Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
Княгиня Ефросиния тоже молилась вместе с другими княгинями и боярынями, стоя на коленях в храме Архангела Гавриила. Но не ради удачных родов царицы были ее молитвы, не ради прекращения страшной грозы с ураганным ветром; она, беззвучно шевеля губами, молила Иисуса Христа о неудачных родах, а если этого сделать ему не под силу, то пусть родится по его воле девочка.
На свет появился сын[148]. В мгновение ока об этом узнал весь государев двор, все бояре - возликовал Кремль. В основном - лукавя. Елену-царицу мало кто уважал. К новорожденному тоже отнеслись с предубеждением, рассуждая так: яблоко от яблони далеко не катится. Но мысли мыслями, а попробуй не взликуй вместе с царем-батюшкой, тут же угодишь под его гнев. Окованы были Федор Мстиславский, Воротынский, Щеня, Горбатый, Плещеев, Морозов, Лятский, Шигона лишь по подозрению на недоброжелательность к Елене. Разве это - не пример? Теперь у родственников опаленных князей появилась надежда: велит царь на радостях отворить двери подземелий Казенного двора, вернет всем прежние чины и родовые вотчины.
У каждого свое. Царь Василий Иванович вряд ли тоже ликовал вполне искренне: ревность нет-нет да и давала о себе знать. Но он не давал никому повода усомниться в его беспредельной радости, велел щедро одарить всех московских нищих на церковных папертях, дабы молились они за здравие наследника, отправил знатные взносы в те монастыри, которые царица Елена посетила с молитвами о чадородии.
Не забыл государь и об окованных князьях: к великому удовольствию их родных и друзей велел выпустить на свободу и вернуть все отнятое. В довершение Василий Иванович объявил о поездке в Троицко-Сергиевскую лавру, где намерился крестить сына. Стать же крестным отцом предложил брату Андрею, и тот покорно согласился.
Не желая нового скандала, князь решил до времени умолчать об этом предложении, но княгиня Ефросиния узнала и о слове царя, и о согласии мужа.
- Ты даже не напомнил брату своему, что он крестный отец нашего сына Владимира, им же определенного в наследники престола?!
- О чем теперь печалиться, Ефросинюшка? Стало быть, не судил Бог. Кто же уступит трон племяннику, когда есть сын - законный наследник?
- Законный?! Нагулянный[149]!
- Не гневи Бога. Не домысливай того, что могло и не быть.
- Но могло и быть. Я уверена: было. Ты просто обязан объясниться с братом, а не услужливо исполнять всякое его желание. Даже оскорбительное, как нынешнее! На смех курам: крестный отец того, кто закроет путь к престолу нашему Владимиру!
Безусловно, князь Старицкий тоже не был рад рождению наследника, но раз царица родила сына, стало быть, как он решил для себя, необходимо смириться, увидев в этом перст Божий. Отказываться же от предложенного братом Василием даже не подумал. Не изменила его мыслей и настойчивость Ефросиний. Он махнул на свою жену рукой, решив больше не переубеждать ее, пусть остается при своем мнении: «Перебесится. Поймет: плетью обуха не перешибешь. С промыслом Господа Бога не попререкаешься».
На четвертый день после родов царский поезд выехал в Троицко-Сергиевскую лавру. Для дитяти устроили точно такой же возок на мягком ходу, в каком в свое время везли сына князя Андрея Старицкого в ту же лавру и тоже на крещение. Одно отличие: царица, несмотря на настойчивые ее просьбы, оставлена Василием Ивановичем во дворце. Обычно потакавший жене, на сей раз он проявил твердую неуступчивость.
- Ты слаба. Для тебя поездка - во вред.
Поезд растянулся едва ли не на версту. Впереди - до полутысячи детей боярских царева полка под рукой князя Овчины-Телепнева. За полутысячей - князья и бояре в самых нарядных одеждах. У возка - Василий Иванович верхом на белоснежном арабском скакуне князья Андрей Старицкий и Михаил Глинский, тоже на арабах, но караковой масти. Позади - пара сотен выборных дворян в кольчугах и опоясанных мечами; за ними - обоз со всем необходимым в пути.
Время от времени к возку подъезжал князь Овчина-Телепнев с докладом:
- Передовые дозоры извещают: ничего подозрительного не встречается. Дорога чистая.
- Слава Богу.
Прежде чем возвращаться к своей полутысяче, князь обязательно заглядывал в слюдяное оконце, не обращая внимания, что это было явно не по нраву Василию Ивановичу. На ночлегах князь Овчина-Телепнев, пользуясь правом главы охраны царского поезда, больше самого государя хлопотал об уюте дитяти-наследника престола и его кормилицы, дородной молодухи, пышущей здоровьем.
