Роберт Грейвз - Царь Иисус
— Из какого города твои негодяи?
— Это голодные люди из Капернаума.
— Очень хорошо, — сказал управляющий. — Я обязательно сообщу о них в Капернаум. И сам буду свидетельствовать против них. Из-за самарян, греков и бродяг я бы не стал утруждать себя и терять два дня в самый разгар работы, но эти двое своими плащами и посохами обманывают людей, ведь они молотят зерно в субботний день. Совесть не позволяет мне скрыть их преступление, а посохи сломает о колено судебный чиновник.
— Мы тоже пойдем с тобой, — сказали соседи. — И тоже будем свидетельствовать в суде.
В тот вечер управляющий досыта накормил Иисуса и его учеников.
— Пока вас не признали виновными, — сказал он, — вы не виноваты, и я не хочу, чтобы вы плохо говорили о моем хозяине. Теперь ешьте, ешьте, пока у вас слезы не польются из глаз.
Тем не менее управляющий не изменил своего решения идти в Капернаум.
Старейшины синагоги в Капернауме поблагодарили его за то, что у него хватило духу довести дело до конца, таким оно показалось им серьезным. Однако Иисус потребовал, чтобы они прежде судили его, ибо он учитель и отвечает за своих учеников.
Его требование удовлетворили, и Иисус в первый раз предстал в качестве обвиняемого, однако вскоре все поняли, кто на самом деле судья и кто обвиняемые.
Иисус признал, что два его ученика сделали то, в чем их обвиняли, но заявил, что это была необходимость, и напомнил о другом случае:
— Разве вы не знаете, как поступил царь Давид в Номве, когда едва не умер от голода? Он попросил у священника Авимелеха, отца Авиафара, пять священных хлебов с алтаря и разделил их между своими людьми.
— Твои люди не умерли от голода.
— Неужели нужно умереть, чтобы показать, как ты голоден.
— И ты не царь Давид.
— Но мои ученики не ели священного хлеба. Они лишь воспользовались древним правом на колоски.
Если бы наши обвинители из Ен-Ганнима позвали нас к себе, как велит им долг, и поставили перед нами еду, эти люди не сделали бы того, что они сделали. Долг каждого человека — накормить странника, и если была нарушена суббота, то нарушили ее наши обвинители.
— Еды у них вдоволь, потому что сначала они нас опозорили, а потом все-таки накормили, — сказал Петр. — Я давно знаю жителей Ен-Ганнима, знаю, как они ставят вооруженную охрану у ворот в поле, чтобы возвращающиеся после Пасхи паломники не могли сорвать свои законные колоски.
Тогда заговорил один из судей:
— Все так, да не так, сын Ионы. Если ты не рвал колосья перед субботой и не надеешься сорвать после, то это не значит, что ты можешь нарушать субботу. Надо было взять еду с собой!
Иисус'ответил вместо Петра:
— Так и Авимелех мог бы ответить царю Давиду. Но человек для субботы или суббота для человека? Разве суббота не должна быть днем отдыха и радости? Зачем же делать из нее день голода и печали? А как радоваться и отдыхать голодному?
Зерноторговец, которого Иисус исцелил, когда в первый раз приходил в Капернаум, тоже был среди судей. Он сурово произнес:
— Царь Давид советовал нам полагаться на Господа и говорил, что ни разу в жизни не видел благочестивого человека брошенным в несчастье, а его детей просящими кусок хлеба. Кто соблюдает Закон, не ходит в субботу голодным.
— Это ты в похвалу себе? Мол, я богат и не желаю якшаться с бедняками. Они-де не соблюдают Закон. Но ведь виноват ты. Неужели пастух или пахарь должны лишиться Божьего благословения, если, работая до упаду, не в состоянии заслужить для себя спасение? Разве они могут по тридцать раз на день надевать и снимать молитвенные одежды, молиться столько же, сколько ты, и по сто раз мыть руки? Закон для тебя в удовольствие, и ты добровольно налагаешь на себя обязательства, о которых Моисей и не помышлял. Закон действительно создан, чтоб его исполняли с удовольствием, но то, что для тебя удовольствие, — для бедняков горе. И ты еще говоришь: «Этот человек нечистый, его нельзя пускать к нам».
— Мудрецы предупреждали нас: обнесите Закон забором, чтобы защитить его от посягательств и нарушений.
— Мудрецы говорили: «Огороди Закон и стань на страже его, но только не внутри ограды, иначе не увидишь, что делается за твоей спиной. Лучше стань за оградой и тогда все увидишь». Тот, кто оказывается внутри, превращает ограду в неприступную стену, защищающую вроде его личную собственность, из которой изгоняются бедняки.
— Ты хочешь соединить нас с теми, кто ест нечистое?
