Михаил Петров - Румянцев-Задунайский
Панин ожидал, что при этих словах государыня возмутится, и был готов к этому. Но государыня не возмутилась. Она только испытующе посмотрела на него и сказала, что ей все-таки приятнее выслушивать советы, в которых он, первый министр, разбирается лучше, чем она, а не подобные тем, которые только что услышала. Панин поклонился и вышел. Он был доволен, мало сказать, доволен, он был несказанно рад. Ему стало ясно, что государыня готова отвергнуть своего первого фаворита.
Проходя через приемную, Панин неожиданно увидел графиню Брюс.
— Прасковья Александровна! — обрадовался он. — Я о вас только что думал. У меня к вам разговор.
— Разговор? — делая удивленные глаза, протянула ему руку графиня. — Говорите же, я слушаю.
— Только не здесь. Прошу пройти со мной. Разговор будет длинным.
Капитан гвардии граф Васильчиков, вернувшись со службы, намеревался немного отдохнуть, когда слуга тихо вошел в комнату и положил на стол запечатанную записку.
— От кого?
— Не могу знать, ваше сиятельство. Какой-то унтер принес.
Записка была без подписи, но он сразу узнал почерк графини Брюс. «Сегодня в Эрмитаже, — прочитал он, — увеселительный вечер, вы должны быть непременно». От этой записки в голове капитана даже чуточку зазвенело. Он был влюблен в графиню, мечтал о близости с ней, и то, что она ему написала, вселяло надежду. Боже, неужели она и в самом деле решилась ответить взаимностью на его любовь?
Капитан сразу же засуетился.
— Который час?
— Да еще шести нет.
Вечера в Эрмитаже начинались обычно не раньше восьми. Времени, чтоб собраться, не так уж много. Пока то да се… Он то и дело подходил к зеркалу, вертелся так и сяк — все смотрел, хорошо ли выбрит, напудрен, ладно ли сидит на нем мундир.
— Иван, посмотри, хорошо ли сзади?
— Да быть вроде гожа, — отвечал Иван.
— Ты лучше посмотри.
— Да быть смотрел уже. Гожа, ваше сиятельство.
Капитан, хотя и обладал графским званием, денег имел мало и своего выезда содержать не мог. Как и большинство его товарищей-офицеров, он пользовался извозчиками. Ехать же к императорскому дворцу на извозчике считалось неприличным. Увидят — засмеют. Принимая во внимание это обстоятельство, он решил подъехать после начала вечера, чтобы не обратить на себя внимание гостей. Да ему, собственно, эти увеселения были и ни к чему. Его интересовала только графиня, приславшая записку…
Когда он прибыл во дворец, здесь уже шли танцы. Графини Брюс среди танцующих не оказалось. Он пошел по залам, отыскивая ее глазами. Увидел в проходной комнате, примыкавшей к танцевальному залу. Графиня была не одна, она стояла с мужем. Радость, волновавшая его с момента получения записки, померкла, Он решил, что над ним попросту подшутили, и в досаде повернул было обратно, но графиня его заметила и, оставив мужа, быстро подошла к нему.
— Я была уверена, что вы придете.
Взяв его под руку и весело разговаривая, она повела его в сторону, и вскоре они оказались в небольшом зальчике, где несколько человек играли в карты. Среди игравших Васильчиков узнал графа Никиту Панина.
— Не хотите ли, граф, составить компанию в роббер? — обратился к нему Панин после того, как графиня представила его.
В кармане у Васильчикова лежал всего один червонец, и он счел благоразумным остаться в роли наблюдателя. За разговором не заметили, как в сопровождении фрейлин подошла императрица. Игравшие в карты почтительно встали.
— Дозвольте, ваше величество, представить нашего друга графа Васильчикова, — кланяясь, сказала графиня Брюс императрице.
Екатерина посмотрела на вытянувшегося капитана тем кротким женским взглядом, который обычно вызывает у мужчин внутренний сладостный трепет.
— Мне кажется, этого молодого человека мне уже представляли, — с едва уловимым кокетством сказала Екатерина, подавая офицеру-красавцу руку.
— Полтора года назад, ваше величество, — с солдатским подобострастием ответил Васильчиков.
Императрица еще раз посмотрела на него тем же взглядом и пошла дальше. Графиня Брюс повела капитана обратно к танцевальному залу.
— Будете танцевать? — спросила она.
— С вашего позволения.
— Я очень рада за вас. — Она легонько сжала ему локоть и быстро пошла к тому месту, где оставила своего мужа.
Васильчиков чувствовал себя в дураках. Для чего, собственно, графине понадобилось вызывать его на этот вечер? Показать, как она верна своему милому мужу. И это дурацкое приглашение в роббер!.. Панин и его приятели непременно догадались, что у него ни гроша в кармане… И этот взгляд государыни! Она, кажется, как и в прошлый раз, приняла его за юнца, которому еще рано бывать в подобных обществах.
