Страна Печалия - Софронов Вячеслав

Аввакума они застали за чтением молитв и скромно вышли во двор, чтоб не прерывать его занятия. Тут в сенцах Устинья увидела и свою кадушку вместе с санками, а рядом другие похожие на ее, но явно чужие. Ей и в ум не пришло, откуда они могли взяться у приезжего протопопа, и она тут же о них забыла. Через какое-то время Аввакум пригласил их зайти и стал объяснять, что нужно сделать по хозяйству, обещая вернуться сразу после утренней службы, чтоб вместе сходить на базар и там прикупить все необходимое. Вскоре он ушел, а Устинья с Варварой принялись наводить порядок в доме, ведя разговоры на свои бабские темы.

Чуть позже заявился Яшка Плотников, притащивший на себе несколько плах для заделки старых половиц в доме протопопа. Он, занятый своим делом, в разговоры с женщинами не вступал, поминутно выходя то за тем, то за другим на улицу, чем окончательно застудил обеих баб, решивших не дожидаться хозяина, а сходить пока что к себе домой и вернуться обратно чуть позже. Но едва они вышли на порог, как к воротам подошли несколько мужиков, среди которых они увидели двух стражников с бердышами и жившего неподалеку от слободы купца Самсонова и приказного дьяка с воеводского двора, имени которого не знали.

—

Здорово, бабаньки, — обратился тот к ним приветливо. — Никак здесь живете?

—

Нет, — чуть ли не в голос ответили они. — Помогать приходили протопопу приезжему. А в чем дело?

—

Сам-то он дома? Нам бы потолковать с ним по делу одному важному.

—

На службе он, — ответила Устинья на правах старшей. — А что случилось? Говорите, все одно узнаем.

Пристав глянул на купца Самсонова, подкрутил заиндевелый ус и согласно кивнул головой:

—

Это точно. Рано ли, поздно ли, а узнаете. Так что скажу, в чем дело. Ограбили этой ночью уважаемого человека, украли у него много чего.

—

Ой, — прикрыла рот ладошкой Устинья, а Варвара лишь широко раскрыла глаза, не зная, что и сказать.

—

Ладно, что с вечера снег выпал, вот мы по следам и отправились. Видно, что вор краденое на саночках вез. И следы его прямо сюда нас и привели. Так что давайте-ка глянем, что к чему.

С этими словами дьяк вошел во двор и поднялся на крыльцо. Вслед за ним последовали оба стражника, а потом и купец Самсонов, с лица которого не сходило скорбное выражение, будто бы он возвращался с чьих-то похорон. Войдя в сени, дьяк тут же наткнулся на санки, прикрытые грязной рогожей. Он поднял ее, и все с удивлением увидели освежеванного поросеночка, слегка припорошенного снегом и покрытого изморозью.

—

Ваш будет? — спросил дьяк Самсонова.

—

Как есть мой, — живо откликнулся тот, — на прошлой неделе забили его и в сарайчик до праздника определили…

—

А он на санки залез и прогуляться поехал, — весело продолжил за него дьяк. — Только как вы, ваше степенство, определили, что поросенок этот именно ваш? Вот протопоп, что здесь живет, вернется и заявит, мол, его поросеночек этот. Что тогда делать будем? На чьей стороне правда?

—

Ну, я не знаю, — растерянно ответил купец, — вроде на моего походит очень…

—

И чем же, разрешите спросить? — оборотись к купцу, спросил дьяк, насмешливо щуря глаза.

—

Пяточком походит, — промямлил купец, понимая, что несет полнейшую чушь, но удержаться уже не мог и продолжил: — И ростом в точности такой, ушки, копытца… — И, смешавшись окончательно, замолчал.

—

Ага, подхватил дьяк, — пятачок круглый, копытца острые и рыло свиное. Так я понял, ваше степенство?

—

Так, — согласился Самсонов, а стражники дружно прыснули от смеха, чем еще больше поставили купца в смущение.

—

Ладно, дождемся хозяина и у него выясним, какое отношение к свинтусу этому он имеет. — Приказной дьяк мигом сделался серьезен, и улыбка пропала с его лица. — И вы, бабаньки, вместе с нами подождите тут, — кивнул он Устинье с Варварой.

