Томас Рид - Белая перчатка
Марион устремила взгляд на своего пламенного поклонника. Она не могла не поверить его искренности. Как бы он ни был вероломен, его чувства к ней не вызывали сомнений. Она давно знала, что он любит ее.
Быть может, это и заставило ее подавить свое возмущение. Что оскорбительного в том, что он взывает к ней, пав к ее ногам? В ее глазах можно было прочесть не возмущение, а жалость. Но через минуту взгляд ее равнодушно скользнул по нему, став таким же непроницаемым и холодным, как прежде.
Обманутый этим смягченным выражением лица, Скэрти на мгновение почувствовал себя победителем.
Но, увы, только на мгновение! Холодное равнодушие скользнувшего по нему взгляда яснее всяких слов сказало ему, что надеяться не на что.
Марион подтвердила это на словах – коротким, бесповоротным отказом.
После этого Скэрти не оставалось ничего другого, как подняться, надеть шлем и откланяться. ***
Марион пошла вверх по холму, а Скэрти, пройдя несколько шагов, остановился и следил за ней, пока она не скрылась из глаз.
Лицо его было неузнаваемо. Все, что он с трудом прятал под маской смиренной учтивости – бешеная неукротимость страстей, злоба, оскорбленная гордость, – все это сейчас прорвалось наружу.
– Довольно! Я больше не стану церемониться! – пробормотал он, скрипнув зубами. – С этой гордячкой надо действовать не так – не добром, а силой! Только так и можно завладеть ее рукой, да, пожалуй, и сердцем. Я знавал таких. А в истории разве мало примеров? Взять хотя бы похищение сабинянок! Долго ли они ненавидели своих похитителей? Нет, очень скоро стали любящими женами, и то, что, по мнению глупцов, должно было внушить им ненависть, только еще сильнее разожгло их любовь. Клянусь Небом, я последую примеру этих римских насильников, мне не остается ничего другого! Сейчас у меня в колчане имеется еще стрела, пора положить ее на тетиву. Наверно, сэр Мармадьюк уже проснулся, хотя он, кажется, не поднимается так рано, как его очаровательная дочь... Проклятье! Что могло заставить ее выйти до рассвета из дома? Я, конечно, дознаюсь, и если окажется, что...
Он стиснул зубы и схватился за ворот, словно у него перехватило дыхание.
– Да, Марион Уэд, – прошептал он, – если это так, ты станешь моей любовницей, а не женой!
Отцепив поводья, он вскочил на коня и, вонзив в него шпоры, погнал его галопом вверх по склону к дому.
Глава 57
СЭР МАРМАДЬЮК В ЗАТРУДНЕНИИ
Сэр Мармадьюк сидел у себя в библиотеке, погруженный в невеселые размышления.
Последнее время он жил в постоянной тревоге, в предчувствии надвигающейся опасности, угрожающей ему и его близким. У него было достаточно оснований для таких опасений. Он знал, что он скомпрометировал себя не только участием в тайном собрании, происходившем в Каменной Балке, но и многими другими делами, которые, быть может, уже расследуются «Звездной палатой».
Предположения, возникшие у него в связи с арестом Генри Голтспера, не давали ему покоя. Голтспера арестовали рано утром, вскоре после того, как кончилось совещание, и это невольно вызывало подозрения, что на собрании присутствовал шпион.
Если это так – а сэр Мармадьюк неизменно приходил к этому заключению, он должен считать свою жизнь конченой, как если бы его уже схватили, судили и приговорили к плахе.
Но если там был шпион, то это, должно быть, сам капитан Скэрти или кто-нибудь, непосредственно связанный с ним, иначе почему бы арестовали Голтспера?
Сэр Мармадьюк считал капитана королевских кирасиров способным на любую низость. Его дружелюбие и любезность, его неоднократные сожаления по поводу того, что ему приходится играть такую роль, не внушали доверия хозяину дома. Сэр Мармадьюк без труда разгадал вероломную натуру своего непрошеного гостя.
До сих пор Скэрти не позволял себе ни малейшего намека на то, что ему было известно. У него были свои причины молчать. И все же сэр Мармадьюк не мог отделаться от подозрений.
К несчастью, у него не было никакой возможности проверить их. Скэрти тщательно следил за его корреспонденцией, ссылаясь на королевский приказ, а те из участников тайного собрания, с кем сэр Мармадьюк мог повидаться лично, тоже ничего не знали и могли только подозревать. Никто, кроме Дэнси, Уэлфорда и Грегори Гарта, не был осведомлен о том, что произошло в ту ночь. Дэнси с дочерью уехали несколько недель назад неизвестно куда; с Уэлфордом сэр Мармадьюк никогда не имел никаких дел, а Грегори Гарта он и вовсе не знал.
