Григорий Чхартишвили - Аристономия
– В восемнадцатом году пробирался я из Совдепии на юг. И уже перед самой украинской границей попался-таки красному патрулю. Обшарил меня пролетарий, ловкий такой, не иначе из воров-карманников. Нащупал за подкладкой документ, удостоверяющий мою личность. Ну, думаю, со святыми в рай. – Патрикеев поднял глаза к потолку, сделал постную мину, перекрестился. – У меня ведь там: «товарищ окружного военного прокурора, полковник» и прочее… На мое счастье, патрульный начальник оказался малограмотный. С грехом пополам осилил только первое слово «товарищ» – и на том успокоился. Ну, коли товарищ, то иди себе… Вам смешно? – оскалился полковник, хотя Антон и не думал смеяться. – Это еще не вся история, я вам дальше расскажу. Уже на нашей стороне, близ Ростова, останавливает меня казачий патруль. Этим я подал удостоверение сам, уверенно. Свои же! Урядник, представьте, тоже оказался не особенный книгочей. Глянул в бумагу – ах, това-рищ, – и нагайкой по физиономии. Хорошо, шашкой башку не распетрушил… Погодите-ка, коллега, да вы не тот ли Клобуков, который возглавлял «Помросс», поставлявший в армию чудесную швейцарскую продукцию? – по обыкновению неожиданно сделал зигзаг Аркадий Константинович.
– Почему только швейцарскую? Мы закупали товар по всей Европе.
– Отличная должность, высокозавидная, – почтительно склонил голову Патрикеев. – И ответственность огромная, не по летам.
Тут же он быстренько свернул затянувшуюся безо всякой нужды беседу.
– С квартирой проблемочку решим. Есть у меня человек, на все руки дока. Устроит в превосходном виде – насколько сие возможно в нашем вавилоне. А если не потрафит, милости прошу не Петру Кирилловичу жаловаться, а отнестись прямо до меня. Подыщем вам, коллега, другое жилье. Для воспитанника дорогого Петра Кирилловича сережку из ушка и даже обе. – Широкий лоб полковника собрался горестными складками. – Полагаю, у него, бедного, кроме вас на всем белом свете никого и не осталось.
Вот какое, выходит, сделал Патрикеев заключение из своего хитрого опроса? Но удивился Антон только в первое мгновение. А потом сказал себе, что полковник чертовски умен и, очень возможно, разобрался в психологии Бердышева лучше, чем ее понимал Антон. Ведь действительно: получается, что он – единственное звено, которое связывает Петра Кирилловича с навсегда ушедшей жизнью.
Наголо бритый человек неопределенного возраста зашевелил бровями, что-то соображая. От этого весь скальп и даже уши у него задвигались. «Дока на все руки» звался Шишковым, одет был в мятый френч без погон, полосатые брюки и штиблеты с кожаными галошами, хоть погода стояла теплая и сухая.
– Меньше обувка стаптывается, – объяснил он, поймав взгляд Антона. – Скажите, сударь, вам обязательно с отдельным входом?
Нет, хотел сказать Антон, но капитан опередил его:
– Обязательно.
Уютно мурлыкая, бритый зашелестел грязненькой тетрадочкой, где вместо букв были какие-то значочки, будто воробей наследил. В маленькой комнате, куда Сокольников с Антоном попали от разговорчивого полковника, на тесно сдвинутых столах громоздились канцелярские папки, тут же почему-то лежало велосипедное колесо.
И опять ответ прозвучал, едва лишь Антон перевел взгляд на неуместный предмет.
– Отвинчиваю. Отчаянный народ – прямо от крыльца контрразведки тырят. – Шишков сложил толстые губы коромыслом. – Раньше только седло снимал – все равно угнали. Велосипед я, конечно, вернул, а вору сделал чики-чики. – Он провел большим пальцем по шее, будто перерезая горло. – Но этим сейчас мало кого напугаешь. А колесо – иное дело, без колеса не уведут.
В каком смысле «чики-чики»? – хотелось спросить Антону. Не в буквальном же? Но спросил про другое:
– Скажите, а почему квартирным вопросом занимается контрразведка?
– Контрразведка, сударь мой, должна знать всё, – промурлыкал Шишков, ведя пальцем по закорючкам. – Не про тайны науки, конечно, иль про бездны мирозданья, но про город – всё. Средь прочего и про жилищные резервы… – Палец остановился. – Вот, то что нужно. Правда, далеконько, за Корабельной. Но на Городской стороне с отдельным входом и письменным столом вообще ничего.
Капитан вопросительно посмотрел на Антона. Тот кивнул. Ему и так было неловко, что занятые люди тратят на него столько времени.
– Это неважно. Я собираюсь не гулять, а работать.
Сокольников взглянул на свои наручные часы.
– Тогда едем.