Медленно, не более дюжины верст одолевая за день, двигался царский поезд, дабы не утомить ребенка, и только на исходе недели поднялся на взгорок, откуда стали видны островерхие звонницы Троицкой лавры с золотыми маковками и золотыми крестами. Стены монастыря, хотя и высокие, не видны за домами и теремами посада, и создавалось такое впечатление, будто купола храмов и звонниц вырастают из самого посада.
Едва возок с наследником, кормилицей и мамками вскарабкался на крутой взгорок, тут же воздух всколыхнулся от басовитого, долго не умолкающего звука великана-колокола, и протяжный звук как бы повис над царским поездом. Не успел утихомириться торжественный бас главного колокола лавры, как залихватский перезвон, захлебывающийся от радости, подхватил благовестный бас - дух торжественного празднества захватил всех, едущих в монастырь.
За добрых полверсты царский поезд встретил сам игумен Иоасаф Скрипицин с почтеннейшими иноками. У игумена в руках - животворящий крест, у иноков - кресты и иконы. Василий Иванович, Андрей Старицкий и Михаил Глинский спешились и, приняв благословение игумена, пошли рядом с ним впереди крестного хода к центральным воротам монастыря, над которыми в звоннице надвратной церкви заливались радостью тонкозвонные колокола.
Для наследника все было подготовлено в доме царской семьи, который стоял рядом с палатами игумена. У Василия Ивановича тоже есть в нем свои палаты. Нашлось место в доме и для Андрея Старицкого с Михаилом Глинским, все остальные, кроме необходимых слуг, разместились, как обычно, на постоялом дворе, построенном монахами для паломников с великим размахом.
Следующий день прошел в молитвах, и лишь на второй день после приезда наполнили серебряную купель святой водой из родника, пробившегося в монастырском дворе молитвами святого Сергия.
У купели Иоасаф Скрипицин, рядом с ним пришедший поклониться святым мощам Сергия старец Иосифова Волоколамского монастыря Кассиан Босый и святой Даниил Переславский. Втроем они приняли на свои руки младенца, втроем же, слаженно, в один голос молитвенно возгласили, опуская младенца в купель:
- Во имя Отца, Сына и Святого Духа благословляем благостью Господней раба Божьего Ивана.
Князь Андрей Старицкий на правах крестного отца подставил было руки, чтобы принять младенца, завернутого в мягкую льняную ткань, но Василий Иванович, вопреки обычаю, сам принял своего сына, проговорив трепетно:
- Слава тебе, Господи, осенен Иван, наследник мой, Святым Духом.
«Дурной знак, - подумалось Андрею Старицкому, - но для кого?»
Вполне возможно, что для всех троих.
Тем временем Василий Иванович, неся сына на вытянутых руках, как величайшую драгоценность, подошел к раке святого Сергия, выдолбленной из цельного дуба самим святым для себя в последние годы жизни, осторожно положил на крышку и, припав на колени, зашептал истово:
- Благослови, святой Сергий, на долгую жизнь наследника моего во благо отчины!
Младенца Ивана, закутав в еще одну полость (не дай Бог остудится), унесли, игумен же начал самолично править торжественную службу, а монастырский хор воспел долгие лета и царю Василию Ивановичу, и наследнику его Ивану Васильевичу.
Закончилось великое торжество застольем в трапезной палате игумена. Было оно нескончаемо долгим, затянулось до позднего вечера. И в самом деле, куда спешить? Не знал Василий Иванович, что его ожидает присланный дьяком Посольского приказа гонец, который не осмеливается побеспокоить государя, чтобы не помешать его безмятежной радости. Впрочем, дело-то хотя и весьма неожиданное, однако не так уж и срочное. Может подождать до окончания застолья.
Сразу же после пира Василий Иванович, узнав о гонце, принял его, несмотря на то, что пребывал в изрядном подпитии.
- Ну, говори, что там стряслось? - спросил государь.
- Посольство к нам. Из Индийского царства, именуемое послами правителя Бабура[150] империей Великих Моголов.
- Эко возвеличение.
- Посол Хоза Уссейн прибыл с великими подарками. Целый караван верблюдов с ним. Хочет от имени своего хана преподнести их тебе.
- Приму. Как ворочусь. А пока… - На какое-то время Василий Иванович задумался, а затем обратился к брату Андрею: - Придется тебе вместе с князем Глинским поспешить в Москву. Поприветствуете посла неведомого от моего имени, взяв с собой дьяка Посольского приказа. Объяснишь послу, отчего я не могу с поспешностью воротиться в Кремль: дитя малое у меня на руках. Но главное твое и Михаила Глинского дело в ином будет заключаться: до моего возвращения разузнайте о Бабуре все. Самодержец ли он империи Великих Монголов или только знатный урядник Индийского царства. Отправляйтесь в путь завтра с утра.