— Не только то, что входит в человека, грязнит его, но и то, что выходит из него. Чистое превращается в нечистое в теле человека. Вы едите сладкую пищу Закона, как сказано: «Приятная речь — сотовый мед», — но изрыгаете злые мысли, гордыню и глупость.
С этими словами Иисус указал пальцем на зерно-торговца и поведал собравшимся притчу о человеке, который, избавившись от нечистой силы, приводившей его в самые опасные места, решил возвратиться домой, но в выметенном и убранном доме он заскучал от одиночества и вновь, призвал к себе семь злых духов.
Председатель совета старейшин спросил Иисуса:
— Неужели ты, юноша, ставишь себя выше нас, поседевших над изучением Закона?
— Пусть вместо юноши, который должен молчать, когда старик изрекает глупость, скажет пророк Иеремия: «Как вы говорите: «мы мудры, и закон Господень у нас»? А вот лживая трость книжников и его превращает в ложь».
На этом суд закончился, и судьи, посоветовавшись, выразили Иисусу и его ученикам порицание, но не назначили никакого наказания. Тем не менее они отправили старшим братьям Иисуса — Иосии, Иуде и Симону — письмо, предупреждая, что если Иисус не вернется к плотницкому делу в Назарете, то его объявят сумасшедшим и за него возьмутся стражники Ирода Антипы.
Через два дня испуганные братья явились в Капернаум в сопровождении матери Иисуса. Узнав, что Иисус проповедует в доме сборщика податей толпе не очень добродетельных бедняков, Иосия послал мальчика сказать: «Твои мать и братья желают немедленно видеть тебя».
Несмотря на это («Чти отца и матерь твою»), Иисус не прервал проповедь и не вышел к матери, как сделал бы любой благочестивый еврей на его месте, ибо он понял, что не мать а братья приказывают ему выйти к ним.
Он ответил:
— У пророка нет ни отца, ни матери, ни братьев, а есть только его ученики. Сам Моисей благословил колено Левия такими словами: «Они слова Божьи хранят и завет соблюдают, но ни на отца, ни на матерь свою не смотрят и братьев своих не признают, и сыновей не признают». Так и вы все отрекитесь от отца и от матери, и от братьев, и от детей, если они мешают вам соединиться в любви с Господом.
Иосия пересказал ответ Иисуса старейшинам синагоги в Капернауме и со вздохом добавил:
— Увы, больше мы ничего не в силах сделать. Наш брат с самого детства был нахален и бесстыден, и мы умываем руки. Отдавайте его кому следует, ибо сказано: «Кто восстает на родителей своих, должен умереть». Разве сказанное нашим братом его матери не восстание?
Однако Мария, повернувшись к Иосии, спросила:
— Кто это восстает против матери? Только не мой любящий сын. Ты говоришь так, потому что лишил его законного наследства? Ты говоришь так, потому что он помирил тебя с Иудой и Симоном? Вспомни о порванной упряжи и устыдись. — И она повернулась к старейшинам. — Ни один сын не мог бы сделать для матери больше того, что сделал он. Ведь он отдал мне свой дом и все, что в нем есть, перед тем как уйти к ессеям в Каллирою. Да и не было такого, чтоб он не исполнил мое приказание. Это Иосию он не послушался, а не меня. Господь свидетель, мне не на что жаловаться.
Старцы жалостливо покачали головами:
— Вот они, матери Израиля! Матери Израиля! Всегда готовы отречься от себя ради недостойного сына.
Несмотря на протесты Марии, было решено, что Иисус оказал ей неуважение, поэтому, когда он вышел из дома сборщика податей, один из старцев набросился на него с руганью. Иисус же сказал:
— Успокойся, человече! Если я обидел мою мать, пусть она сама мне это скажет, и я у нее попрошу прощения. Но я знаю человека, и ты знаешь человека, который кричал: «Корван» {21}, — и на самом деле посвятил оливковую рощу Богу. Однако не было ли это сделано назло отцу, который хотел купить у него эту рощу, но, как ему показалось, за слишком малую цену.
Старец побледнел и задрожал от стыда.
Через некоторое время Иисус получил письмо от трех председателей общин трех синагог Капернаума, в котором говорилось, что из-за его любви ко всему нечистому он отлучен от общины и если будет продолжать проповедовать, то его сдадут стражникам Ирода как смутьяна.
Иисус отправился в Хоразин, где с еще большим жаром проповедовал приход царства Божия, которое представлялось ему чем-то вроде возвращения к Золотому Веку. Однако он не забывал снова и снова призывать своих учеников не заботиться о еде, одежде и деньгах, потому что Господь всегда заботится о тех, кто Его любит, и отрешаться от всего земного ради полноправного гражданства в царстве Божием, подобно тому как ювелир иногда продает все свои камни ради приобретения какой-нибудь необыкновенной жемчужины.
