Валерий Кормилицын - Держава (том первый)
У Гераськи было своё веселье. До самого вечера он корячился по гладкому столбу за вожделенными сапогами, но добился лишь прорехи на портах и не слишком трудовых мозолей.
— Во-о! — показал брату и Ваське натруженные ладони в волдырях. — Издевается, что ли, окоянный столб надо мной. Была бы у него морда — дал бы, — возмущался под смех окружающих.
В понедельник после работы Шотман с Северьяновым повели братьев устраиваться в вечернюю техническую школу.
Увидев красное четырёхэтажное здание школы, так непохожее на их деревенскую, Артём разволновался и предложил перекурить, чему успел научиться за месяц работы на заводе.
Миновав некрашеные деревянные склады, компания села на ящики, разбросанные у берега, и закурила.
Один Гераська размышляя: «На хрена сдалась мне эта вечерняя школа, — задумчиво пялился на чадящий, с потёртыми бортами буксир, с урчанием тащивший баржу. — В моряки хочу, а не в школу», — пытался сосредоточиться на словах Шотмана:
— Арифметике обучат и родной речи.
«Что я, говорить что ли, не могу», — вздохнул Гераська.
— … Техники и инженеры научат читать чертежи, ознакомят с оборудованием и механизмами. С основами слесарного мастерства. Ну и ещё кое–чему… Больше о жизни станете понимать, и о антинародной власти, которая угнетает рабочий класс, — затоптав папиросы, вышли на брусчатку Шлиссельбургского тракта и направились к зданию школы.
30 апреля утром, Шотман подошёл к братьям.
— Ребята, тут дело такое, — поковырял пальцем облупленный бок станка. — Подойдёте к мастеру и возьмёте на завтра отгулы. В лес на маёвку пойдём. Ему заплачено, проблем не будет, — вытер ветошью пальцы и направился к другим рабочим.
— Эх ты, вот здорово, — обрадовался Гераська, — опять же выпивка халявная наклюнется. А вон как раз и мастер подгребает. На рыбака и лещ плывёт, — показал пальцем в сторону приближавшейся пузатой фигуры в лихо заломленной бескозырке.
— Одного тока отпущу, — неожиданно заерепенился, по образному выражению Гераськи, «лещ в бескозырке». — Хто круглое катать, а плоское таскать станет? — закатился смехом мастер.
— Артём, братишка, ну можно я отгул возьму, — взмолился Гераська, скорчив умильную рожицу.
На следующий день огромная толпа собралась на опушке леса.
— Герасим! — строго глянул на предвкушающего выпивку парня Шотман. — Тебе особое задание от рабочего класса. Будешь нас охранять, а как увидишь посторонних, дашь знать.
— А как я дам? — растопырив уши из–под фуражки с лаковым козырьком, поинтересовался он, разглядывая взбирающегося на расшатанный ящик рабочего.
«О-о! Да я с этого ящика недавно на буксир любовался», — хмыкнул Гераська.
— Ты не хмыкай, — сделал ему замечание Шотман, а свисти ежели что.
Рабочий, балансируя на ящике и размахивая рукой, костерил виноватое во всём правительство, морское министерство, к которому относится Обуховский завод, и особенно помощника директора, подполковника Иванова:
— Это такая гнида, чтоб ему захлебнуться в морской пучине али в водке, — замерев на ящике, задумчиво высморкался в траву. — Нет, в морской пучине, — пришёл он к окончательному выводу.
Толпа зааплодировала.
«А то больно жирно ему будет, — подумал рабочий агитатор, — и так всё для начальства, — расстроился он, представив счастливого Иванова, — ведь сколько отопьёт, пока захлебнётся. Целое море выдует, шельмец», — расставив руки, забалансировал на постаменте, вспомнив по ассоциации стихотворение о гордом Буревестнике, под которым подразумевал в данный момент себя.
— А сейчас прочту вам стих одного известного поэта по фамилии… эта, — покатал во рту языком, ощутив отчего–то водочный привкус. — Горький! — выкрикнул он. — Песня о Буревестнике. Стих посвящён разгону демонстрации царскими опричниками… эта… четвёртого марта, сего года, — посчитал что–то на пальцах и заложил их за пояс.
— Ну чего стоишь? — поторопил Гераську Шотман.
— Уже иду. Начало только послухаю про птичку.
— Над седой равниной моря ветер тучи собирает. Между тучами и морем гордо реет Буревестник, яти его мать, чёрной молнии подобный… — вытер слезу рабочий. — Простите, это я от чувств, — растопырив руки, вновь стал балансировать на ящике.
«Ну-у, опять полетел, — наконец отправился на окраину леса Гераська. — А поэт и взаправду хороший… И как это он ловко придумал: «И тока гордый Буревестник, яти его мать, чёрной молнии подобный»…».
