А. Сахаров (редактор) - Александр III
После войны Витте получил телеграмму от военного министра Милютина, где говорилось, что государь, приняв во внимание блестящую перевозку армии, повелел не приводить в исполнение решение суда. Он успокоился, посчитав это дело уже совершенно законченным. Однако когда Витте переехал в Петербург, в его спальню посреди ночи вошёл камердинер и сообщил, что к нему приехали жандармский офицер, полицейские и городовые и требуют, чтобы он вышел к ним. Витте быстро оделся и, успокоив перепуганную жену, появился со словами:
– Что нужно?
– Не знаем, только приказано вас арестовать, – отвечал жандарм.
– Почему же пришли ночью, а не утром?
– Был приказ сейчас же привезти вас в участок.
Витте, зная об арестах, которые проводились в Петербурге среди сочувствующих революционерам-террористам, решил, что кто-то мог замешать и его в это дело. Уж не секретарь ли его в Одессе Герцо-Виноградский, которого недавно выслали в одну из северных губерний?..
Из участка Витте повезли в комендантское управление на Садовой улице, а оттуда – к дворцовому коменданту в Зимний дворец. Комендант Адельсон объявил ему, что Александр III приказал арестовать на две недели домашним арестом Чихачёва и посадить на тот же срок Витте на гауптвахту.
Выяснилось, что на первом же докладе после возвращения государя с войны министр юстиции Набоков заметил, что нельзя было отменять решение суда приказом главнокомандующего. Даже сам государь не имеет на это права. Министра поддержал цесаревич, сказавший:
– Император может помиловать. Но не может отменить судебное решение.
– Хорошо! – решил Александр III. – Тогда я накажу их, но по-отечески…
Витте занимался в это время важной работой – составлял положение о полевом управлении железными дорогами, и государю пришлось дать новое повеление. По утрам узник выпускался из гауптвахты и ехал в министерство, а на ночь возвращался в место заключения.
Такова была правда об уголовном прошлом Сергея Юльевича.
Гораздо серьёзнее в глазах императора было другое: после смерти жены Витте заключил второй брак, причём с разведённой дамой, да ещё иудейского происхождения. В те времена сановник, женившийся на разведённой жене, составлял предмет общих толков и удивлений. Государю уже нашептали, будто Витте заплатил за жену её бывшему мужу, приставу второго Казанского участка в Петербурге Лисаневичу, двадцать тысяч рублей. Но когда Витте подал рапорт об увольнении с поста министра, полагая, что не может по моральным соображениям оставаться на этой должности, царь отклонил его.
Более того. Хотя вторая жена Витте не могла появляться на официальных приёмах в течение более десяти лет, император, убедившись, что она порядочная женщина, пожелал, чтобы Минни приняла её. Та, однако, не хотела этого, даже плакала и просила свою статс-даму Строганову избавить её от этого визита.
Таким образом, государь, верный своему первому впечатлению, прощал Витте многое и оказывал ему всяческую поддержку и благоволение. Царь радовался тому, что новый министр путей сообщения, которого он хотел видеть в дальнейшем министром финансов, успешно занимается проектом сооружения Великого Сибирского пути.
Теперь Витте явился к императору с докладом о создании особой комиссии Сибирской железной дороги, которая бы имела значительные полномочия, исключающие всяческие проволочки, чинимые как бюрократами-министрами, так и неповоротливым Государственным советом.
Поблагодарив Витте за успехи в этом великом предприятии, государь спросил:
– А кого, Сергей Юльевич, следует, по-вашему, сделать председателем комитета? Дурново мне советует назначить Александра Аггеевича Абазу. Но мне это неприятно, хотя я и знаю, что Абаза – человек умный и энергичный. Может быть, вы мне укажете кого-нибудь другого?
– Если вам угодно выслушать моё мнение, – сказал Витте, – то я бы на этот пост назначил наследника-цесаревича.
Император развёл руками:
– Как? Да скажите пожалуйста, вы знаете наследника? Вы вообще разговаривали с ним о чём-либо серьёзном?
Витте поклонился:
– Нет, ваше величество. Я никогда не имел счастья о чём-либо говорить с цесаревичем.
– Да ведь он совсем мальчик! – воскликнул государь. – У него обо всём детские суждения. Как же он может быть председателем комитета!