В это время из дома выскочил Яшка с топором в руках, и стражники тут же направили на него свои бердыши, попытавшись оградить приказного от внезапного нападения.

—

А ты чего вдруг с топором тут делаешь? — сурово спросил тот Якова.

—

Пол стелю, чего же еще, — ответил он, с удивлением взирая на собравшихся. — Если нельзя, то я пойду, — развел он руками, не выпуская топор.

—

Дай-ка мне свое оружие пока что, — сказал пристав, забрав у Яшки топор, — так-то оно лучше будет.

Яшка покорно отдал топор и остался стоять, переминаясь с ноги на ногу. Вскоре возле дома собралась небольшая толпа слободских жителей, невесть как узнавших о появлении близ них дьяка со стражниками. Все принялись бурно обсуждать, откуда в сенях у приезжего батюшки мог оказаться чужой поросенок, которого купец вроде как опознал, но пока что не может представить на этот счет каких-то доказательств. Мнения толпы разделились: одни считали, купец специально навел подозрения на батюшку из-за того, что тот будто бы отлучил его от Святой Церкви. Так ли то было или нет, никто толком не знал, но то, что купчина в святой храм ходил лишь по большим праздником, то было всем доподлинно известно. Другие же стояли на том, что протопоп сам получил поросенка в дар от купца, а тот, спохватившись, решил забрать свой дар обратно. Но никто даже в крайних своих подозрениях не принимал возможность кражи Аввакумом замороженного порося из чужого амбара. Такого на памяти у людей не было, и они даже в мыслях допустить не могли, чтоб духовное лицо пустилось на кражу.

После долгого ожидания кто-то из слободчан вызвался сбегать на гору, сыскать там протопопа и привести домой. Дьяк не стал тому препятствовать, и молодой парень из числа зевак опрометью кинулся вдоль по улочке и вскоре скрылся из вида. Народ, несмотря на солидный мороз, не расходился, хотя некоторые и ныряли в соседние дома погреться, но потом вновь возвращались к протопоповой ограде и продолжали ждать окончания дела. Наконец вдали показался возвращающийся гонец, а следом за ним широко шагал протопоп Аввакум, отсчитывая каждый шаг свой взмахом неизменного посоха. Толпа замерла. Подобрался как-то и приказной дьяк, закашлял в кулак купец Самсонов, и вдруг побледнела Устинья, до которой наконец-то дошло, кто мог быть истинным виновником появления в сенях у протопопа краденого порося.

Аввакум, не доходя нескольких шагов до толпы, чуть приостановился и низко поклонился всем. Два или три человека кинулись к нему навстречу, прося благословить, что тот и сделал, величественно опуская руку свою на их склоненные головы.

—

Благослови и нас, батюшка, — подошел к нему дьяк, снимая с головы лисью шапку. — Заждались мы вас тут…

Аввакум перекрестил и его, глянул на стражников с бердышами, громко хмыкнул и спросил:

—

Никак за мной пришли? Где грамота от владыки?

—

Какая грамота? — не понял дьяк, но тут же сообразил, о чем его спросили, и махнул рукой: — Да нет, батюшка, не о том подумали. Утром прибежал к нам купец вот этот, — указал он в сторону Самсонова, — и говорит, что обокрали его. Взял я стражников, отправились в дом к нему, удостоверился, действительно, амбар открыт, а за домом следы санок. Вот по ним-то мы и отправились, увидели, что вначале они мимо вашего дома прошли, а потом обратно повернули. Зашли сюда и обнаружили… — С этими словами дьяк шагнул в сени, поднял тряпицу и указал протопопу на злосчастного поросенка. — Вот этого самого красавца. Откуда он у вас? Тем более его степенство прямых доказательств, что животинка сия именно с его двора взялась, предъявить не смог. Так что слово за вами, батюшка. Расскажите все как есть.

Аввакум резко вздернул голову, собираясь рассказать, откуда взялись саночки в его сенях, но тут он глянул на прислонившуюся к стене дома побледневшую Устинью, и что-то остановило его от рвавшегося с языка признания. Он понял, что, рассказав о Фоме, который вместе с бочонком оставил у него и эти саночки, он тем самым подведет и ни в чем неповинную Устинью, а потому неожиданно даже для самого себя заявил: