Ирвинг Стоун - Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт
Сентябрь был приятным. Туман рассеялся, светило яркое, теплое солнце. Каждый день Джесси бродила по холмам и песчаным дюнам с Лили и малышкой Чарли, которого на индейский манер носили либо Грегорио, либо его кузина. Бухта и пролив сверкали под лучами осеннего солнца. Дети росли крепкими и розовощекими.
Джесси говорила с Джоном об их доме: стоит ли им купить, пусть даже за непомерную цену, одну из сохранившихся резиденций либо поставить новый собственный дом на их участке на Стоктон-стрит, может быть, купить ферму на полуострове, где потеплее. У Джона не было уверенности, и он не проявил интереса ни к одному из ее соображений. Равным образом ей не удалось узнать о его планах на будущее; он говорил о возвращении в Вашингтон для проведения через конгресс некоторых законов по горным работам, о поездке в Нью-Йорк с целью разработки и постройки более современного дробильного оборудования, о путешествии в Лондон для решения финансовых вопросов, о переезде всей семьи в Марипозу. Пока его мысли не устоялись, она не считала возможным принять то или иное решение и оставалась в небольшом бараке в дюнах.
Прошлую зиму она провела в доме мадам Кастро, наблюдая за дождем, приходившим со стороны моря. Ноябрьский дождь в Сан-Франциско зависел от капризов ветра, и она вновь оказалась затворницей в двух комнатах. Выборы сенатора пришли и прошли, а Джон не произнес в этой кампании ни единого слова и пальцем не шевельнул ради своего переизбрания. Организованные группы били в барабаны, поднимая шум в пользу своих кандидатов. Растущая фракция сторонников рабства понимала его политическое влияние, его друзья и сторонники были разбросаны по стране, поглощенные собственными делами. Она ничего не могла сделать в его отсутствие, а он, очевидно, не был заинтересован в результатах, и ей оставалось лишь сидеть и наблюдать, как муж терпит поражение.
Она накопила опыт в области истории и литературы об исследованиях, но исследовательская работа отпала. Она прочитала книги по сельскому хозяйству, готовя себя к роли жены фермера, но фермы не получилось. Она надеялась быть женой сенатора и обладала и опытом, и характером для этого, но и место в сенате от них ускользнуло. Она не могла участвовать в добыче золота, да, откровенно, ее это мало интересовало.
Ее память возвратилась, как часто бывало в прошлом, к разговору с Мэри Олгуд на окраине Сент-Луиса. Удел Мэри был трудным: она должна была пересечь равнины в своем крытом фургоне, поднять целину в Орегоне, жить, работая. И все же Джесси часто завидовала Мэри: она вольна поехать в Орегон в крытом фургоне рядом со своим мужем; она может шагать по заросшему полю, вспахивая принадлежащие ей акры; она ограждена от публичного осуждения и осложнений, которые возникают, когда рушатся амбиции. Джесси понимала, что по каждому пункту свет сказал бы, что ей повезло больше: ее муж был известным исследователем, чьи карты использовала чета Олгуд при переходе через равнины, но, будучи его женой, она была вынуждена выдерживать бесконечные месяцы одиночества и тревоги за безопасность мужа; у нее было в тысячу раз больше денег, чем когда-либо будет иметь Мэри Олгуд, всю жизнь проведшая в изнурительном труде, и ее, Джесси, деньги требовали многомесячных разлук с мужем.
Казалось, что она Джону больше не нужна. Случайное обнаружение золота в Марипозе, изолировавшее его от всякой творческой работы, лишило ее возможности сотрудничать с ним. Ей казалось, что ее ждет судьба матери: хозяйка большого дома, воспитывающая детей, принимающая гостей, поджидающая мужа, и ничего более. В сотый раз она желала, чтобы Ларкин сохранил за собой Марипозу, а им отдал во владение ранчо Санта-Круз со старыми виноградниками, мирным садом и видом на ласковое море. Она помнила, что сказал ей Николлет: «Любой случай или негодяй может отобрать ваши деньги, — и обычно так и бывает, — но никто не может лишить вас умения выполнить хорошо работу. Самое прекрасное и наиболее надежное имущество во всем мире — это хорошее мастерство».
По мере того как они накапливали золото, их брак, та сущность, которая возникает в результате союза, выродилась в рутину. Эта сущность — не больше суммы их двух и даже нечто меньшее. Она сидела в заброшенном бараке на песчаных дюнах с двумя детьми, в грустном одиночестве, в то время как ее муж месяцами был вдали, извлекая богатства из земли. Их супружество могло бы быть прекрасным, озаренным постоянным внутренним светом, если бы они разлучались ради высокой цели, такой, как экспедиция. Быть географически на расстоянии еще не означает принижения супружеской жизни. А вот расхождения в конечных желаниях, в понимании жизненных ценностей могут так подорвать брак, что третья сущность, созданная встречей двух умов и двух сердец, погибнет.
