Мария Шенбрунн-Амор - Бринс Арнат. Он прибыл ужаснуть весь Восток и прославиться на весь Запад
Сиятельный Аль-Афдаль тоже вспомнил, как до последней минуты колебался исход боя:
– Оттиснутая на верхушку холма горсточка потерявших лошадей франджей бросалась в атаку с отчаянием смертников. Они сумели оттеснить наши ряды, хоть пешие рыцари и неуклюжи, как краб-отшельник без раковины. Аль-Малик аль-Назир следил за битвой, менялся в цвете, щипал в тревоге бороду, а потом, не сдержав волнения, закричал: «Сатана не может победить!» Когда я увидел, что мамлюки оттеснили врагов обратно на холм, я не удержался и воскликнул: «Мы победили!» Но султан повернулся ко мне и сказал: «Замолчи! Мы не победили, пока стоит алый Лузиньянов шатер». Три раза бросались сыны дьявола на ряды истинно верующих и три раза были отбиты, и только тогда наконец-то рухнул кровавый павильон. И победоносный султан простерся на земле в благодарности Всевышнему, проливая слезы радости: «Вот теперь мы победили».
Аль-Катиб признал:
– Да, эти отверженные сражались смело, хоть и знали, что уже сегодня лягут в могилы. Но последнее слово осталось за саблями Ислама.
Отважнее и безумнее франджей в военном деле не было и не будет людей на земле. Не будет и безжалостнее их, жаднее и ненасытнее. У демонов креста имелась лишь одна цель: захватить чужие земли, награбить как можно больше сокровищ. Ради этого они с неутолимой алчностью восемьдесят восемь лет разоряли и мучили правоверных и не творили ничего, помимо зла и вероломства, не ведая хороших и добрых дел. Даже между собой эти бешеные свиньи не могли прийти к согласию. И потому остались бессмысленными все их старания и напрасными все их триумфы. В бою, начатом еще в пятницу, в святой и благословенный день, Аллах, Великий и Всемогущий, даровал победу своим сынам.
Рядом с креслом Усамы плелся, оступаясь на кочках и придерживая чалму, врачеватель султана, яхуди Муса бин Маймун, которому повелели следить за самочувствием почтенного эмира, да только самочувствие Усамы было великолепным:
– Ас-сайяди бин Маймун, – эмир назидательно воздел узловатый палец, – проклятые сыны крещения называли преступления славными подвигами, а особенно отличившихся в грабежах, убийствах, насилиях и жестокости, вроде этого Бринса Арната, считали героями!
Как Усама и надеялся, его услышал не только яхуди, но и сам Салах ад-Дин. Султан натянул повод короткоостриженного гнедого Бурака, обернулся:
– Разве тот герой, кто совершает дерзкие, безрассудные, бесполезные, рискованные поступки, а не тот, кто годами планирует, готовится, запасается, нападает осмотрительно и готов отступить, чтобы в лучший час попробовать снова?
Юный аль-Афдаль вздыбил своего скакуна, торжествующе заявил:
– Герой тот, кто победил!
Салах ад-Дин улыбнулся в седеющую бороду:
– Герои гораздо чаще мужественно, красиво и бессмысленно погибают, сын мой. Они нужны как соль в пище, но трудно обойтись одними героями, ибо они всегда действуют очертя голову. – Оглядел каменистую, бурую землю в базальтовых валунах, теряющиеся в дымке сумерек холмы Аль-Джалиля, прижал руку к сердцу и признался: – С того дня, как я завоевал Миср, я знал, что завоюю и Фалястын.
Таки ад-Дин закивал:
– Наш милосердный и справедливый султан ревностно и верно служил Аллаху, шел его путем и исполнял Его заветы, и потому Аллах даровал ему торжество.
Усама знал много причин неизменного торжества низкорожденного курда, но вслух перечислил только те, услышать которые Несравненному Правителю аль-Малику аль-Назиру было бы приятно:
– Лишь одному из тысячи удается исполнить в этой жизни задуманное, но хранителю и защитнику правоверных удалось. Султан Мисра и Сурии победил еще и потому, что настойчивость и упорство его бесконечны, потому что он никогда не щадил самого себя и не падал духом в тяжких обстоятельствах.
Айюбид признался:
– Трудностей и неудач было не счесть. Сколько раз я отступал от стен Аль-Керака! Мои тюрки, курды, арабы, суданцы и бедуины не могли сравниться с железными рыцарями в рукопашной. Мой аскар бывал разбит множество раз, нам случалось бежать с поля боя, и мои всадники рассыпа́лись по холмам, как жемчуг с лопнувшей нитки бус. Лишь благодаря воле Аллаха я оставался невредим, Тот, Чье Повеление Невозможно Отменить, уберег меня даже от хашашийя. И каждый раз я собирал новое ополчение, я создал армию прирожденных воинов, я покупал мамлюков, нанимал опытных лучников и продолжал священный джихад до тех пор, пока враги веры не потерпели унижение.
Усама добавил с удовлетворением:
– По желанию Аллаха всесильные гяуры уподобились стрелам с обломанными наконечниками, и укоротились дни их властителей.
