Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров
- Ах, я пока ничего не знаю. Вот вернется Элис...
- Мадам, вы что - притворяетесь наивной, или в самом деле такая! - Евгений Павлович сурово глянул на женщину. - Как может ваш Элис вернуться сюда? Он же англичанин, оккупант.
- Черт вас побери с вашим Элисом! - не выдержал и Лесовский. - На совести вашего Элиса сотни расстрелянных и замученных в тюрьмах людей. Вы никогда не дождетесь его.
- Да, конечно, - всхлипывая, согласилась Юнкевич. - Я с каждым днем теряю веру в его возвращение. Но Элис не оставил мне нисколько денег, я продала все свои драгоценности... Господа, не найдется ли у вас хотя бы маленького кусочка хлеба - у меня совершенно исчезло молоко?
- Н-да. - первым нарушил молчание Евгений Павлович. - Лара, там у меня в сумке есть один сухарь... Но, запомните, мадам, мы для вас не господа - мы обыкновенные советские граждане. И вам я советую не корчить из себя госпожу. Вашему младенцу нужно молоко, иначе он умрет. Вы будете получать литр молока, если пойдете к нам в госпиталь нянечкой.
На другой день красноармейцы и общественность Закаспийской столицы встречали командующего Туркестанским фронтом Михаила Васильевича Фрунзе. Перрон и привокзальная площадь были заполнены делегациями. Над головами встречающих алели флаги и транспаранты. Лесовский с Ларисой стояли в числе сотрудников Ревкома на перроне, беседуя с Зотовым и Феоктистовым.
- Ну вот и отвоевались наконец-то, - удовлетворенно говорил Зотов. - Как же тяжела была война. Скольких друзей и товарищей не досчитываем мы сегодня в наших рядах. Одни расстреляны, другие замучены в тюрьмах, третьи погибли в огне сражений.
- Прибыли бывшие заключенные Петровской тюрьмы, - сказал Феоктистов. - Но Тузина нет среди них... Я так надеялся.
- Расстрелян он. - Лесовский скорбно опустил глаза, вздохнул и стал рассказывать о встрече с Зиновьевым в Красноводске. Зычный гудок приближающегося паровоза прервал его речь.
Поезд мягко подошел к перрону - желтый литерный вагон командующего остановился напротив вокзала. Едва распахнулись двери тамбуров, как сразу грянул духовой оркестр. Фрунзе и член Турккомиссии Элиава в сопровождении Паскуцкого, Кайгысыза Атабаева и других партийных руководителей и корреспондентов вышли из вагона.
Фрунзе приподнятой рукой и улыбкой приветствовал встречающих. Руководители делегаций, с красными повязками на рукавах, выкрикивали лозунги, остальные дружно скандировали: «Да здравствует революция!», «Да здравствует Ленинская партия!» На привокзальной площади начальник Полторацкого гарнизона доложил о готовности войск, выстроенных для встречи командующего. Фрунзе поздоровался с красноармейцами и направился к автомобилю.
- Товарищ командующий, не пройдите мимо георгиевского кавалера, старого скобелевского солдата! - неожиданно из толпы донесся наглый голос. - Я крепость Геок-Тепе штурмовал. А сыновья мои - один погиб, защищая красный Совнарком, а другой благодарность от командования имеет!
- Вот, сволочь! - выругался Феоктистов. - И тут рядится под своего. С самого июля молчал, не было его слышно... Опять выполз!
- Ничего, я его, стерву, проучу. - Зотов пригрозил кулаком Игнату.
Лесовский тоже не сдержался, возмущенно крикнул:
- Послушай, Игнат, ты хоть бы совесть поимел! Ведь тебя же судить надо за твои прошлые выходки! Твой старший в расстрелах комиссаров участвовал! С Фунтиковым вместе сбежал - следа не отыскать!
Игнат не сгинул, не присел, не спрятался - только подождал, пока отъедет автомобиль с командующим, и вновь подал голос:
- Ты меня Макакой не потакай! Я давно отказался от свово Макаки, не сын он мне больше, опозорил старого скобелевского солдата. Ты больше на других моих сыновей смотри, каких сам уважаешь. На Пашку молись - может, он тебя своей грудью защитил, а сам погиб. На Ермолая смотри - он с благодарностью в кармане ходит!.. И вобче, не затыкай мне рот, у тебя у самого рыльце в пушку... Съехал с квартиры, а три рубля так и не додал, мошенник. Знаем мы вас, такех партейцев!
Лесовский побледнел:
- Ну, Игнат, скажи мне еще хоть слово!
- Да не связывайся ты с ним, пошли! - Лариса потянула за руку мужа. - Нашел, с кем воевать. Это же типичный обыватель!
- С обывательщиной, Лариса Евгеньевна, теперь и придется нам воевать, - заступаясь за Лесовского, рассудил Феоктистов. - Обыватель во все времена оборотнем был, а сейчас тем более. Ну чем не оборотень этот Игнат Макаров? Давно ли он Куропаткину кричал: «Не пройдите мимо, ваше превосходительство», а теперь - «Не пройдите мимо, товарищ командующий».
