А.Н.ГЛИНКИН - Дипломатия Симона Боливара
ПОИСКИ КОНКОРДАТА С ВАТИКАНОМ
Боливар мысленно часто возвращался к первому и единственному в его жизни визиту к папе римскому. Немногим простым смертным доводилось удостаиваться такой чести, и в памяти запечатлелись все детали посещения Ватикана, этого особого города-государства. Мощные стены отгораживали Ватикан от остального Рима, и входы в этот мир охраняли швейцарские гвардейцы-наемники, облаченные в средневековые доспехи. Боливар в сопровождении кардинала шествовал через нескончаемую анфиладу залов папского дворца, воздвигнутого выдающимися зодчими Италии. Поражали красота фресок и витражей, неземная роспись Сикстинской капеллы кисти Рафаэля, где при закрытых дверях творилось таинство избрания конклавом кардиналов святого владыки. Из окон папского дворца Боливар видел легендарные сады Ватикана – ковер подстриженных газонов, шаровидные деревья, голубые водопады. Этот сад казался раем, в котором вечно благоухают цветы и плодоносят деревья.
Официальные титулы папы римского подчеркивали его ведущую роль в христианском мире: «Римский епископ, викарий Иисуса Христа, преемник князя апостолов, верховный первосвященник вселенской церкви, патриарх Запада, примас Италии, архиепископ и митрополит Римской провинции, монарх государства Ватикан». Могущество папы римского обеспечивали не вооруженные силы, а многомиллионная армия верующих, огромные богатства, стекавшиеся в руки верховного владыки Ватикана со всего света, строгая иерархическая система управления католической церковью. Почти все население колоний Испании и Португалии в Америке исповедовало католицизм. Накануне войны за независимость «армия» папы римского в испанской Америке располагала 7 архиепископствами, 35 епископствами, 4 тыс. монастырями и примерно 40 тыс. священнослужителей [438]. Католической церкви принадлежали обширные земли, недвижимое имущество, ростовщический капитал. Для миллионов верующих слово священнослужителей с церковного амвона или в исповедальне означало «глас божий».
Боливар прекрасно понимал: от правильного решения сложнейшей проблемы «испаноамериканская революция и католическая церковь» зависело окончательное торжество дела патриотов. Ошибки же чреваты тяжелейшими осложнениями. Разрубить этот «гордиев узел» одним ударом было невозможно. Требовалось проявлять твердость в сочетании с выдержкой и терпением, последовательно идти к цели и умело маневрировать, прибегать к умной и тонкой дипломатии.
Вопросы взаимоотношений патриотов с католической церковью имели два взаимосвязанных и тесно переплетавшихся аспекта: внутриполитический и международный. В первом случае речь шла о нейтрализации или завоевании на свою сторону новой государственной властью массы глубоко религиозных людей и местной католической иерархии. Во втором – о нормализации отношений с Ватиканом. Для этого предстояло урегулировать вопрос о праве патроната (назначения на церковные должности), получить дипломатическое признание Ватикана и заключить с папой конкордат. Только после этого Святой Престол мог направить папского нунция (посла) к патриотам, а они получали возможность аккредитовать своего дипломатического представителя в Ватикане. Главная трудность состояла в том, что с незапамятных времен Ватикан являлся оплотом консерватизма, и краеугольным камнем его внешней политики служил союз с католическими монархами Европы.
Постфактум, то есть после завершения войны за независимость, клерикалы сотворили миф о союзе католической церкви с патриотами. Венесуэльский епископ Н. Наварро в одном из своих сочинений писал: «Церковь всегда восхваляла Симона Боливара, и весьма заслуженно, так как в его делах и жизни много поступков, которые религия может считать достойными божественного одобрения» [439]. В действительности отношения между патриотами и католической церковью складывались в годы войны за независимость далеко не безоблачно. Ряд священнослужителей в испанской Америке были пламенными патриотами, руководителями и известными участниками освободительного движения – Идальго, Мадариага, Море- лос, Монтеагудо и др. Но не они определяли политику католической церкви, которая их отторгла и подвергла осуждению.
