Зигфрид Обермайер - Под знаком змеи.Клеопатра
Селевк неоднократно обещал жениться на ней, если его жена умрет. Он говорил, что уже давно не делит с ней стол и постель. Когда Береника приехала в Александрию, Лавиния поняла, что ей предоставляется единственная возможность занять ее место.
Селевк сразу признался, что обещал Лавинии взять ее в жены, однако заметил, что любой мужчина в подобном положении скажет то же самое.
Царица не присутствовала ни на одном из допросов.
— Я знаю, — сказала она, — что в таком большом городе, как Александрия, убийства случаются ежедневно. Для их расследования и созданы городская милиция и суд. Но в данном случае трусливое и коварное убийство произошло в Брухейоне, почти у меня на глазах. Я расцениваю это как неуважение к моей божественной особе, но не хочу, чтобы этот случай получил широкую огласку. Пусть Лавиния будет наказана согласно старому неписаному закону «око за око». Ты, Гиппократ, дашь ей такую же порцию яда, которой она убила несчастную Беренику, и позаботишься о том, чтобы смерть ее была такой же болезненной и долгой, как и у ее жертвы.
— Прости, басилисса, что я осмеливаюсь возразить тебе. Я отмерю нужную порцию яда, но давать его я не стану. Это должен сделать палач или, по тому же старому неписаному закону, пострадавший, то есть Селевк.
На лбу ее появились гневные морщинки, но голос остался таким же приветливым.
— Ты не повинуешься моему приказу?
— Я не исполняю обязанности палача, царица.
— Ну хорошо, Гиппо, я уже знаю, что это не позволяет твоя профессиональная честь.
Царица всегда соглашалась с разумными доводами и никогда не задевала чью-либо гордость, если этого можно было избежать.
Я отмерил количество мышьяка, достаточное, по моим представлениям, для того, чтобы Лавиния умерла как можно быстрее. Обязанности палача взяла на себя дворцовая стража. Однако позже я узнал, что Лавиния вовсе не стала покорно глотать яд, который ей засунули в рот, а выплюнула его. Так что в конце концов ей удалось насильно дать совсем немного мышьяка, подмешанного в вино. Поэтому мучения ее продолжались несколько часов.
Селевк тоже отказался играть роль палача. Он лишился должности и вернулся в свое поместье под Мемфисом. По словам Клеопатры, он сам просил об отставке. Клеопатра не стала назначать его преемника сразу, а хотела сделать это будущей зимой, когда она вместе с Антонием отправится в Эфес.
За несколько месяцев до этого произошли события, в которых проницательные люди увидели верные признаки надвигающейся катастрофы. К сожалению, сам я не принадлежал к числу подобных пророков; если таковые и существовали при дворе, то они благоразумно воздерживались от того, чтобы высказывать свои опасения.
Одним из самых важных событий этого рода — как я сейчас понимаю — оказался переход в другую партию Луция Минатия Планка, которого император сделал наместником Сирии. Немного спустя за ним последовал и его племянник Марк Тит — Антоний назначил его проконсулом Азии.
Антоний и Клеопатра всегда высоко ценили этих людей и считали их своими верными и преданными друзьями.
Зиму они провели в Александрии, и теперь, в конце марта, оба отправлялись в свои провинции: Планк — в Ан-тиохию, а Тит — в Эфес, так, по крайней мере, мы полагали.
Через несколько дней после своего отъезда Планк вдруг неожиданно появился на пороге моей приемной, объяснив, что хочет попросить у меня врачебного совета, но без свидетелей. Я отослал обоих своих секретарей. Планк, маленький коренастый мужчина, подошел ко мне вплотную. У него были плохие зубы и дурно пахло изо рта. Его маленькие хитрые глазки впились в меня, как будто дело происходило на невольничьем рынке и он пытался оценить, чего я стою.
— Врачебный совет был только предлогом. Некоторые высокопоставленные лица в Риме поручили мне передать тебе, что там тоже очень ценят хороших врачей. — Он заговорщицки улыбнулся. — Тебе там будет неплохо, лекарь, поверь мне.
— Но мне и здесь хорошо…
— Конечно, конечно — но надолго ли? В Риме тебе надо только обратиться к Волкасию, исполняющему обязанности консула, и он охотно поможет тебе. Ну а теперь намешай мне чего-нибудь безвредного, например, для усиления мужской силы. Ха-ха, это ведь всегда пригодится.
Я засмеялся и протянул ему флакончик со слабительным.
— Три — пять капель вечером в вино, и ты сам удивишься, как подействует.