Сознавая, что жизнь его висит на волоске, сэр Мармадьюк возлагал надежды только на парламент.
Этот парламент, получивший впоследствии название Долгого и представлявший собой собрание самых пламенных патриотов, когда-либо собиравшихся вместе, должен был со дня на день начать свою деятельность и вступить в борьбу с древней гидрой, именующей себя королевской властью. Угнетенным это сулило облегчение, осужденным – отмену приговора, заключенным – свободу.
Однако гидра эта, хотя и была несколько придавлена и напугана, все еще сохраняла свое ядовитое жало. В некоторых графствах власть ее держалась все так же крепко, и там по-прежнему чинились всякие насилия – хватали людей, конфисковывали имущество, обезглавливали невинных.
Неудивительно, что сэр Мармадьюк Уэд опасался за свою жизнь. Сэр Джон Элиот ( Элиот Джон (1592 – 1632) – один из лидеров оппозиции в парламенте в 20-х годах XVII века. Разоблачал в парламенте всемогущего фаворита Карла I герцога Бэкингема. Неоднократно арестовывался. Умер в тюрьме от чахотки.) томился в тюрьме; Лентолл ( Лентолл Уильям (1591 – 1662) – юрист, спикер палаты общин, один из крупнейших деятелей партии индепендентов.), Лильберн ( Лильберн Джон (1618 – 1657) – вождь мелкобуржуазной демократической партии левеллеров, выдающийся публицист. В 1638 году за распространение противоправительственной литературы был выставлен у позорного столба, подвергнут бичеванию и приговорен к пожизненному тюремному заключению. Освобожден в 1641 году. Впоследствии подвергался преследованиям со стороны просвитериан, а потом со стороны Кромвеля, которого обвинял в измене интересам народа.), Принн подвергались всяческим притеснениям. А сколько людей ходило по улицам с отрубленными ушами или изувеченные пытками! А Голтспер, которого сэр Мармадьюк знал ныне как смелого патриота, объявлен вне закона и скрывается, разыскиваемый гнусными ищейками – тайными агентами мстительной королевы.
Сэр Мармадьюк чувствовал себя пловцом посреди разъяренного океана. Парламент казался ему спасательной лодкой, спешившей на помощь и пробивающейся через гребни волн. Дойдет ли она до него? Спасут ли его? Или ему суждено увидеть, как она разобьется о скалы и ее отважную команду поглотит бушующий океан?
Поистине это была отважная команда, которая в те бурные дни взялась за руль государственного корабля, чтобы привести его в надежную гавань!
Сколько славных имен, которые передаются из уст в уста и живут в каждом сердце! Пим, Гемпден, Голлис, Гезльриг, лорды Кимболтон ( Кимболтон, лорд, Эдуард Монтегю, граф Манчестер (1602 – 1671) – председатель палаты лордов, один из лидеров просвитериан. Был в оппозиции королю, но во время гражданской войны стремился к соглашению с ним.), Эссекс ( Эссекс Роберт Девере (1591 -1646) – один из лидеров пресвитериан в палате лордов; во время гражданской войны был главнокомандующим парламентской армии. Сторонник компромисса.), Ферфакс ( Ферфакс Томас, барон Кларендон (1612 – 1671) пресвитерианин, генерал; в 1645 – 1650 годах был главнокомандующим парламентской армии.) и, наконец, самое славное из всех, бессмертное имя Оливер Кромвель! Эта блестящая плеяда имен внушала уверенность и бодрость даже самым робким; она помогала им не падать духом.
Что значит теперь, спустя два столетия, жалкий титул «Carolus Rex» по сравнению с этими великими именами! Даже и тогда он с каждым днем постепенно утрачивал свое могущество. И наступило время, когда люди, словно очнувшись после тяжелого похмелья, поняли, что верность королю – это не что иное, как попранные права и задушенная свобода, что слово «король» отождествляется со словом «тиран», а слово «патриот» обрело свой подлинный смысл.
Это были не политические дельцы наших дней, величающие себя государственными деятелями, бессовестно спекулирующие народными правами, готовые в любую минуту переметнуться из одного лагеря в другой, политиканы, набившие себе руку на грязных интригах, люди без стыда и совести, позорящие английскую нацию, которых предают проклятию, едва только они сходят со сцены или оканчивают свое бесславное существование.
Как не похожи нынешние времена на те славные дни, когда Англия в мучительных усилиях завоевывала себе свободу! Будем надеяться, что она и доныне сохранила свой вольнолюбивый дух и найдет еще в себе силы подняться и сбросить позорные оковы рабства, в какую бы форму оно ни облекалось – в бесправное крепостничество прежних дней или в пришедшую ему теперь на смену современную систему налогов. Ибо называть можно по-разному, но по существу это одно и то же.
