Карин Эссекс - Фараон
Цезарион ушел с этой встречи, преисполнившись уверенности в собственных силах. «В точности как и любой из людей Антония», — подумала Клеопатра. Никто не мог устоять перед обаянием Антония, и всякий после расставания с ним как бы становился больше, чем был до встречи. Таков его дар. Точно так же, как Цезарь обладал способностью вызывать в людях благоговейный страх и трепет, Антоний внушал им уверенность в собственных силах. Клеопатра восхищалась обоими дарованиями, но так и не могла решить, какой же из них более полезен для ее дела.
Когда Клеопатра прибыла со своими припасами в селение Левку, Антоний уткнулся лицом ей в колени и расплакался, словно ребенок. Этот упадок духа встревожил ее. Человек, которому она доверила свою жизнь и свое будущее, плакал над тысячами солдат, погибших от безжалостных парфянских стрел и от предательского снега, обрушившегося на них в Армении. Большинство солдат Антония были родом из более теплых краев и никогда не сталкивались с подобными условиями.
А кроме того, их союзник Монес предал их и увел обозы, загруженные необходимым для осады снаряжением, когда Антоний и большая часть его легионов отправились к Фрааспе более коротким путем.
Когда они прибыли туда, оказалось, что город хорошо укреплен и для того, чтобы взять его, необходима осадная техника. Они попытались самостоятельно построить ее, используя имеющиеся в окрестностях дерево и камень, но этого оказалось недостаточно. Они не смогли взять Фрааспе и потому повернули назад, а в горах им пришлось иметь дело со снежными бурями, парфянскими лучниками и нехваткой продовольствия.
Теперь Антоний оплакивал собственные промахи.
— Эти смерти — на моей совести! Если бы только я принял решение о высадке раньше, мы могли бы добиться победы до наступления зимы.
— Но ты не мог знать, что этой зимой поднимутся такие бури, каких тут не видели уже несколько десятков лет, — возразила Клеопатра. — Подобные вещи не предскажешь. И тебе пришлось ждать, пока Канидий проведет переговоры с Мидией и добьется безопасного прохода. Ты избрал совершенно правильную стратегию, император. Войну не проводят с налета!
Антония ее уговоры не успокоили. Если бы только он не решил оставить тяжелый груз позади, под малой охраной!
— Но у тебя не было выбора, император, — сказала Клеопатра. — Ты не мог допустить, чтобы вся армия еле ползла, приноравливаясь под скорость обоза, особенно когда тебе пришлось сражаться с погодой.
— Возможно, — согласился Антоний. — Но я заключил договор с Монесом. Я был уверен в его надежности, хотя бы потому, что ему все это на руку.
На это Клеопатре нечего было сказать. Никто не может полностью полагаться на верность другого. В ее собственной семье все предавали друг друга ради власти над Египтом. Так почему же какому-то варварскому царю повести себя иначе?
— Цезарь тоже совершал подобные ошибки, — сказала Антонию Клеопатра. — Сколько раз случалось, что он заключал союзы с вождями племен в Галлии, а они восставали против него, стоило лишь ему покинуть их селение?
Но Антоний все продолжал корить себя.
— Виновата ли я, когда река не разливается, хлеб не растет и мой народ страдает от голода? — продолжала Клеопатра. — Не случилось ничего такого, чего нельзя было бы исправить.
Клеопатра попыталась развеселить Антония рассказами о младшем его сыне, Филиппе, вылитом подобии отца, но Антоний ответил лишь, что он рад, что ребенок — еще младенец и не понимает, какой позор навлек на него отец.
— Я долго разговаривала с Канидием Крассом, и он утверждает, что твое руководство постоянно поддерживало солдат, что ты находил выход из самых невероятных обстоятельств и поворотов судьбы. Если бы ты не был таким хорошим вождем, то все войско либо погибло бы от рук врага и голода, либо перешло бы на сторону противника, пытаясь спастись.
— Значит, мне следует выпороть Канидия, чтобы он не врал.