Следующее известие от Планка и его племянника Тита принес сенатор Гай Фонтей Капито, которому пришлось срочно уехать из Рима, потому что за всеми друзьями императора была установлена слежка. Некоторых из них даже арестовали, допрашивали или оказывали на них еще какое-нибудь давление.
Минатий Планк, как мы узнали, не только перешел в другую партию, но и неоднократно выступал в сенате с обличительными речами против Антония. Он выдавал все, что он — верный друг императора — знал. Доверчивый и легкомысленный в подобных делах Антоний информировал «дорогого друга» обо всех своих планах и намерениях, которые были известны только самому узкому кругу его друзей. Теперь же о них узнал весь Рим.
То, что сообщил Планк сенату, было ловкой смесью из лжи и полуправды. Однако она сделала свое дело, хотя Публий Колоний, старый и скептически настроенный сенатор, язвительно спросил Планка, почему же, раз Антоний совершил так много преступлений, он, Планк, только сейчас перешел в другую партию.
Но еще больший удар по авторитету Марка Антония Планк нанес, намекнув, что император тайно передал свое завещание в храм весталок в Риме. Октавий официально обратился к верховной жрице храма с просьбой позволить ему ознакомиться с этим завещанием, однако ему было отказано. Тогда Октавий добился постановления сената, что для блага римского народа содержание этого документа является чрезвычайно важным. Жрице пришлось выдать завещание, и оно было обнародовано. Я просто передаю вкратце то, о чем мы тогда узнали в Александрии.
Антоний назначал высокое содержание для своих детей и Клеопатры и просил торжественно сжечь его тело на Форуме в Риме, а затем похоронить прах в Александрии. В завещании подчеркивалось также, что Цезарион является сыном Юлия Цезаря.
Император заявил в ответ, что он действительно передал свое завещание в храм Весты, однако все упомянутые распоряжения являются просто вымышленными, ведь каждому известно, что римский гражданин ничего не может завещать тому, кто не является гражданином Рима. А то, что Цезарион — сын Юлия Цезаря, подтвердил еще при жизни сам божественный, и об этом тоже все знают.
Я и некоторые другие свидетели, например Алекс, посоветовали императору, что теперь как раз настал подходящий момент для того, чтобы объявить наконец Октавии о разводе.
— Да, я так и сделаю, — воскликнул Антоний гневно, — хотя бы для того, чтобы избавить Октавию от позора быть женой государственного преступника.
После этого император Марк Антоний порвал все отношения с Римом и объявил, — впрочем, не выразив этого явно, — войну триумвиру Гаю Октавию.
Глава 10Мы с моей Ирас виделись в этот период весьма редко, так как Клеопатра хотела, чтобы обе ее придворные дамы постоянно находились при ней. Сама же она почти все время была в отъезде: то прогулки в Каноб или на озеро Мареотида, то паломничество к святилищам Дельты. Особенно любила она храмы Исиды, старейший и наиболее известный из которых находился в Себенните. Антоний не принимал участия в этих мероприятиях, объясняя насмешливо и в то же время вполне серьезно:.
— Рядом с богиней император выглядит довольно мелко, а иногда даже смешно. Так что уж лучше я останусь в Александрии, где меня знают, ценят и уважают.
Клеопатра в это время была в Мемфисе, так что неизвестно, узнала ли она об этом высказывании.
Когда потом Ирас возвращалась вместе с царицей, она была настолько уставшей, что наши ночи любви превращались в часы, да и они становились все реже. Мои подозрения, что у Ирас появился кто-то другой, оказались безосновательными. Я пожаловался на свою беду Салмо.
— Ах, господин, такова жизнь. Вы оба уже не те молодые люди, которые день и ночь только об одном и думают, ваши занятия требуют много сил и изнуряют и тело и душу — почему же ты жалуешься? Разве дела твои идут плохо? Разве Ирас не стала скорее подругой, чем служанкой царицы? Вы оба добились всего, что только может достичь человек. Вместо того чтобы жаловаться, вам следовало бы каждый день приносить благодарственные жертвы в храме Сераписа, хотя это, конечно, довольно бессмысленно, ведь судьбами людей повелевает единственный бог, а не какой-то каменный идол.
Я засмеялся.
— Конечно, Салмо, ты мог бы и не напоминать мне об этом лишний раз, а я тебе в сотый раз повторяю, что люди поклоняются не камню или бронзе, а стоящему за ним божественному принципу. Я все сильнее начинаю подозревать, что тюремщики в Иерусалиме выбили тебе не только глаз, но и часть разума.
