Николай Данилов - Кордон
Фебрие де Пуант понял, что примерно так оно и было — корабль от стрельбы ходил ходуном, от того и слетело с умершего покрывало, болталась голова. Однако нелепый слух, обрастая дополнительными подробностями, распространился по всем экипажам. После ужина все нижние чины, англичане и французы, знали, что покойник Дэвид Прай с поймал за руку пробегавшего мимо вестового Вильяма Бреффа и сказал ему: «Прекратите бессмысленное побоище! Неужели вам не понятно, что русские Петропавловск не сдадут?» При этом командующий осуждающе покачал головой.
Парадоксальный слух встревожил Фебрие ду Пуанта не на шутку. До фанатизма религиозная матросская и солдатская масса искренне верила нелепым разговорам, и это могло отрицательно сказаться на состоянии боевого духа эскадры. Пр иказав офицерам любыми путями развенчать болтунов с их вздорными выдумками, адмирал заторопился с похоронами командующего. В спешном порядке была создана похоронная команда, куда вошли по нескольку офицеров от экипажей и десятки нижних чинов. Траурную процессию возглавили Фебрие де Пуант и на-
чальник группы английских кораблей Фредерик Николь-сон. Трупы перенесли на пароход «Вираго». Экипажи, поочередно простившись с командующим и погибшими сослуживцами, разошлись по своим местам. Им предстояла адская работа — исправлять на кораблях многочисленные повреждения, восстанавливать выведенные из строя орудия, спасать от смерти раненых.
Пароход направился в Тарьинскую бухту. Адмирал и офицеры облюбовали на восточном берегу отлогое место, окруженное зелеными зарослями. Матросы вырыли большую яму для братской могилы, рядом — маленькую, неглубокую (все равно скоро придется раскапывать) для Дэвида Прайса. В несколько рядов, в пять ярусов уложили трупы нижних чинов. Моряки, морские пехотинцы, англичане, французы — вперемешку. Дружно, плечо к плечу, воевали люди, пусть и тут лежат вместе. «Спите, отдыхайте, боевые друзья! Да будет чужая земля для вас пухом!..» Осторожно, в шесть пар рук, опустили в могилу тело адмирала. Долго водил он эскадру по морям и океанам. Безвременный нашел конец… «Полежи, адмирал, рядом со своими людьми. Скоро перенесем тебя в Петропавловск. Ты, Дэвид Прайс, заслужил отдельной почести, и павшие в бою не будут на тебя в обиде…» Посыпалась в могилы сырая земля. В воздухе прогремели выстрелы. Без гробов, но честь по чести, с соблюдением всех воинских канонов похоронены люди. Матросы и солдаты начали лопатами выравнивать надмогильные насыпи. Установили два креста. Один, что поменьше, помечен латинскими буквами «D. Р.». Насыпи аккуратно обложены дерном.
Похороны закончены. Можно возвращаться на пароход. И вдруг — лязг затворов. Люди без команды нацелили штуцеры на кусты. Из них вышли двое. Положив мешок на землю, они подняли руки. Оба в новой, но грязной морской робе. На лицах нет испуга, наоборот, довольно улыбаются.
— Кто такие? Откуда? — на незнакомцев направлены стволы штуцеров.
И вдруг — кто бы ожидал! — оба заговорили на английском языке, горячо доказывая, что они американцы, отважные моряки, отставшие от своего китобойного судна. Незнакомцы рассказали, что без малого год жили в Петропавловске, в кабале ненавистных им русских варваров. Американцы несказанно рады встрече с англичанами, считай соотечественниками, французов видеть им тоже
приятно — Европа все-таки! В Петропавловск оба возвращаться не желают. Прибывшие сюда английские и французские корабли — для них счастье, избавление от русского рабства. Если англичане возьмут несчастных моряков к себе на корабль, американцы в долгу не останутся. Они умеют быть благодарными. О Петропавловске знают все и ничего не намерены скрывать. За услугу — услуга. Адмирал и офицеры еще не догадываются, какую неоценимую пользу им могут принести обездоленные судьбой американцы: они знают как можно захватить Петропавловск без особого напряжения и каких-либо жертв. А вчерашнее сражение — грубая ошибка европейцев, которая порождена незнанием местности и подходов к порту…
Фебрие де Пуант и Фредерик Никольсон внешне вели себя сдержанно. Они не выразили восторга и всем своим видом дали понять, что не обрадовались незнакомцам, которые имеют наглость заявлять о якобы неумелом сражении эскадры. И вообще ни у кого нет оснований верить заявлениям первых встречных-поперечных. Однако оба, Фебрие де Пуант и Фредерик Никольсон, втайне подумали, что чем черт не шутит, может, это как раз и есть тот самый счастливый случай, который, наконец, покажет союзникам лицо фортуны, повернувшейся к ним спиной. Американцев взяли с собой на пароход.
