может, но Бог распорядился иначе.
Керис приходила в отчаяние, когда взрослые, не зная, что ответить, прятались за эти слова. Не успела она возразить, как спустился брат Савл с тазом крови и прошел через кухню на задний двор. Керис вдруг стало нехорошо. Она слышала, что все врачи в лечебных целях пускают кровь, но все-таки не могла видеть, как из мамы выливают в таз жизнь, чтобы потом выбросить. Монах вернулся к больной и через несколько минут вместе с Иосифом снова спустился.