Со 2‑го мая, тот самый пресловутый Иванов, который и не подумал захлёбываться в водке, учинил форменную расправу: начал потихоньку увольнять не вышедших 1‑го мая на работу. К своему ужасу Гераська узнал, что уволен и он. Мастера, за выдачу такого количества отгулов, помощник начальника завода лишил месячной премии. Сейчас всё было в его руках, потому как он замещал начальника завода Власьева, собиравшегося ехать в Севастополь для сдачи пушек на военное судно, и утрясавшего какие–то проблемы в Морском министерстве.
Через несколько дней, 7‑го мая, в самом начале смены, Иванов был озадачен необычной картиной.
Обыкновенно в рабочее время заводской двор пуст. Иногда по каким–то своим делам, спешной походкой, в расчёте на то, что в окно конторы глазеет начальство, с озабоченным лицом прйдёт мастер или инженер.
Обязательно гремя вёдрами с совком и попутно, на двух языках — русском и украинском, поминая чертей в грязных сапогах, прошкандыляет уборщица тётя Клава.
Изредка, быстро прошмыгнёт работяга, и снова двор пуст, как голова сторожа. А сегодня пространство двора заполнили рабочие. Люди стояли группами или курили, сидя на корточках, и тихо о чём–то беседовали.
Даже тётя Клава не смогла их разогнать морской своей шваброй.
«Ну, сейчас я им покажу, где пушки отливают», — мстительно подумал Иванов и вышел во двор.
— Чего столпились, а-а? Гудка не слышали? Или расчёт хотите получить. Быстро приступайте к работе.
Однако на этот раз его грозный рык не подействовал. Наглой, разболтанной походкой, к тому же нехорошо улыбаясь, как отметил для себя Иванов, к нему подошёл Шотман.
— Господин помощник, прежде потрудитесь обратно принять уволенных, а лучше вызовите из Питера Власьева, мы с ним будем разговаривать.
«Помо–о–щник.., — разозлился Иванов, — токаря Шотмана, что ли, помощник».
— Я помощник начальника завода и сам во всём разберусь, — высокомерно глядя на рабочего, произнёс он.
— Мы вам не доверяем, — подлетел другой рабочий. — Генералу звоните.
— Он в Петербурге. Сейчас бросит дела и к вам примчится… Я замещаю генерала Власьева, и приказываю разойтись по мастерским и приступать к работе.
— А вот это видели?! — под смех рабочих, сунул ему под нос дулю Сашка Шотман.
— Что вам господин подполковник сказали, чего базар устроили, расходи–и–и-сь работа–а–ть, — поддержал начальника сторож, и тут же получил в челюсть от рабочего агитатора, обожавшего, яти его мать, буревестника.
Из будки выбежали другие сторожа, но их постигла та же плачевная участь — ну не задался у них сегодня рабочий день…
Как раз в этот момент, тоскующий Гераська просунул нечесанную бошку в фуражке с лаковым козырьком, в пролом забора и опешил, с завистью наблюдая, как работяги дубасят сторожей.
— Иди сюда, — заметил его Шотман. — За тебя ребята заступились, чтоб обратно на работу приняли. Собирай молодых пацанов, вооружайтесь обрезками труб, ломами и выгоняйте рабочих из мастерских. Кричите слово: «Забастовка!»
«Да-а. Дело принимает скверный оборот, — подумал Иванов, — такого на моей памяти ещё не было, — кинулся в контору звонить начальнику завода. — Хоть бы не успел в Севастополь уехать».
Власьев был ещё в Петербурге. Услышав по телефону взволнованный голос помощника, бросил все дела и на катере к обеду добрался до завода.
Толпа рабочих окружила его. Оппозиционная банда сторожей была напрочь разбита и спряталась в конюшне.
— Мы вас уважаем, господин начальник. Вы рабочим помогаете, — встал перед генералом почитатель буревестника и протянул сложенную бумагу с требованиями.
— Что это? — удивился Власьев.
— Это наши требования, — отодвинул в сторону друга буревестника Шотман. — Во–первых, вернуть уволенных Ивановым рабочих. Во–вторых, внесение в табель праздников — 1 мая, а так же увеличение расценок, отмена сверхурочной работы и введение 8‑ми часового рабочего дня.
— Господа рабочие, я тронут вашим ко мне отношением, но выполнить все требования не в моей власти. Я должен посоветоваться в Морском министерстве, в ведении коего находится Обуховский завод. А уволенных, как вернусь из Севастополя, приму на работу своей властью. Это я вам со всей ответственностью обещаю. Сейчас же сделать ничего не могу, так как нахожусь во временном отпуске, и официально передал право на управление Иванову. Всё будет хорошо, господа рабочие. Прошу вас разойтись и приступать к работе, — направился на причал, где ждал его катер.
![Антон Волков - Битва за Свет [СИ]](/uploads/posts/books/272911/272911.jpg)