Ему расхотелось танцевать, и он поехал домой. «Вечер потрачен напрасно, — с досадой думал он дорогой. — У Васильева нынче попойка по случаю производства его в прапорщики, все товарищи там, а я вынужден возвращаться домой несолоно хлебавши».
Молодой офицер напрасно обижался на свою судьбу. Именно этот вечер, с которого он возвращался, как ему показалось, «несолоно хлебавши», дал счастливый поворот его жизни.
На другой день, едва Васильчиков приехал на службу, как его вызвали к полковому командиру. Любимец гвардейцев, старый заслуженный генерал, встретил его стоя.
— Поздравляю вас, граф. С сего дня вы назначаетесь флигель-адъютантом ее величества. Вот извещение, обязывающее вас быть при дворе.
Васильчиков опешил от неожиданности и, приняв бумагу, глупо уставился на генерала, ожидая разъяснений.
— Торопитесь, граф, — сказал генерал, — вы, кажется, и так уже опаздываете.
— К кому я должен обратиться? — обрел наконец дар речи капитан.
— Вашей персоной, кажется, интересовался граф Панин. Попробуйте начать с него.
«Это не граф, это она, она все устроила!..» — догадался Васильчиков, подумав о графине Брюс. Сердце его переполнилось счастьем. Графиня его любила! Этот столь высокий, столь важный чин, несомненно, выхлопотала для него она, его любовь. Отныне он будет жить при дворе. Это то, о чем он не смел даже мечтать.
Приехав во дворец, Васильчиков не нашел там Панина. Секретарь первого министра сказал, что его сиятельство будет только к вечеру, и посоветовал обратиться к гофмаршалу, находившемуся в своем кабинете. Васильчиков хотел было так и поступить, но, выйдя в коридор, увидел графиню Брюс.
— Я вас давно жду, — сказала она, улыбаясь какой-то заговорщической улыбкой.
Он показал ей извещение и сказал, что никак не — может объяснить себе то, что происходит.
— Неужели не догадываетесь? — сузила красивые глаза графиня.
— О чем?
— Вы полюбились самой государыне. — Васильчиков невольно посмотрел по сторонам: не услышал ли кто? Нет, он не поверил в то, что ему сказали. Он не мог поверить. Вчера государыня не подала ему даже намека на какие-то особые отношения. Она обошлась с ним, как обходится со всеми своими подданными… Во всяком случае, он ничего такого не уловил, если не считать странного, совсем не царственного взгляда.
— Я не понимаю, решительно ничего не понимаю…
— Вы все прекрасно понимаете, — возразила графиня. — Вам оказывается великая честь, и все теперь зависит только от вас, от вашего желания ответить на любовь взаимностью.
— Но… я все равно не понимаю. Вы хотите сказать, что… — Он не договорил и смешно заморгал глазами. — А граф Орлов?
— Ах, не думайте о нем. Не ваша забота о нем думать.
Графиня завела его в маленькую комнату, где были кресла, софа и можно было продолжить разговор, не боясь подслушивания.
— Итак, с сегодняшнего дня вы флигель-адъютант ее величества, влюбленный в свою государыню и готовый исполнять связанный с этим долг любви. Согласны ли с вашими обязанностями?
— О да, да!.. — вскричал Васильчиков. — Конечно да! Но скажите, что я должен делать?
Радостная поспешность, с какой он выразил свое согласие, вызвала в графине ревнивое чувство, она презрительно посмотрела на него и ответила холодно:
— Прежде всего показаться лейб-медику ее величества господину Рожерзону.
Что произошло дальше, Васильчикову вспоминалось потом как необыкновенный сон, вспоминалось отдельными картинками, как вообще вспоминаются сны. Он помнил, как обнаженный стыдливо стоял перед доктором-англичанином, как этот доктор похлопывал его по богатырским плечам и как сказал после всего этого по-русски, довольный: «Карашо!» Но еще сильнее запомнилось, как после докторского осмотра, все еще угнетаемый чувством пристыженности, он пошел с графиней Брюс в отведенные ему покои, богато убранные, с письменным столом заморской работы, как в безотчетном сладостном порыве открыл ящик стола и увидел там кучу денег и как на его изумление графиня сказала: «Тут ровно сто тысяч — первый вам подарок от государыни». Помнил, как графиня затем целый час объясняла ему, как должен себя вести, кого вызывать для прислуживания и прочее. И еще объяснила, в каком одеянии и в какое время должен заходить к ее величеству, показала потайную дверь, которая из его покоев вела в опочивальню ее величества. Он слушал ее с полуразинутым ртом, как старательный, но страшно несообразительный ученик, боясь упустить, не запомнить хоть одно слово. Потом, продолжая разговор, они вместе пообедали, не выходя из покоев, и графиня оставила его одного, сказав, что ей еще предстоит встреча с самой государыней.
