Виктор Поротников - Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли
После завтрака Владимир Георгиевич сам решил взглянуть на татар с крепостной башни. Саломея увязалась за ним.
Весь Верхний город умещался на Боровицком холме, склоны которого с северо-востока круто обрывались вниз, а с юго-запада имели широкий довольно пологий спуск к низкому берегу Москвы-реки и ее притоку речке Неглинке. На Боровицком холме высились почти вплотную один к другому около двадцати теремов здешних бояр и купцов. Выше всех домов знати возвышались княжеские хоромы и большая деревянная церковь с пятью резными тесовыми маковками, увенчанными крестами.
Верхний город был обнесен довольно высокой бревенчатой стеной и пятью башнями, укрытыми четырехскатными кровлями, одна из башен была проездная. Она так и называлась – Проездная башня. Через эту башню вела дорога в Нижний город, который широким полукругом подступал вплотную к Боровицкому холму с юго-востока. Домов в Нижнем городе было около двухсот, почти все дома были небольшие, прилепившиеся друг к другу, как грибы-опята на лесной кочке.
Московляне чаще называли Нижний город посадом. Там жили ремесленники и мелкие торговцы, не ходившие на ладьях с товаром в другие города и страны. Пристань на Москве-реке была обширная, ибо этот речной путь соединял Оку с Верхней Волгой и Новгородом.
Посад тоже был обнесен деревянной стеной со стороны поля, а со стороны речки Неглинки имелся всего лишь довольно ветхий частокол.
С высоты Неждановской башни, ближней к княжескому терему, открывался вид на посад и заснеженные луга, протянувшиеся от посадской стены до дальнего соснового леса. На этих лугах татары деловито разбивали свой стан, окружив его санями с поклажей. Круглые татарские юрты быстро вырастали одна подле другой, образуя несколько кругов, замкнутых в одном огромном круге из саней и кибиток.
– Почто нехристи ставят свои шатры в круг, не проще ли ставить их рядами? – недоумевающе проговорил Владимир Георгиевич, взглянув на Саломею. Он знал, что ей довелось целый месяц томиться в неволе у татар.
– У мунгалов все строится по родовому укладу, – сказала Саломея, – и войско в том числе. Род называется по-ихнему курень. Каждый курень ставит свои шатры обособленно от других родов, образуя круг. Двери всех шатров обращены к центру круга, в случае опасности воины каждого рода выбегают с оружием на середину круга, чтобы идти в бой вслед за своим военачальником.
Владимир Георгиевич понимающе покивал головой в малиновой княжеской шапке, обняв за плечи стоящую рядом Саломею.
– Ошибся городовой воевода, нехристей в стане тыщ пять, не меньше, – после недолгой паузы заметил князь, вглядываясь в даль своими зоркими глазами.
– Сколько ратников в Москве? – спросила Саломея.
– Сотен пять наберется, – ответил Владимир Георгиевич.
Понимая, что посад не удержать, так как враги могут оказаться там, не штурмуя стену, а просто перейдя по льду Москву-реку, воевода Филипп Нянко в спешном порядке велел всему посадскому люду укрыться в Верхнем граде.
Собравшись на крепостной стене детинца, московляне наблюдали, как несколько сотен спешенных татар, держа наготове луки и сабли, вошли в Нижний город с другого берега Москвы-реки. Враги рассыпались по улицам и дворам, их громкие радостные возгласы были далеко слышны в неподвижном морозном воздухе. Распахнув створы посадских ворот, степняки из передового отряда впустили в Нижний город около двух сотен татарских конников, которые принялись рыскать вдоль бревенчатой стены детинца и пускать стрелы в толпящихся на заборолах московлян.
В тот день татары лишь обшарили московский посад, не делая попыток штурмовать Верхний город.
Сильнейшая тревога, словно снежный ком, катящийся с горы, возрастала в душе Саломеи. Она видела, что удельный град ее возлюбленного князя совсем невелик, уступая по размерам той же Коломне. Здешние укрепления тоже были не столь высоки по сравнению с валами и стенами Коломны, Ожска и Переяславца. Поэтому никаких особых надежд на то, что московлянам удастся долго продержаться против огромной татарской орды, у Саломеи не было с самого начала. Она приготовилась к худшему, мысленно дав себе зарок ни в коем случае не даваться живой в руки мунгалов.
Следующий день прошел у татар в приготовлениях к штурму Верхнего града.
На заснеженной равнине рядом с ранее разбитым лагерем степняков появились еще два больших становища, пестреющих сотнями шатров с круглым верхом, над которыми в мглистое зимнее небо поднималось, растягиваясь по ветру, множество дымов.