– Тихон… Андреевич, – не сразу вспомнил отчество Антон (имя-то тихого офицера запомнить было нетрудно), – вам совершенно незачем… Господин Шишков меня проводит.
– Приказано устроить. Должен убедиться, – отрезал капитан.
И поехали.
В самом деле, дорога оказалась неблизкой – минут на двадцать. Машина сначала поднялась по улице, потом покатила по крутому спуску вниз. Уже почти совсем стемнело, уличные фонари в этой части города не горели, лишь тускло светились окна, и Антон мало что мог разглядеть. Вот слева заблестела вода – автомобиль мчал по краю неширокой бухты. Где-то неподалеку гуднул невидимый паровоз. Затем потянулись длинные и громоздкие постройки, вовсе неосвещенные – склады или, может быть, мастерские.
Снова начался жилой квартал, но не городского, а деревенского вида. Улица была немощеной, по обе стороны, за плетнями, торчали соломенные и дранковые крыши, колодезные журавли.
Сотрудник контрразведки показал:
– Вон он, номер шестнадцать. Здесь и проживают Пасюки, где мы вас славно разместим.
Вылезли. Антон вдохнул аромат сирени. Дом был с белыми мазаными стенами, за ним, кажется, находился сад. Лязгнула цепь, гавкнула собака. Словно в ответ, встревоженно закудахтали куры.
Буколическая идиллия, прямо «Новая Элоиза», подумал недавний швейцарец, стараясь настроиться на иронически-этнографический лад.
– Эй, хозяева! – Шишков толкнул калитку, цыкнул на рычащего пса – тот сразу умолк. Собаки знают, на кого можно щериться, а на кого нельзя. – Встречайте гостей!
Из хаты вышел мужчина в темной рубахе, у него из-за спины выглядывала женщина, наскоро повязывая платок. Кто-то еще подсматривал из окна.
– Постояльца к вам привел! – весело крикнул контрразведчик. – Казенного. Оплата согласно тарифу.
– Хтой-то? – настороженно сказал хозяин, не двигаясь. – Вы хто такие будете?
Баба визгливо:
– Якого ще постояльца? Куды нам его?
– А шо ж, никак Петро вернулся? – всплеснул руками Шишков, немедленно переходя на певучий южный говор. – Ай, батьке с мамкой радость!
Мужчина замахнулся на жену:
– Тихо ты, дура. – И Шишкову, изобразив неуклюжий поклон. – Звиняйте, не признал. Тёмно. Та вы заходьте до дому, милости просим.
– Заходить нам к тебе, Пасюк, недосуг. Покажи-ка лучше господину ваш «выселок». – Бритый объяснил Антону. – Они сынку старшему, Петру, во дворе «выселок» поставили, это такой отдельный домик. Там и стол есть, потому он, Петро этот, в коммерческом училище обучается. То есть обучался.
Хозяева подошли ближе.
– Так где Петро-то ваш? – лениво спросил агент. – Не сыскался?
– Бог его знает. Сгинул и весточки нет. – Хозяин локтем подпихнул жену. – Иди, показывай. Зараз лампу принесу.
Позади хаты стоял маленький дом в одну комнату. Снаружи и изнутри он был белёный, чистенький. Из мебели только кровать да самодельный стол, сколоченный из досок. Вместо платяного шкафа в стену вбито несколько гвоздей. Антону эта опрятная спартанская обстановка даже понравилась – он ожидал чего-то совсем убогого, негигиеничного.
– Прелесть, а не квартирка, – причмокнул Шишков. – Из моего золотого запаса. Устроит вас или как?
– Да, очень хорошо.
Капитан, ни на шаг не отстававший от Антона, спросил:
– Могу доложить Петру Кирилловичу?
Если раньше хозяева пугливо смотрели на контрразведчика и офицера, то теперь так же тревожно уставились на Антона. Должно быть, вообразили, что он тут начальник и, значит, представляет главную опасность.
– Да-да, всё превосходно.
Он приветливо улыбнулся сначала мужу, потом жене, но выражение их лиц не изменилось.
– Завтра вам доставят всё необходимое.
Сокольников поставил чемодан, козырнул, вышел.
Ушел и Шишков, попрощавшись с Антоном и пожелав «спокойнейшей ночи». Рукопожатие у него было такое же, как у полковника, – мягкое, но крепкое. Должно быть, профессиональное.
Антон остался наедине с лэндлордом и лэндледи (он мысленно всё продолжал иронизировать, что с точки зрения психологической теории несомненно являлось попыткой компенсировать внутренний дискомфорт).
Состоялось знакомство, но комфортней от этого не сделалось.
Мужчина сам ни о чем не спрашивал, а отвечал, будто рапортовал начальству. Лицо у него было скуластое, вислоусое, с глубокой складкой между бровями. Звали его Павло Семенович. Жена на вопрос, как ее величать, сказала: «Та шо меня величать. Кажете „тетка“, и ладно. Других теток у нас на дворе нема».