— Определите их матросами на фрегат «Пайке», — сказал Никольсону адмирал. — Допросите получше. Они, надо полагать, знают что-то такое, что неизвестно нам и, может, действительно дадут полезные сведения. А я с русскими пленными устал. Ужасные упрямцы! Прикидываются простаками, хотят мне внушить, что ничего им не ведомо о гарнизоне порта. А тут еще женщина навязалась на нашу шею. Все время скулит и скулит…
— Выпроводить ее к чертовой матери! — предложил Никольсон. — Пользы от нее никакой. Пусть русские знают, что мы сильны и со слабым полом не воюем.
— Пожалуй, — согласился Фебрие де Пуант. — Проку от нее действительно ни на франк, а беспокойства не оберешься, — дай с детишками помещение, корми, освобождай гальюн…
— Балласт! — добавил Никольсон. — Нам без нее есть с кем повозиться…
Пароход «Вираго» направился к месту стоянки эскадры.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
21 августа, в час пополудни, от французского адмиральского фрегата отошла под парусом шлюпка. Она направилась к порту. С берега петропавловцы узнали шлюпку-шестерку, плененную на днях с ботом. В ней сидели трое взрослых и двое детей. Минутами позже различили унтер-офицера Николая Усова, его жену Пелагею и матроса Ивана Киселева. Людей охватило любопытство: как удалось им вырваться из плена? Стоило шлюпке коснуться берега, и прибывшие оказались в окружении. Пелагея от счастья плакала и целовала всех подряд; не находили связных слов и мужчины. Усов, увидев приближающегося губернатора, заспешил навстречу, сбивчиво доложил, что отпущен со своей семьей из плена адмиралом и подал записку, написанную на французском языке. Она гласила:
«Господин губернатор! По случаю войны в мои руки попала русская семья. Имею честь вернуть ее Вам. Примите, господин губернатор, мои заверения в моем высоком почтении. Адмирал Ф. де Пуант».
Василий Степанович грустно улыбнулся.
— В моем высоком почтении! — иронически произнес он. — Завоеватель и дипломат… Пойдем, Усов, поговорим, что там видел, что слышал.
Губернатор и унтер-офицер удалились. Пелагею и Ивана засыпали вопросами.
— Значит, так, — начала свой рассказ Пелагея. — Нас подняли на ихний корабль, и мужиков повели в сторону. Мне Коленька шлепнул: «Пашка, отрежь свой язык и брось в воду!» Я, значит, сообразила — молчать надо, как бы не теребили. Мужиков наших я до нонешнего дня не видела. Их, сказывал Коленька, в железках держали.
Пелагея подробно поведала, как она на допросах все время плакала, прикинувшись дурочкой, которая не умеет считать и ничего не знает о гарнизоне.
— Молодец, Паша! — похвалил ее за всех фельдфебель Степан Спылихин и обратился к Киселеву: — Как, Иван, там с матросами обращались? Чего остальных не пущают? Друга своего, Семена Удалова, не чаю увидеть.
Щупленький матрос Иван Киселев, похожий на подростка, и состарившийся раньше своих лет унтер-офицер
Николай Усов сами не поняли, что спасло их от беды. Их, как и остальных моряков, взяли в железа и швырнули в сырой трюм. На допросы водили по одному, каждого по нескольку раз, допрашивали днем и ночью. Ни от кого ничего иностранцы не добились. Семен Удалов с последнего допроса вернулся с разбитым лицом. Он плюнул офицеру в физиономию. Пленников обещали повесить, если не будут отвечать на вопросы. Семен в трюме сказал всем, что легче принять смерть, чем брать на душу грех — продать товарищей, Россию. 20 августа пленники порадовались за петропавловцев. Сидя в трюме, они много раз ощущали удары ядер по кораблю. Молились Богу, чтобы фрегат был потоплен. После боя с вечера, всю ночь и на другой день стоял грохот — французы ремонтировали корабль… Неожиданно для пленников Усова и Киселева вывели из трюма. Им французский офицер, говоривший по-русски, сказал, чтобы взяли женщину с детьми и возвращались в Петропавловск.
Все это случилось благодаря Пелагее. Она своим плачем вывела иностранцев из терпения. Адмирал, не решившись расправиться с матерью двоих детей, сделал благородный жест.
— Отправьте ее домой, — распорядился Фебрие де Пуант. — Женщине не место на корабле.
Но как и на чем отправить пленницу с детьми? Не сажать же в шлюпку своих матросов. И тут женщина воплями подсказала, что хочет вернуться домой всей семьей, с мужем и братом. Адмиралу один показался немощным стариком, другой хилым подростком, и он махнул рукой: пусть, мол, возвращаются в порт и они. Ему, конечно, и в голову не при шло, что невзрачные на вид камчадалы — храбрые люди и превосходные стрелки.
