Олег Михайлов - Генерал Ермолов
Ермолов, пришпорив коня, поскакал в голову корпуса. Навстречу ему уже мчался адъютант Михаил Муромцев.
— Обоз его сиятельства генералиссимуса Шварценберга… — доложил он.
Обозы австрийцев, состоящие из сотен огромных белых фур, были настоящим бедствием для союзной армии. Они тащились по всем дорогам, грабили и разоряли край и останавливали движение войск. Князь Шварценберг, возведенный тремя монархами в сан генералиссимуса, обладал несметным числом крытых повозок, как пустых, так и с награбленным добром.
От гнева у Ермолова на виске набухла жила.
— Тебя что, учить надо, как поступать с фурами цесарцев!..
Ермолов скоро нашел средство, как обгонять австрийские обозы. Он посылал к первой фуре расторопного адъютанта, тот, занимая разговором начальника обоза, незаметно вынимал из колеса чеку. Колесо сваливалось, фура ложилась набок, и вся колонна останавливалась. Около опрокинутой фуры немедленно собирался совет, на котором после долгих обсуждений принималось решение общими усилиями вставить новую чеку. Тем временем русский отряд двигался дальше.
— Алексей Петрович! Адъютант Шварценберга никого к фурам не подпускает.
— Верно, пронюхал немчура о нашей хитрости… — буркнул Ермолов и погнал коня.
Рыжий австриец в пестром наряде императорского гвардейца — сером мундире, красных штанах и треугольной шляпе с зеленым султаном — встретил русского генерала надменно:
— Его сиятельство господин генералиссимус дал мне полномочия не подчиняться ничьим приказаниям, даже если это будет ваш император…
— А я сейчас прикажу, — грозно проговорил Ермолов, надвигаясь вместе с лошадью на цесарца, — сбросить все эти дурацкие телеги в Марну! Муромцев! — обратился он к адъютанту. — Две роты преображенцев! Искупаем союзников!..
На холеном лице австрийского офицера высокомерие быстро сменилось растерянностью и страхом.
— Экселенц, не горячитесь… Можно же все решить миром… — пролепетал он, — Мы отодвинем обоз и пропустим вашу гвардию, знаменитую столькими победами!..
К этой поре популярность Ермолова в союзной армии была так велика, что Шварценберг, увидев однажды его, сказал:
— Я узнал с прискорбием, генерал, что один из моих адъютантов позволил вести себя с вами дерзко, и тотчас наказал его, отослав вон из штаба в войска…
Русская гвардия двинулась через мост большой почтовой дорогой. Ермолов, в окружении адъютантов, громогласно воскликнул:
— На Париж, братцы! Идем на Париж!..
2— На Париж! — говорили генералы. — И Москва будет отомщена.
— Идем в Париж! — радостно вторили офицеры. — Тамто найдем отдых и удовольствия. Пале-Рояль, держись! Есть ли деньги, господа, чтобы было на что повеселиться? Если не хватит — возьмем контрибуцию…
— На Париж! — судачили, размахивая руками, гвардейцы-солдаты. — Там кончится война. Государь, слышь, всем даст по рублю, по фунту мяса и по чарке вина! Наконец станем на квартиры…
— Направо, налево — раздайсь! — слышалась сзади команда, которая обыкновенно отдавалась, если через колонну проезжал кто-либо из генералов.
Гвардейцы поспешно расступались и видели в середине бегущего полкового козла, который шел с войсками от самых Рудных гор.
— Васька тоже идет в Париж! — кричали усатые ветераны. — Держись, француз! Направо, налево — раздайсь!
И общий хохот ускорял движение.
Большая парижская дорога, по которой споро двигалась гвардия, была испорчена, и как будто нарочно: огромные камни выворочены на ребро, а величественные тополи, росшие по сторонам, вырублены и свалены поперек тракта.
Иногда попадались трупы ободранных лошадей, куски кожи от киверов и ранцев.
Чем ближе к столице, тем чище и обширнее становились строения в деревнях и местечках, а земля — плодороднее.
Фруктовые деревья и зеленеющая пшеница готовы были развернуться с первым дыханием весны, и жаворонки уже купалпсь в небе.
— Ишь, щевропок, юла, порхает на месте, — говорили гвардейцы и вспоминали родные деревни. — Жаворонок — к теплу, зяблик — к стуже…
Во дворах стояли скирды с хлебом, но не было ни души.
Ермолов запретил фуражировку и везде, где проходил, оставлял для охранения деревень караулы. Наконец за Суассоном солдаты увидели вдалеке, на возвышенностях, густой пушечный дым. Это Раевский с авангардом главной армии сбивал французов, которые, слабо сопротивляясь, отступали к Парижу.