Пригнанные татарами пленные русичи разбирали дома и заборы в Нижнем граде, сооружая осадные башни, защитные навесы и длинные лестницы.
Татарские лучники с утра до вечера обстреливали деревянную стену детинца зажженными стрелами. Расторопные московские ратники загодя подняли на стену кадушки и ведра с водой, повсюду успевая быстро гасить огонь.
И вот пришел момент, когда татары сразу с двух сторон двинулись на приступ.
В то утро Саломею разбудил не ласковый голос ее возлюбленного, а тревожный набат, созывающий ратников на стену. Дозорные изо всех сил колотили в металлические била, дребезжащее громыхание которых врывалось во все дома Верхнего града.
Владимир Георгиевич торопливо облачился в воинский наряд и, поцеловав заспанную Саломею, тоже убежал на стену.
Умываясь и прибирая свои длинные волосы, Саломея машинально глядела на себя в зеркало, вслушиваясь в грозный шум, в котором сливались боевой клич мунгалов, звон оружия, треск ломающихся копий и лестниц. Этот шум, ширясь и нарастая, был слышен повсюду в небольшом детинце, похожем на маленький островок, который грозили захлестнуть бесчисленные враги, идущие на штурм волна за волной.
«Больше живой вы меня не получите, узкоглазые твари! – думала Саломея, одеваясь и поворачиваясь перед зеркалом. – Лучше я покончу с собой, чем допущу, чтобы меня раздевали и бесчестили вонючие нехристи! Лучше смерть, чем опять такой позор!»
Саломея пришла в трапезную, где ее ожидали служанки, готовые принести яства и напитки. Саломея повелела подавать завтрак, сама же не села за стол, а подошла к окну, стараясь разглядеть за высокими крышами соседних теремов Неждановскую башню. Именно туда и устремился Владимир Георгиевич со своими гриднями.
Служанки расторопно накрыли на стол и, потупив очи, стояли в сторонке возле печи, ожидая новых распоряжений Саломеи.
Саломея подошла к столу, на котором источали теплый аппетитный дух жареная с луком зайчатина, пироги с рыбой и морковью, недавно испеченный хлеб. Тут же стояли сосуды с яблочным соком и медовой сытой. Саломея глядела на кушанья, но мысли ее были совсем не о еде.
Неожиданно одна из служанок упала на колени перед Саломеей, обняв ее за бедра. Это была Росана, несдержанный язык которой вынудил Саломею дать ей пощечину.
Со слезами на глазах Росана стала умолять Саломею не подвергать ее столь жестокому наказанию – не протыкать ей язык раскаленными иглами.
– Ладно, милая, я прощаю тебя, – промолвила Саломея, садясь на стул. – Сбегай-ка на крепостную стену и узнай, как там обстоят дела, крепко ли стоят наши ратники против нехристей. И бегом назад!
Росана молча кивнула и опрометью кинулась исполнять повеление Саломеи.
В ожидании возвращения Росаны Саломея отломила небольшой кусок рыбного пирога и лениво угощалась им, пригубляя из серебряного кубка яблочный сок.
Наконец Росана прибежала обратно, запыхавшаяся, в распахнутой шубейке, держа платок в руке.
– Плохо дело, госпожа! – выпалила Росана, вновь упав на колени перед Саломеей. – Татар лезет на стену великое множество! Ратники наши с трудом их сдерживают. Князь наш сражается на Неждановской башне, на которую с неба падают огромные камни…
– Сходи в оружейную и принеси мне кинжал, – сказала Саломея, погладив Росану по румяной щеке кончиками пальцев.
Бросив на Саломею пристальный взгляд, Росана удалилась из трапезной. Она вскоре вернулась и молча протянула Саломее короткий кинжал в изящных костяных ножнах с узорными серебряными накладками.
Взяв кинжал из рук служанки, Саломея допила яблочный сок в чаше и направилась в свои покои.
– Госпожа, – окликнула ее Росана, – а нам что делать, ежели мунгалы ворвутся в детинец?
Вопрос Росаны остановил Саломею возле двери.
– Советую вам, голубицы, не даваться живыми в руки мунгалов, – сказала Саломея, обернувшись к Росане и к двум другим челядинкам, стоящим у печи. – Неволя у мунгалов – сущий ужас и ад! Для женщины самое лучшее избавление от этого ада – смерть.
Уйдя в опочивальню, Саломея села на постель и просидела так до самого вечера, прислушиваясь к гулу сражения на крепостной стене. Время от времени она вынимала кинжал из ножен, пробуя пальцем его заточенные края и поглаживая холодный стальной клинок, плавно зауженный от рукояти к острию.