Аль-Афдал воскликнул запальчиво:
– А свинью, которую они называли королем, Аллах поразил позорной болезнью!
Султан покачал головой:
– Я видел аль-Малика Абраса в бою при Рамле. Этот умирающий франдж, несмотря на свои забинтованные руки, вел своих людей за собой с невиданной отвагой и нанес нам ужасное поражение. В том сражении только Аллах и его ангелы милосердно спасли Ислам. Тогда я понял, что Аллах не хотел, чтобы государство укрывателей истины пало при Абрасе. Зато вчера, когда аль-Малик Лузиньян отверг совет мудрейшего из многобожников Санжиля и сначала покинул неприступную Саффурию, а потом Туран и выступил в обреченный путь, я не поверил нашему счастью. Это Сатана помутил их разум.
Усама крякнул, тросточкой указывая рабам путь между трупами:
– Две Сатаны – Джорар Ридафор и Бринс Арнат.
Лицо Саладина омрачилось:
– Бринс Арнат хуже всех прочих. Мое сердце мягкое, как воск, для верных сынов Аллаха, но оно твердое, как алмаз, для сынов ада. Волк Аль-Керака издевался над невинными, он подвергал пыткам мирных людей, он оскорблял меня лично и нарушал договоры со мной. Он принес огонь и меч к воротам священных городов. Я дважды поклялся, что убью его собственными руками. – Султан оглядел склон холма, на котором тела громоздились друг на друге так, что коню негде было поставить копыто, произнес задумчиво: – И все же я не люблю проливать кровь, потому что кровь не спит, она требует отмщения.
Усама не присутствовал при встрече Салах ад-Дина с пленными, но от аль-Катиба уже слыхал, что султан гостеприимно предложил аль-Малику Лузиньяну чашу шербета. Лузиньян пил розовую воду, а потом передал чашу Арнату. И султан сердобольно дозволил дьяволу утолить жажду, но сказал Лузиньяну:
– Это не я, а ты дал напиться этому человеку. Ты не просил у меня позволения, и потому я не обязан сохранить ему жизнь.
На это Бринс Арнат ответствовал дерзостно, но вместо того, чтобы убить грязного пожирателя свиней, Благочестие Веры вскочил и покинул терзаемых пламенем ужаса пленников. И теперь, объезжая поле битвы, он явно колебался, как поступить. Что поделать, Айюбид не любил бессмысленную жестокость, он помнил, что сам всегда нуждался в милосердии Аллаха и потому казнил лишь тех, кто отвергал или оскорблял Ислам. Султан, будь им доволен Аллах, был требователен к себе и бесконечно терпелив и снисходителен ко всем остальным, он был справедлив к самым недостойным, не ожидая в ответ благодарности; прощал, когда мог наказать, сохранял кротость и мягкость даже в ярости, желал добра недругам и предпочитал других людей самому себе. По доброте своей он даже скрыл от умирающего халифа Мисра, что его страна уже молится за здоровье багдадского халифа, чтобы тот не покидал этот мир с тяжким сердцем. Но он дважды поклялся убить Бринса Арната собственной рукой.
Салах ад-Дин остановил Бурака на склоне, залюбовался далекой бирюзой озера, оправленного в зелень кущ:
– Аль-Кади аль-Фадиль, – обратился он к визирю, – вы помните бесчинства Бринса Арната, которые этот волк творил из своих крепостей?
Визирь вытянул руку, звучно продекламировал:
– Что значат для правоверного Аль-Керак и Аш-Шубик? Это ярость, от которой перехватывает горло, это пыль, которая застилает вид, это лев, который каждый день рвет человеческое мясо и пьет кровь!
Усама сам писал изысканные и мудрые стихи и любил читать их больше, чем слушать пение птиц. Султан знал многие из них наизусть, и если на этот раз он обратился к незатейливым виршам аль-Фадиля, то лишь потому, что думы его были заняты Бринсом Арнатом, и он искал указание, как надлежит поступить с этим сыном дьявола.
Для Усамы навеки осталось загадкой, чем прельстил злодей мадаму Констанцию. Большой ошибкой франджей было предоставить женщинам власть и права мужчин! Разумеется, среди слабого пола встречаются умные жены, любящие матери, благородные сестры и преданные дочери, оказывающие неоценимое подспорье своим мужчинам. Дочь Мехенеддина Исмат заслужила такое уважение мудростью и отвагой, что после смерти Нур ад-Дина ее взял в жены Салах ад-Дин. Но лишенные разумения гяуры допустили неслыханное: чтобы их дочери и сестры наследовали их владения и сами выбирали себе супругов. Так сладострастные, слабые мадамы возвысили негодных к правлению. Первым и худшим из этих выскочек был Бринс Арнат. И долг призывал Усаму укрепить чрезмерно мягкое сердце султана. Поэтому, когда Салах ад-Дин вежливо попросил уважаемого эмира ибн Мункыза в свою очередь усладить его слух своими замечательными строками, знаменитый поэт предпочел обратиться к священным аятам Корана:
