Сергей Смирнов - Царь Горы, Или Тайна Кира Великого
Когда же вернулся я в Нису, то повстречал я в городе том и Кратона, эллина, который служил Киру, и Аддуниба, халдея, который учил мудрости халдейской сына его, Камбиса. И был я весьма удивлен этой встрече.
Оба они казались опечалены смертью Кира. Кратон же, эллин, лишился ноги в битве со скифами и утверждал, будто бы находился при Кире в его смертный час и даже уберег царя от многих вражеских стрел и копий, но не уберег от судьбы его. Этот Кратон рассказывал, что Кир первым пустил коня вскачь впереди всего войска своего и доблестно сражался со скифами, как простой воин.
Было ли так на самом деле, сам я утверждать не могу, ибо разве можно доверять многоречивому эллину, имевшему слабость к женщинам и неразбавленному вину.
Слышал я от иных, мудрых людей, будто халдеи замыслили отомстить Киру за ту чрезмерную дань, которую он по справедливости наложил на царство Вавилонское. И вот халдеи подослали в войско его убийцу, который и поразил царя в спину во время сражения так, чтобы потом никто и не мог сказать: «Вот, против Кира был заговор, и убили царя предательски».
Видел я в Нисе того халдея, Аддуниба, и казался он мне опечаленным, но полагаю, что лживым было сердце его и лживыми были слезы его. Если не иной халдей, то этот вполне годился бы для подобного злодеяния, ибо учил он сына царского не только наукам вавилонским, но и лицемерию великому, которое сам постиг в совершенстве.
Слышал я, что и сам Камбис, сын Кира, принявший царство его, был впоследствии отравлен халдеями. А сам Аддуниб после смерти Камбиса бежал в Афины эллинские, и кому, кроме Господа, известны ныне причины бегства его?
Когда же привез я в Эктабан голову Кира, царя, возрадовался Камбис и весь народ персидский. И был погребен Кир неподалеку от Пасаргад, в горах персидских, в простой гробнице.
А Камбис, ставший царем после отца своего, возместил мне весь ущерб, который потерпел я от скифов, и дал мне много золота и серебра и отменил все пошлины для торговли моей по всему царству его. И славили меня во многих городах персидских, в какие приходил я с повозками своими, и торговал там с большой выгодой.
И вот возжелал Камбис стать фараоном египетским и править царством своим из Египта и сделал по желанию своему. Тогда поднялся против него брат его, Бардия, и начались смуты кровопролитные по всему царству, и возмутились народы, и все произошло, как привиделось мне во сне моем. И дороги царства персидского стали опасны и полны разбойников.
Так, хотя и удалось мне сберечь голову Кира, царя, от последнего осквернения, но не удалось уберечь страну его от смут, ибо наказал ее Господь за грехи сына его, Камбиса, и за то, что не принял тот истинного Бога в сердце свое.
Стражду ныне, ибо вижу, что свершил грех пред Господом моим, приняв от Камбиса, царя, золото и серебро за голову отца его, Кира.
Ибо самому Киру служил я, Шет, сын Нафанаила, без принуждения безо всякой мзды, лишь по велению Господа.
Конец книги Шета
4. КНИГА ГИСТАСПА, АХЕМЕНИДА
Я — Гистасп, Ахеменид.
Бог великий Ахурамазда, который создал небо и землю, который создал человека, отдал сыну моему Дарию, царю царей, царю Персии, все земли и страны, коими правил Камбис, Ахеменид, и отец его, Кир, Ахеменид.
На закате дня минувшего, когда солнце покраснело, предвещая сильные ветры с западной стороны, пришел ко мне посланник Ахурамазды в одеждах светлых и сказал:
— Гистасп, ныне твой сын вознесен выше иных царей. Великое царство досталось ему по воле Ахурамазды, царство, которое возвел до небес из низкого и расширил до пределов земли из малого брат твой, Кир из рода Ахеменидов. И вот настал час, когда тебе надлежит написать истину о Кире, о делах его, кои неизвестны простым смертным.
В большом изумлении отвечал я посланнику:
— Во всех странах и во всех царствах известны великие дела брата моего, Кира. Что мне писать еще?
Тогда посланник сказал мне:
— Верно говоришь ты, Гистасп: все народы знают о великих делах Кира и ничто не изгладится из памяти их.
Ты же напиши то, что не знает никто. Как родился Кир, как явил он царскую силу свою и как умер.
Еще больше удивился я и говорил так:
— Известно мне то, что неизвестно другим. Но не видел я брата моего в смертный час его, ибо был далеко от того места.
Сказал мне посланник:
— Верно и это, Гистасп. Не видел ты смерти Кира, но знаешь истину, откуда пришла смерть его. О том и напиши.