Сняв треуголку, Ермолов указал ею на холмы справа от дороги, украшенные машущими крыльями мельницами:
— Монмартр! Предместье Парижа!..
— Здравствуй, батюшко Париж! — разнеслось по рядам. — Как-то ты расплатишься с нами за матушку Москву!..
Сорокатысячный отряд маршалов Мармона и Мортье готовился защищать столицу Франции, в то время как Наполеон с остальной частью войск пытался с тылу тревожить главную армию.
Наступило 18 марта — радостный день для славы русского оружия и несчастный и бедственный для Наполеона.
3Гром битвы и крики «ура!» наполнили окрестности Парижа — такой» столица Франции не слыхала с салгых древних времен. Ермолов в свите Александра I внимательно следил за действиями корпуса Раевского, стоящего в огне с пяти утра. Тут же находились великий князь Константин, Шварценберг, Барклаи-де-Толли, Милорадович, Аракчеев, многочисленные штаб-офицеры, флигель-адъютанты и приближенные императора. Непрестанная пушечная пальба и ружейные хлопки слышались впереди, от Бельвильской высоты, пкрывающей Париж. Густые колонны неприятельских каг.алеристов в светло-серых мундирах и высоких куньих шапках силились вернуть селение Пантеп и Роменвиль, занятые русским авангардом.
По диспозиции Раевскому назначено было атаковать центр французских войск; одновременно принцу Вюртембергскому — овладеть на левом фланге мостами через Марну и очистить Венсенский лес; Силезской армии Блюхера на правом крыле — занять высоты Монмартра. Однако принц Вюртембергский был еще далеко от поля сражения, а офицер, повезший Блюхеру приказ, заблудился и прибыл к нему поздно, когда уже кипел бой, в котором дрались только русские.
Так прошло несколько томительных часов. Все опасались, что в Париже появится Наполеон, который даже без счежего войска может дать сражению новый оборот. Нужно было торопиться, чтобы упредить противника. Но вот наконец справа послышался ружейный и пушечный огонь, возвестивший о прибытии Блюхера. Русские егеря во всей парадной форме пошли прямо в лоб на французов, защищавших Монмартр, с музыкой, песнями и барабанным боем.
Александр I подозвал к себе Ермолова, которому помимо русской подчинялась прусская и баденская гвардейская пехота.
— Алексей Петрович, настала пора определить жребий сражения, — сказал царь по-французски громче, чем нужно, так как чувствовал, что изрекает историческую фразу. — Я не хочу мстить Франции за Москву, но воюю только с Наполеоном. Ступай на Бельвиль и возьми эти восточные ворота Парижа!..
Щадя русскую гвардию, Ермолов двинул вперед пруссаков и баденцев. К тому времени корпус Витгенштейна и гренадеры Раевского четыре раза атаковали Бельвиль, доолраясь до самых батарей, и четыре раза были вынуждены отступить. Кровопролитие началось ужасное, потери с ооеих сторон были значительны, и неприятель несколько отступил. Два полка прусской гвардии насчитали убитыми и ранеными более 80 офицеров, а у бадепцев из 800 человек в батальоне осталось всего лишь 80.
Перелом был достигнут. Пруссаки подходили к Ермолову и в присутствии государя поздравляли его, прибавляя:
— Сегодня ваш Красный Орел почернеет…
Ермолов получил от прусского короля крест Красного Орла 1-й степени за Кульм, но высшим военным орденом считался крест Черного Орла. Фридрих-Вильгельм, однако, не пожаловал ему эту награду из-за потерь, понесенных прусской гвардией.
Теперь надо было развить успех, тем более что на левом крыле союзников показались наконец колонны принца Вгортембергского. Ермолов во главе гвардейской пехоты пошел большой дорогою через Пантен, в то время как Милорадович повел гренадер еще левее — через Турель на Мениль-Монтан.
Яростным было последнее сопротивление французов. С высот Бельвиля поднялась страшная стрельба, несшая с собой смерть и разрушение. Гранаты беспрестанно разрывались вокруг; один осколок просвистел мимо ушей Ермолова. Заметя, что семеновцы нагибаются после каждого пушечного выстрела, он громко крикнул:
— Стыдно, ребята, кланяться французу! Ведь вы ядра реже видите, чем сухари!
Громкое «ура!» было ему ответом. Обгоняя своего командира, гвардейцы кинулись на гору. Неподалеку русская батарея беспрестанно посылала ядра, поражая французских канониров.
— Ваше превосходительство! Алексей Петрович! — услышал Ермолов знакомый голос и, обернувшись, увидел совершенно седого подполковника в обожженном артиллерийском мундире.
