Нина Соротокина - Кладоискатели. Хроника времён Анны Ивановны
Только у Лизоньки были самые светлые чувства. Она верила, князь Гондлевский потому освободил Матвея, что узнал от Люберова: Козловский ее жених. Мысль эта была горячей и сладостной. Не каждой девице выпадает счастье спасти из узилища своего возлюбленного.
Ксаверий решил не принимать в расчет поступки отца, захотел освободить русского — это его дело, приятно только, что сам он может вернуться из заточения в привычную жизнь, теперь не нужно прятаться от Лизоньки, которая в противном случае пристала бы с ножом к горлу, требуя освобождения своего жениха.
И все-таки больше всех был удивлен Родион Люберов. Слыхал он, что в жизни случаются самые фантастические совпадения, но чтоб такое… Причиной его удивления было пойманное в разговоре имя: мадемуазель Сурмилова. Теперь-то ему все стало ясно. Кто, как не эта прекрасная, смелая девушка, имеет право ехать в Россию вместе с поручиком Козловским? А поручик Люберов — свинья, иного эпитета он недостоин. Этот поручик год прожил в доме ее отца, а вместо естественного чувства благодарности заподозрил черт знает в чем…
Лиза не удержалась, объявила за столом, что Матвей жених ее. Теперь пришла очередь удивляться княгине. Ее нежное, чуть желтоватое лицо пошло пятнами. Богатая невеста уплывала из рук на виду у всех, и уже ничем нельзя было остановить это движение. На мужа она не смотрела, а ироничный взгляд сына поймала и вспыхнула от стыда: он все знает, все понял!
В конце застолья офицеры откланялись. Служебные дела вынуждают их оставить гостеприимный замок. Но офицеры берут на себя смелость заверить благородных хозяев и их очаровательную гостью, что отсутствие их не будет продолжительным. При первой же возможности они заглянут сюда опять, чтобы сопровождать дражайшую Елизавету Карповну в ее вояже до Петербурга.
— Это как понимать, мадемуазель с табуном коней поскачет? — не скрывая насмешки, поинтересовался князь.
Отнюдь… Табун лошадей поскачет своим порядком, а у господ офицеров своя задача. Им бы только присмотреть племенных жеребцов, а транспортировка оных лежит на плечах у армии.
Лизонька улучила минутку, чтобы сказать Матвею два слова наедине. Павла совершенно потерялась на фоне общего благолепия, но сделала все, чтобы помешать этой интимной минутке. Кажется, в конце мелодрамы комическим героям дается полный простор для веселых реплик — действуй! А Павла стала в буквальном смысле путаться под ногами, причитая:
— Да что вы тут… с ума посходили? Какой жених может быть без папеньки? Карп Ильич нас за это не похвалят! Вот ведь сватовство бесовское…
— Сударыня, — почтительно склонился перед ней Родион, — разумеется, мы ничего не можем решить без господина Сурмилова. Но разве не поражает вас эта удивительная встреча? — Родион тарахтел без остановки все время, которое влюбленные провели за портьерой.
Слов их не было слышно, только вздохи. И расскажи Матвей, чем закончилось это прощание, пришлось бы показать и три цепочки, которые Лизонька одну за другой повесила на шею жениху: одну с ладанкой, другую с заговорным стеклянным камушком-глазом и третью с медальоном, в котором хранилась прядь ее волос.
Матвею вернули его похищенную лошадь. Потом Лизонька стояла в воротах замка и махала белым платком, но друзья не оглядывались, мысли их были заняты уже совсем другим. Через полчаса они оказались на месте, а именно на круглой поляне с кустом орешника посередине.
— Вот здесь все и произошло, — сказал Родион, — Смотри, кровь на подорожнике. Виноват во всем я сам. Болтлив излишне.
— Как ты думаешь, чем не угодил Шамбер высокой шляхте? Или они прямо подозревают его в краже золота?
— Уже одно то, что он письма разослал по двум адресам, должно было их вывести из себя.
— Ах да, письма… Я и забыл.
— Что будем делать?
— А что делать? Теперь только надо обсудить, сразу ехать к Бирону с повинной, или… я не знаю, что «или». Я выдохся!
— Или ехать в Варшаву, — докончил за него Родион. — И там найти Шамбера, если он, разумеется, жив.
— Если он, не приведи Господь, еще жив, — жестко сказал Матвей, — то он непременно сообщил своим польским друзьям, куда он дел это золото. Признание — цена его жизни. А если он мертв, то тайну уволок с собой в могилу.
— Не забывай, у Шамбера был напарник.
— Не такой он дурак, чтобы заранее сообщать напарнику тайну клада, — проворчал Матвей. — Это все равно что могильщика Яцека расспрашивать о Шамберовых делах.
— Слушай, а не сходить ли нам и впрямь к могильщику? — Родион уцепился за последнее слово. — Ведь о чем-то там Шамбер говорил. Могильщик не будет делать из их разговоров тайны, главное, хорошо заплатить.
— Из каких это шишей мы хорошо заплатим? — усмехнулся Матвей, но спорить не стал.
Друзья направили лошадей к дому могильщика.
— Что-то не похож ты на счастливого человека! — сказал вдруг Родион. — Ведь с невестой встретился. Такая прелестная девица!
— Елизавета Карповна диво дивное, что и говорить. Я как ее увидел, глазам не поверил. Думаю, неужели я эту любил… или другую? Знаешь, аж дух захватило! Но не об этом сейчас я думаю. Понимаешь, Родька, крутит меня жизнь! Ведь не сядь я тогда в Париже с Сюрвилем в карету… Именно после этого судьба моя вкривь и вкось, ладья дала течь, а жизнь, словно из гнилых ниток сшита, вся по швам расползлась.
— Ладно, не причитай, потом обсудим. Приехали.
Они привязали лошадей к сломанной изгороди. Никто не отозвался на их стук. Родион толкнул дверь — не заперто.
К их удивлению, хозяин был дома, и немудрено, что он не отозвался на их стук. Могильщик спал, сидя за столом и уронив голову в деревянную миску с остатками какой-то еды, рядом стояла порожняя бутыль. Сейчас уже нельзя было понять, что в ней содержалось: домашняя настойка или брага. Ясно только, что пьянящая жидкость без остатка перекочевала из одного вместилища в другое и свалила мощную фигуру могильщика.
— Фу, пахнет как мерзко! — бросил Матвей.
— Понятное дело. Ты к другим запахам привык. В подвалах и тюрьмах воздух чистый, бодрящий, сивухой не воняет!
Матвей сел на лавку, осмотрелся. Каждая вещь здесь — плохо оструганный стол, грубая, покрытая мешковиной лавка, жалкая утварь в холодной печи, все под стать хозяину — являла собой картину крайней бедности, убогости и униженности. Вид этих вещей говорил — да, мы не родовиты и у нас трудная жизнь, видите, как нас покорежило? Но нашли они в хижине одну вещь, которая выглядела инородно и вызывающе: бархатный кафтан, висящий на деревянных, как в портняжной мастерской, распорках. Кафтан был украшен тонкой серебряной вышивкой, серебряными же пуговицами и петлями из серебряного шнура.
— Откуда здесь этот жюсокор?
— Кафтан, что ли?
— Ну да, вот это!
— Я же тебе объяснял. — Родион действительно всю дорогу пересказывал Матвею события последних дней, но во время езды особенно не поговоришь, иные мелочи и выскальзывают. — Этот жюсокор, как ты говоришь, подарил могильщику Шамбер неизвестно за какие заслуги. Могильщик был за этот бархат бит на господском дворе, но оправдался. Ксендз за него заступился, и могильщику удалось сохранить свою собственность.
— А почему ксендз верит этому пьяному битюгу? Рожа-то — страх Божий! — вопрошал Матвей машинально, все его внимание было приковано к кафтану. Он обошел его, потом ощупал подкладку из тафты.
— Рожа еще ни о чем не говорит, — терпеливо объяснял Родион. — Вон у Шамбера какая рожа — загляденье. А про могильщика ксендз распространяться не стал, но я этому рассказу очень верю. Тайна исповеди, понял?
— Знаешь, чья это одежда? — спросил Матвей, садясь на лавку, вид у него был до чрезвычайности взволнованный. — Это жюсокор Виктора де Сюрвиля.
Я его, беднягу, в этом камзоле ксендзу сдал. Не думаю, чтоб перед похоронами его раздели.
— Нет, на ксендза это совершенно не похоже. — Страшная догадка уже обожгла мозг Родиона. — Ты хочешь сказать, что покойника раздели потом? И для этого достали из могилы?..
— Не достали, а достал. Шамбер туда и ехал, когда на него напали. Словом, я знаю, где золото.
Часть VI
И ПОСЛЕДНЯЯ
1
— Тетенька, говорят, в городе пророк объявился. Звать Игнатий. Так вот этот Игнатий предсказывает, что людям за пороки их и за жизнь неправедную будет послано наводнение, — сказала Клеопатра, возвращаясь с прогулки.
Голос ее звучал заинтересованно, и не более, в нем не было страха и настороженности, которые присутствуют в словах истинных петербуржцев, — если только уместен этот эпитет для города возрастом в тридцать лет, — при упоминании ужасного слова — наводнение.
— Вздор все это. В прошлом году по осени нас залило, а наводнение два года подряд не бывает, — сказала Варвара Петровна, разглядывая лежащий перед ней ковер карт. — А выпадает нам с тобой, дева, дальняя дорога. Видишь, как шестерка пик легла? Это и есть дальняя дорога. А сверху шестерка бубен. Это скорая дорога. Шестерка червей — аккурат под сердцем — это моя дорога, потому что я дама этой масти.