Церковники, особенно высший эшелон католической иерархии, в Венесуэле, Колумбии и в других бывших колониях выступали противниками дела независимости, служили идейной и политической опорой роялистов, поддерживали испанских карателей. Участие священников- фанатиков в мятежах против властей патриотов, подстрекательские проповеди, отказ подчиняться указаниям республиканских правительств, отлучение от церкви и предание патриотов анафеме побудили Освободителя заявить в Картахенском манифесте: «Клерикальная партия всегда оказывала поддержку деспотизму и была его союзницей» [440]. Боливар критически относился к религиозным предрассудкам, видел в клерикалах неизбежное зло, но этот влиятельный институт следовало использовать для освобождения от колониального гнета. В письме архиепископу Каракаса Н. Коль-и-Прату он требовал, чтобы все священнослужители объясняли прихожанам справедливые принципы американской эмансипации, убеждали их не поддаваться провокациям врагов венесуэльской республики и защищать ее всеми средствами. «Тех же священников, которые не будут выполнять этих указаний, – писал Боливар, – епископу следует отстранять от должности» [441]. Такую политику Боливар проводил до последних дней своей политической деятельности.
Известный советский историк И. Р. Григулевич причислял Боливара и многих других участников патриотической борьбы к либеральным католикам [442]. Оставаясь формально в лоне церкви и не ставя публично под сомнение постулаты католической веры, они ограничивали права и привилегии духовенства, добивались секуляризации имущества церкви, утверждали приоритет светской республиканской власти над церковной и отделение церкви от государства. Эти революционные для своего времени принципы получили закрепление в Конституции Боливии, разработанной Освободителем. Боливар считал правительства патриотов наследниками прав патроната, принадлежавших испанской короне, и стремился добиться нормализации отношений со Святым Престолом, заключения конкордата с Ватиканом.
В первые годы войны за независимость Ватикан не реагировал на события в испанской Америке. Папа Пий VII, как и королевское семейство Испании, являлся пленником Наполеона и томился в заточении в Фонтенбло. Находясь в Париже в 1813 году, дипломатический посланец патриотов Мануэль Паласиос-Фахардо добивался встречи с главой Ватикана. Революционные власти в испанской Америке произвели назначение нескольких епископов на вакантные посты и хотели получить санкцию Пия VII. Тогда вступить в контакт с пленником не удалось.
Освободившись из заточения после падения Наполеона, Пий VII обрушил громы и молнии на головы испаноамериканцев, осмелившихся восстать против помазанника божьего Фердинанда VII. В январе 1816 года папа римский обратился с энцикликой «Этси лонгиссимо» («Хотя огромные») к священнослужителям и верующим в Америке, «находящейся под властью католического короля Испании». Папа призывал достопочтенных братьев и возлюбленных детей своих «не жалеть усилий, чтобы выкорчевать и полностью истребить гибельное сплетение бунтов и мятежей, развязанных врагами в этих странах». У верующих не может быть более высокого долга, чем «с радостью повиноваться нашему любимейшему сыну во Христе, Фердинанду» [443].
Это папское послание, как справедливо считал известный венесуэльский дипломат и историк Армандо Рохас, представляло собой сильнейший удар по испано- американской революции [444]. И нанесен он был в самый трудный момент для патриотов, когда они повсеместно терпели поражения. Энциклика Пия VII вызвала резкое обострение отношений между борцами за независимость и католической иерархией. Ссылаясь на нее, роялисты убеждали правоверных католиков порвать с «еретиками и безбожниками», прекратить сопротивление испанским карателям. Временный глава архиепископства Каракаса Хуан Висенте де Майа выступал одним из наиболее яростных проповедников «Этси лонгиссимо». С этой целью он опубликовал в мае 1817 года в «Гасета де Каракас» специальное пасторское послание. В печатном органе патриотов «Коррео де Ориноко» с ответом выступил Хуан Херман Россио, блестящий знаток теологии и яркий полемист. Высказывался, в частности, довод о том, что энциклика была силой или хитростью вырвана у папы испанским послом в Ватикане Верхарой Лагуной при содействии кардинала Консалви, отвечавшего за внешние дела Святого Престола.