И, велев мне писать и дав мне пергаменты, и перья, и чернила восточные, посланник покинул мой дом.
Тогда в тяжелых мыслях заснул я, а когда проснулся, то в тот же час просветлел рассудок мой, и уразумел я, что поистине знаю то, что ныне не знает никто, ибо нет уже среди живых ни Азелек, ни сестры ее, Томирис, и не осталось никого из того знатного скифского рода, рода царей массагетских.
Вот напишу я по воле Ахурамазды правду о том, что более всего осквернено ложью, и вымыслом, и россказнями людей невежественных, и слухами, и небылицами, и тем посрамлю дэвов, посланников лжи.
Ныне передают из одних лживых уст в другие такую небылицу, и разошлась она уже по всему свету.
Говорят, будто Астиаг, царь индийский, видел некогда сон, который устрашил его. Будто бы предвещал тот сон, что Астиага свергнет с престола внук его, рожденный от дочери его Манданы. Тогда выдал Астиаг свою дочь за перса, а когда родился внук его, названный Киром, то приказал он приближенному своему, Гарпагу, умертвить младенца. Но Гарпаг ослушался царя и скрыл ребенка в одном селении, в семье волопаса. И говорят даже, что не женщиной, а пастушьей собакой был вскормлен Кир где-то в горах, ибо и волопас устрашился своего прибытка и унес его подальше от царского дворца, в свое горное жилище. Когда же Кир подрос, то открылось Астиагу, что жив его внук. Будто бы так случилось, что охотился Астиаг в тех горах и заметил мальчика, который с царственным видом повелевал овцами и собаками. Приблизился к нему царь, а мальчик не побоялся его и воинов его и остался стоять на месте, смело глядя на царя. И когда присмотрелся к нему Астиаг, то признал в нем черты свои. И не стал он убивать отпрыска своего, ибо увидел в этой встрече божественное знамение. Гарпага же он наказал тем, что повелел своим людям тайно убить сына его и тем пресечь весь род его.
И вот говорю я, Гистасп, Ахеменид: вся эта история лжива от начала до конца.
Никакого вещего сна не видел царь Астиаг, а в действительности было то, что своим преемником он желал иметь сына, а не дочь, Мандану, и очень надеялся он, что родится у него сын, наследник царства его.
Что же до Манданы, то он опасался выдать ее замуж за кого-либо из своих приближенных или подвластных ему царей, ибо разумел, что таким образом чужой род будет домогаться престола его.
И вот настала пора, когда уже никак нельзя было оставлять Мандану девой, а сына все никак не удавалось зачать самому Астиагу, ибо, верно, остыла в нем кровь рода его и семя уже зачахло. Но это было неведомо Астиагу — именно то, что уже не будет от него отрасли крепкой. И оставался он в той же страстной надежде.
Тогда задумался он и решил отдать свою дочь за самого благонравного и мягкого сердцем человека в царстве своем, помышляя, что ни такой человек, ни потомок его ближайший, получивший в наследство его тихий нрав, не восстанут против мидийского царя.
И отдал он свою дочь за Камбиса, перса из рода Ахеменидов. Я, Гистасп, приходился Камбису племянником. Из всех подданных царя мидийского Камбис, царь персов, отличался самым спокойным нравом и не имел никакой алчности в сердце своем.
Когда у Камбиса и Манданы родился сын, то назвали они его Киром в честь деда его.
Однажды, когда подрос Кир, Астиаг позвал всех Ахеменидов к себе, в Эктабан, на праздник великий по случаю дня рождения своего. И прибыли мы, персы, в Эктабан мидийский.
Пока принимал царь Астиаг подношения от подданных своих и говорил с ними, тогда отроков персидских, среди которых был и я, Гистасп, отпустили поиграть на задних дворах царского дворца.
Там была гора песчаная высотой в пять или шесть локтей.
И вот стали мы играть с сыновьями приближенных царя, с отроками индийскими, и парфянскими, и армейскими.
Выбрали мы ту игру, что называют «царь горы». И вот как играют в нее: все устремляются на гору со всех сторон, и каждый пытается первым достичь ее вершины, и тот, кто смог достичь, старается удержать вершину в своей власти и силой сбросить вниз всех тех, кто норовит оттеснить его и занять наивысшее место горы, именуемое «престолом». Тот же, кто устоит наверху дольше остальных и сумеет при этом хотя бы один раз сбросить с вершины каждого, тот объявляется царем горы.
И вот встали мы все, отроки, вокруг горы, и сын Гарпага изо всех сил подкинул вверх перепелиное яйцо. По закону игры все должны были ринуться на гору в тот самый миг, когда яйцо начнет падать вниз. Однако отроки мидийские сразу устремились наверх, как только сын Гарпага подбросил яйцо, ибо считали себя высокороднее всех прочих.