Витте осторожно возразил:
– Да, ваше величество, он молодой человек. И, как все молодые люди, он, может быть, ещё серьёзно не думал о государственных делах. Но если вы, ваше величество, не начнёте приучать его к делам государства, то он никогда к этому и не приучится…
Император недоверчиво хмыкнул.
– Для наследника-цесаревича, – продолжал Витте, – это будет первая, начальная школа ведения государственных дел. Так как, ваше величество, вы говорите, что наследник совсем неопытен, то назначьте вице-председателем комитета председателя Комитета министров Бунге. Ведь он был преподавателем у наследника. Как я слышал, между ними установились такие отношения, что его высочество не станет обижаться, если Николай Христофорович будет ему докладывать дела и до известной степени направлять его.
Государь задумался – он прекрасно знал о себе, что не быстр умом.
– Ваша мысль так мне нова, – наконец сказал он, – что сейчас я решить ничего не могу. Я сначала об этом подумаю…
В следующий раз, после очередного доклада Витте, император проводил его до дверей бильярдной со словами:
– Я вас послушался. Я решил так. Наследника я назначил председателем комитета, а Николая Христофоровича – вице-председателем. Мысль ваша чрезвычайно счастлива. Я надеюсь, что наследник увлечётся новым назначением…
– Рад служить вашему величеству… – Витте оглядел грузную фигуру государя и нашёл, что после катастрофы в Борках он осунулся и не то чтобы похудел, а стал одутловат и приобрёл землистый цвет лица.
Как бы угадав его мысли, Александр III понизил голос, словно кто-то мог его подслушать:
– Вы знаете, Сергей Юльевич, над Александровской колонной перед Зимним дворцом вечерами появляется вензель «Н». Я очень встревожен…
– Господь с вами, ваше величество! – вырвалось у Витте. – Да вам ещё царствовать во славу России не менее полувека!
– Нет, нет… Это дурное предзнаменование… – Император покачал своей массивной головой. – Я не страшусь смерти… Но боюсь за мою Россию…
Проводив своего любимого министра, он никак не мог отвязаться от чёрных мыслей: что будет, если… И как Ники сможет царствовать?..
Государь не знал, что от него скрывают новое и весьма опасное увлечение сына…
14
Пристав третьего Казанского участка шёл с бумагами для доклада полицеймейстеру, когда столкнулся нос к носу – и с кем? – с самим наследником российского престола.
– Братец! – сказал цесаревич. – Ты меня не видел. Вот тебе четвертной…
Тот немедленно доложил о неожиданной встрече по начальству, а товарищ министра внутренних дел и командир корпуса жандармов фон Валь сообщил обо всём дворцовому коменданту Черевину, присовокупив, что наследник уже давно замечен в покоях неких сестёр-балерин польского происхождения. Черевин в свой черёд пересказал всё министру двора Воронцову-Дашкову.
Что предпринять? Черевин и Воронцов долго совещались, но так и не решились передать дурные новости императору, а поведали о случившемся великому князю генерал-адмиралу Алексею Александровичу, носившему кличку «семь пудов августейшего мяса».
Младший брат государя испытывал неодолимое, почти горячечное тяготение к противоположному полу. Рассказывали, что за ним шла настоящая охота. Бледные петербургские развратницы искали поймать его женскими прелестями, и каждую ночь к нему являлись новые дамы столичного бомонда, которых он удостаивал пригласить…
Алексей Александрович порешил по-своему. Он нанял дом на Английской набережной, возле своего дворца, для сестёр-балерин, чтобы цесаревич мог ездить туда, делая вид, будто отправляется посетить дядю. Дом этот, кстати сказать, был выстроен великим князем Константином Николаевичем для своей любовницы – танцовщицы Кузнецовой.
Однако и Алексей Александрович ничего не сообщил государю.
К тому времени уже полгорода шушукалось о том, что наследник без памяти влюблён в девятнадцатилетнюю приму Мариинского театра Кшесинскую-вторую, которую звали Матильда, или, по-домашнему, Маля. О ней говорили, что она некрасивая, неграциозная, коротконогая, но миловидная, очень живая и вертлявая. Ещё до того, как был нанят дом, принадлежавший некогда Кузнецовой, в салонах сплетничали, что цесаревич посещает Кшесинскую и живёт с ней, что её родители устраняются и притворяются, будто ничего не знают, что сам он ругает августейшего отца, который держит его ребёнком, хотя ему двадцать пять лет, что он пьёт коньяк, сидит у Матильды по пять-шесть часов и жалуется на скуку…