- Черт знает, что получается, - в сердцах рассудил Зотов. - Его и судить не знаешь как. Один сын - враг народа, а два - бойцы Красной Армии, причем меньшой погиб за Советскую власть... Игната так просто не осудишь... одернуть еще можно... Но он долга еще будет мутить сознание добрых людей. Долго еще обыватели будут жить под его «песенки».
- Ну хватит вам, товарищи, вы же сами себе портите настроение! - возмутилась Лариса. - Праздник же сегодня...
Эпилог
Молодая Советская власть набирала силы: в стране проходила земельно-водная реформа, высылались из сел кулаки. И на хуторе Ляпичево Нижневолжского края руководство сельсовета разоблачало зажиточных хуторян.
Фунтиков, живший на самой окраине хутора, вроде бы никому не мешал - людей не эксплуатировал и батраков своих не имел. Да и никто толком не знал, кто он есть, этот высокорослый костистый казак с роскошными усами.
Пользуясь расположением местной власти, в период нэпа Фунтиков заметно разбогател: лошадей купил, коров у него прибавилось, старую заброшенную мельницу прибрал к своим рукам. Макака на мельнице распоряжался: зерно от крестьян принимал и взымал с них за помол чистейшей мукой. По воскресеньям, в сопровождении фунтиковской челяди, вез мешки с мукой на базар в большое соседнее село. Возвращался под хмельком - песни пел, шутил, норовил при первом удобном случае фунтиковскую дочку облапить. Фунтиков грозил Макаке: «Смотри, не вздумай, враз порешу!» Но не за красавицу поплатился Макака. Как-то раз, возвратившись с базара, вынул он из кармана газетный лист, развернул и положил на стол. «Магарыч с тебя, Федор Андрианыч... Твои воспоминания в газете напечатаны... И когда ты успел написать и отправить, да еще в «Зарю Востока», ума не приложу. Вроде бы я тебя ни разу с карандашом или чернильницей не видел. Да леденцы в ней купил, и вдруг вижу - твоя фамилия...»
- Это Чайкина дело, - с тяжким вздохом выговорил Фунтиков. Он со мной беседовал, когда Маллесон упрятал меня в тюрьму. Сволочь, все на свет выволок... На, почитай...
В опубликованной докладной записке рассказывалось о деятельности бывшего главы Закаспийского белогвардейского правительства. Все, чем когда-то гордился Фунтиков и ставил себе в заслугу, было предано журналистом Чайкиным широкой гласности. Все по порядку: и о создании эсеровской дружины боевиков, и о событиях в Кизыл-Арвате, и о ашхабадских и бакинских комиссарах, и о расстреле комиссара Полторацкого.
- Ну что ж, настала пора поберечься, - спокойно рассудил Фунтиков. - Поедем на мельницу, посмотрим, что там у нас, да прикроем лавочку.
Приехали затемно. Макака вынул ключи, склонился над замком, чтобы открыть мукомольню. Фунтиков, стоя сзади, вынул нож и всадил его по самую рукоять в спину Макаке. Тот только охнул и повалился, царапая ногтями о дверь.
Расправившись с ненужным свидетелем, Фунтиков покоя для себя не обрел. Помня, что газета с его признанием вышла не в одном экземпляре, а тысячным тиражом, теперь он видел опасность в каждом прохожем, и когда кто-нибудь направлялся к его подворью, тотчас лез в чулан и выходил оттуда, пряча под рубахой пистолет. «Нет уж, я так просто вам не дамся, - злорадно выговаривал он, выглядывая в окно. - Прежде чем вы меня возьмете, самих на тот свет отправлю». Время шло, но никто из хуторских и заезжих и глаза не скосил на затаившегося врага. Вот уже в селах по Волге и Дону, на Северном Кавказе началась земельно-водная реформа. Затрещали амбары богатеев, на сходах бедняки объединялись в коммуны. Кое-кого выслали из Ляпичева, но Фунтикова и тут не коснулись. Председатель сельсовета лишь напомнил: «Ну что ж, Федор Андрианыч, настала пора сообща хозяйством править, гони своих коров на общий двор». Фунтиков, скрепя сердце, подчинился, отдал часть скота в коммуну. Вовсе после этого успокоился, даже на собраниях стал выступать. Приметили его сельские комсомольцы, на дочку обратили внимание. «Ты что же, барышня, в комсомол не вступаешь? Отец у тебя - участник первой революции, да и в Октябрьскую, небось, в первых рядах за новую власть боролся, а ты сидишь сиднем?» Молодая дивчина обиделась, отозвалась с вызовом: «Да он, если хотите знать, не только участвовал, но и правительство возглавлял!» - «Да ну-те! Вот так-то, а мы живем тут и не знаем. Давай, садись, пиши заявление в комсомол... Автобиографию подробно напиши, чтобы все чин-чином!» Барышню пригласили на собрание в ячейку, начали задавать вопросы, и тут кто-то сказал: «Где-то я уже читал о правительстве Фунтикова, но не могу вспомнить...»
