Элизабет Фримантл - Гамбит Королевы
– Как хочешь, – ответила она, понимая, что, если она станет защищать садовника, все будет только хуже.
Сеймур не смотрел ей в глаза; он дулся, как маленький мальчик. Хотя его желание угасало, зато ревность расцветала пышным цветом. Он не позволял ей оставаться наедине ни с одним мужчиной, даже с Хьюиком. Иногда Катерине казалось, что в глубине души ее муж согласен с автором памфлета, в котором подвергается сомнению ее добродетель. Впрочем, его ревность доказывала, что он по-прежнему ее любит. Конечно, Томас собственник, он горд и заносчив, как мальчишка, и все же в чем-то он ей не доверяет.
Она слышит, как в музыкальном салоне поет Елизавета; ее высокий и звонкий голос невозможно перепутать ни с чьим. Песенка плывет в вечернем воздухе.
– У девочки красивый голос, – заметила она.
– Я должен идти. – Сеймур небрежно поцеловал ей руку, развернулся и широким шагом ушел прочь.
Глядя ему вслед, глядя, как полы плаща взлетают вверх при ходьбе, Катерина думала о том, что слишком сильно его любит. Она вспоминала, как ночью он прижимается к ней всем телом, как его руки ласкают ее, – и изнывала от желания. При такой страсти у них непременно будет ребенок… иначе и быть не может. Но время уходит. Прожитые годы начинают сказываться на ней. В тридцать пять многие женщины уже не могут рожать. Правда, к тридцати пяти годам большинство женщин выглядят старухами; они расползлись и обрюзгли после многочисленных родов. А у нее, как сказал однажды Томас, срывая с нее сорочку, «фигура молодой девушки».
– Ты вернешься вечером? – крикнула она ему вслед, но он ее не слышал, а если и слышал, то не ответил. Она села на траву, расправив юбки, и потерла зудящие глаза. Она слышала цокот копыт у конюшни – он уезжает. Он вернется к ней, в этом она уверена, ведь они поженились по любви. Он всего лишь дуется.
– Вам грустно? – вдруг раздался чей-то тоненький голосок.
Катерина вздрогнула от неожиданности.
– Джейн! – воскликнула она. – Как вы меня напугали. Я думала, вы в музыкальном салоне, с остальными.
– Вы плачете?
– Нет, Джейн, просто у меня чешутся глаза, и я их терла.
– У вас печальный вид.
– Нет, Джейн, как я могу печалиться, когда у меня есть все, чего я желаю?
Джейн озадаченно улыбнулась; девочка, видимо, не понимала, как можно получить все, чего желаешь.
– Давай разыщем Крепыша и выгуляем его в саду.
Они позвали пса и, держась за руки, направились к садовой калитке. Катерина покосилась на Джейн и подумала: девочка очень хладнокровна и уравновешенна. Ее чуть ли не с рождения готовят к будущему. Она напоминает Катерине живую изгородь, которую причудливо подстригли ножницы садовника. А будущее ей выбирать не дано, ведь в ее жилах, как в жилах ее кузины-певуньи, течет королевская кровь. Катерина не знала, что это – благословение или проклятие.
Томас по-прежнему намерен выдать Джейн Грей за короля, что само по себе неплохо. Но лорд-протектор надеется заманить в свои сети пятилетнюю королеву Шотландии до того, как на нее наложат лапы французы. Всех этих девчушек двигают, как пешек в шахматной партии. Пора подобрать жениха и для Елизаветы, ведь ей уже четырнадцать. Никто не знает, хорошая она партия или нет, законнорожденная или нет, принцесса или нет – бедняжка! А ведь есть еще Мария; ей тридцать один год, а она до сих пор в девицах. Мария не появляется при дворе. Зато лорд-протектор не видит, как она ходит к мессе; католические богослужения под запретом.
Хануорт-Манор, Миддлсекс, ноябрь 1547 г.
Небо над Хаунслоу-Хит было темное, низкое, похожее по цвету на кашу; оно давило на них. Во время грозы, которая бушевала несколько дней назад, сорвало последние листья с деревьев, и все вокруг неприветливо и сурово. Взмыленные лошади устали и из последних сил бредут к дому. За ними, вывалив языки, спешат заляпанные грязью гончие. Охота продолжалась почти целый день; сзади слуги несли тушу крупного оленя. Еще один слуга вел в поводу мула, нагруженного двумя оленями поменьше; их взвалили на мула, как мешки.
Одного убитого оленя Катерина собиралась послать Анне Стэнхоуп; она надеется, что жест доброй воли поможет ей вернуть мамин крест. Правда, она ни в чем не уверена: Томас поссорился с братом из-за драгоценностей королевы. Стэнхоуп стала невыносима; она расхаживает по дворцу, задрав нос. Она снова ждет ребенка – восьмого по счету. Катерина невольно думала о том, что мир устроен несправедливо. Одной женщине достаются восемь детей, а другой – ни одного. Но она уже свыклась со своей бездетностью. Ее уже не гложет острая тоска. Осталась лишь тупая боль, смутное ощущение, что ей чего-то недостает, только и всего. Зато на ее попечении появилась Джейн Грей; да и малыш Нед Герберт, сын ее сестры, очень радует ее. И конечно, с ней милая Елизавета. Можно сказать, что и у нее в каком-то смысле есть дети.