Повторялись ее страдания в индейской резервации Делавэра, но они могли явиться более глубокой трагедией: либо оба партнера должны умереть, надоесть друг другу, либо выхолостить идеалы своих взаимоотношений, стать безразличными, разочарованными. Но даже если такое произойдет, один из партнеров может поддерживать брак нежностью, симпатией и терпением: супружество сохранит свою основную силу, возвратится к полнокровной жизни. Не надо думать о разрушении и поражении, нужно простить грехи, иметь железную, нерушимую волю к поддержанию взаимоотношений, ибо супружество, как человеческая жизнь, должно выдерживать все виды превратностей; слабый смертный, ненадежные взаимоотношения валятся с ног при первом неблагоприятном ветре; стойкое супружество выдерживает все бури.
Но если супружество умерло? Если оно постепенно потеряло смысл, тогда конец всему.
Джесси понимала, что ее беды пришли не по чьей-то вине, они скорее результат случайных обстоятельств. Однако нельзя позволить, чтобы случайные обстоятельства брали верх, ибо тогда жизнь станет подверженной порывам всех ветров. Ей не нужны были эти золотоносные шахты, она не жаждала этого богатства, золото пришло к ним в руки по иронии судьбы. Джон был прав, говоря, что, если судьба вложила в руки состояние, нужно быть дураком, чтобы не взять его. Быть может, они оказались большими дураками, взяв его?
Она понимала, что не может навязать Джону свои соображения, это означало бы, что он должен принять ее стандарты. Он должен прийти к подобному мнению сам, понять, что за золото, которое дают шахты, приходится платить издержками в товариществе, любви и достижениях. Она не сомневалась, что когда-нибудь он придет к такому заключению, но когда? Как много миль они должны пройти, прежде чем их тропы вновь сойдутся в том партнерстве, которое существовало в первые годы их супружества?
Вновь она столкнулась с загадочным характером мужа: как могло случиться, что человек, столь равнодушный к деньгам и их соблазну, работавший много лет в области, не сулившей ничего, кроме скромного армейского довольствия, вдруг отдал свою энергию деланию денег? Как можно проникнуть в душу другого человека?
В эти длинные и беспокойные дни ее светом в оконце была любовь к маленькому Чарли, вобравшая в себя и любовь к Бентону, умершему первенцу, и глубокую благодарность Всемогущему за сохранившуюся способность рожать здоровых детей. Она сама купала мальчика, кормила утром и вечером, чтобы он рос под ее сенью, знал каждое ее движение. Чарли любил смеяться, и Джесси проводила много часов, играя с ним, стараясь рассмешить его.
Перед Рождеством она обошла с Лили соседские холмы в поисках рождественского дерева. Из оловянной фольги она сделала украшения. Днем приходили друзья с подарками и праздничными поздравлениями: некоторые делегаты конвента Монтерея, помнившие ее гостеприимство; армейские офицеры с женами, кому она доставила с Востока письма от родных; австралийцы, которым она продала землю за малую цену; их старые друзья Биль и Найт, для которых она и ее дети были почти собственной семьей, давнишние знакомые из Сент-Луиса и Вашингтона, приходившие в их дом на Стоктон-стрит прямо из порта, дабы уведомить о своем прибытии в Калифорнию; рудокопы, получившие согласие на заявку; торговцы, поставлявшие им товар; сын вождя индейского племени, на выручку которому пришел Джон, передав ему свой скот; негритянская семья Саундерс, избавленная от рабства благодаря тому, что Джон взял с собой в Марипозу главу семьи и помог ему намыть золота на тысячу семьсот долларов, достаточных для выкупа на свободу.
С наступлением сумерек все гости ушли праздновать Рождество к себе или к друзьям. Джесси осталась одна с двумя детьми, Грегорио и его кузина поехали на праздники на Юг. Накормив и уложив спать Лили и Чарли, она села в кресло-качалку около рождественского дерева, скучая по мужу, родителям и Элизе, молодым сестрам и брату, друзьям и родственникам, собравшимся в уютных, ярко освещенных комнатах в доме на Си-стрит. Она предалась размышлениям о прошедших годах и о том, что предстоит переезжать. В маленьком бараке с двумя комнатами не было очага, не было камина, однако сентиментальное настроение, навеянное Рождеством, наводило на мысль, что семейный очаг не только печь или камин — им может быть огонь, зажженный в сердцах других людей, доброта, услуга, счастье, сотворенное мужчиной и женщиной вдали от дома. Прошло полтора года, как они впервые прибыли в Калифорнию; она была чуть ли не первой женщиной, пересекшей Панамский перешеек, ее дом в Монтерее был одним из первых американских; своим отказом купить или иметь рабов она сыграла небольшую, но существенную роль в том, что Калифорния стала свободным штатом; открытием золота в Марипозе и привозом оборудования для горных работ они ускорили миграцию в Калифорнию из восточных штатов, повысили покупательную способность нового штата; готовность Джона обеспечить мясом индейцев позволила сохранить мир в горнодобывающих районах; его широкая программа в сенате приблизила Калифорнию к Соединенным Штатам; своим возвращением в Калифорнию, своим желанием остаться в Сан-Франциско после пожаров и разрушений они помогли вселить уверенность, что этот пограничный район выживет и станет обитаемым; беременная, она преодолела трудный переход по морю и Панаме, родила сына в примитивных условиях Сан-Франциско, создав тем самым дом из плоти и крови, а не из дерева и стекла.