Елизавета скачет впереди, рядом с Томасом. Ее амазонка из изумрудно-зеленой шерсти – единственное яркое пятно на фоне серого ландшафта, если не считать прядей ее рыжих волос, которые выбились из прически и плывут за ней, как хвост кометы, да проблеск розового атласного рукава, когда рука Томаса взлетает вверх на холодном ветру.
Катерина внимательно наблюдала за ними. Они непринужденно болтали. Елизавета что-то говорила; Томас со смехом придерживал лошадь, чтобы ехать с ней рядом. Наклонившись к ней, он вынул веточку из ее волос. Елизавета положила ему на плечо руку, улыбаясь, хлопает ресницами, что-то говорит, а он выпускает ее руку и, шлепнув ее по бедру, скачет вперед. Катерина сгорала от ревности. У нее внутри как будто поселился клубок змей. Она пыталась убедить себя, что Томас ведет себя как хороший отчим, и все же опасалась, нет ли в их отношениях чего-то большего…
Среди слуг уже поползли слухи, но ее ушей они еще не достигли. В конце концов кое-что обронила Дот: Томас заходит по утрам в спальню Елизаветы, когда та еще не встала. Катерине не хотелось верить сплетникам. Дот никогда не любила Елизавету. Много лет подряд Катерина видела, как Дот мрачно наблюдает за принцессой. Правда, и Елизавета никогда не относилась к Дот по-доброму. Наверное, теперь Дот решила по-своему отомстить…
– Все так говорят, – не сдавалась Дот.
Катерина убеждала себя, что влечение Томаса к девушке невинно. Слуги любят почесать языки. И все же в последнее время она всегда сопровождает Томаса во время его утренних визитов. Она посоветовалась с Хьюиком; тот предложил отослать Елизавету прочь. Но Катерине не хотелось разваливать свою импровизированную семью.
Однако маленькая сценка, свидетельницей которой она стала, говорила о близости особого рода. Она помнила, как сама смотрела на Томаса в тот роковой миг, который вселил такой гнев в короля. Потом последовала ее опала, которая еще неизвестно чем закончилась бы… Она прекрасно понимала значение таких взглядов.
– Но мы ведь недавно поженились, причем поженились по любви, – говорила она в разговоре с Хьюиком.
– Кит… – он протяжно вздохнул, – любовь мужчины не бывает всеобъемлющей; только женщины способны любить всем сердцем. Я это знаю, ведь я и то и другое!
Однажды он признался ей в распутстве Юдолла, и Катерина спросила, ревнует ли он.
– Нет, – ответил Хьюик, – потому что я знаю: он ничего не может с собой поделать.
Но ее ревность бурлила в ней и не успокаивалась. «Я не разрушу свою семью», – обещала она себе. А может быть, Господь избрал такой способ наказать ее? Он послал ей мужчину, который разобьет ее сердце.
Больше она не находила в себе вдохновения для того, чтобы писать книгу. Хьюик убедил ее послать «Стенания» в печать. Если бы не он, она бы и не подумала об этом. В последнее время она ни о чем и ни о ком, кроме Томаса, думать не могла. Иногда ей было страшно забыться, потерять себя в своей любви. Все, что она считала важным прежде, улетучилось, превратилось в прах. Куда подевалась та женщина, что должна была стать маяком для новой веры? «Стенания» опубликуют стараниями милого Хьюика, который, должно быть, недоумевает, что случилось с его эрудированным другом.
– Я потерял вас из-за эроса, – сказал он ей недавно. – Но вы вернетесь, эрос со временем теряет свою привлекательность.
Они оба от души посмеялись над его словами.
«Стенания» должны стать памятником той тщеславной женщине, какой она была когда-то… Но даже мысль о книге не внушала Катерине радость. Реформа как-то движется без ее участия. Ее возглавили Кранмер и лорд-протектор; ежемесячно появляются новые законы. Запрет благословения свечей; в начале Великого поста не читаются ектеньи, относящиеся к благословению пепла; и помазание пеплом не совершалось. Запрещены и вынесены из церквей все святые образы, скрижали, распятия и дарохранительницы. Запретили читать пассии на латыни во время мессы… Все как она и мечтала, но саму Катерину реформы больше не трогали. Она осталась верна своим убеждениям, но больше не стремилась возглавить перемены. Слишком велики ее грехи. «Прощение можно получить только верой», – прошептала она и вздохнула, вспоминая, как волновалась из-за затмения, сулившего большие перемены, и как пылко относилась к трудам Коперника, который совершил переворот в астрономии. Она сама казалась себе неотъемлемой частью всего нового; на какое-то время она поверила, что без нее перемены невозможны.