Но после того как Антоний наплакался, пообзывал себя разными словами, постонал и побил кулаком стену, настроение его улучшилось и он заговорил о будущих победах. Он был совершенно не похож на Цезаря да и на всех прочих римлян, которых знала Клеопатра. Подверженный вспышкам чувств, как эллин, он избывал в этом любое горе. Несколько часов спустя они уже пили вино вместе с Канидием и обсуждали следующий шаг.
— Твои люди хорошо устроены на зимних квартирах в Сирии? — спросила Клеопатра.
— Да, когда получат припасы, которые ты доставила с такой щедростью, — отозвался Канидий.
— Хорошо. Тогда дальнейшее следует обдумывать в Александрии.
— Я не смогу взглянуть в лицо твоим подданным, — сказал Антоний. — Я обещал им победу и буду чувствовать себя униженным.
— Тогда мы объявим это победой, император. Ты жив и здоров — для меня это достаточная победа.
— Клеопатра, хвала богам, что ты откликнулась на мой призыв о помощи!
— А что же еще мне было делать? Ты — мой муж, — сказала она. — Все, что у меня есть, — твое.
В глазах Антония отразилась горечь.
— Если бы все мои союзники обладали такими же представлениями о чести!
— Довольно горевать из-за измены Монеса, император! — воскликнула Клеопатра. — Подобные люди вообще не имеют представления о верности; они просто запускают руку в каждый кошелек, до которого способны дотянуться. Ты оказался в пределах его досягаемости, только и всего.
— Я имел в виду свою жену.
Сердце Клеопатры гулко ухнуло. Неужто кто-то распускает слухи о том, что она собиралась предать доверие Антония?
— Что ты такое говоришь? Разве я не здесь? Разве я не привезла все, что ты просил? Разве я не пустилась в путь, едва успев выпустить из своего чрева нашего ребенка?
— Дорогая, прости. Я говорил об Октавии.
— Октавия предала тебя?
— Либо она, либо ее брат. А может, и они оба. Когда я вернулся в Сирию, в базовый лагерь, я нашел там письмо от Октавии. Она находилась в Афинах и направлялась сюда, в Сирию. И вела с собой две тысячи солдат, подкрепление для меня.
— Понятно, — сказала Клеопатра.
На мгновение ей сделалось дурно. Что ей сулит возвращение Октавии?
— Нет, ты не поняла. Октавиан обещал мне двадцать тысяч солдат. А прислал лишь одну десятую от обещанного. Он намерен подорвать мои силы.
— И что же ты сделал?
— Я написал ей, чтобы она брала это войско и шла домой. Я не дурак. Я отлично понимаю, что он делает.
— И что же?
— Он разрушает наш союз, но у него даже не хватает мужества сделать это в открытую.
— Мы ведь знали, что так и будет, — сказала Клеопатра.
— Но это еще не все. Он изгнал Лепида из нашего триумвирата, даже не посоветовавшись со мной. Можешь ты себе представить подобную наглость? Он отнял у Лепида все его владения в Северной Африке и объявил их своими. Я тут же отправил в Рим послание с требованием моей доли конфискованных земель. И знаешь, что этот наглец мне ответил? Октавиан заявил, что с радостью отдаст мне мою часть Северной Африки, когда получит свою долю Армении.
— И это после того, как ты перенес столько трудностей и потерял столько людей на службе интересам Рима? Октавиан безнадежно порочен.
— Да, бесчестность этого человека доходит до порочности. Ему всего двадцать пять лет, этому сопляку, этой бледной немочи. При каждой битве он отчего-то оказывается больным — ты об этом слыхала? Стоит лишь сражению начаться, как Октавиан скрывается в своей палатке с неожиданным приступом лихорадки. — Антония передернуло от отвращения. — Если бы у него не было Марка Агриппы, чтобы командовать его армиями, он вообще был бы пустым местом!
— Значит, в этом ключ к решению, — сказала Клеопатра. — Нам следует подослать убийц к Агриппе. Надо будет узнать, жив ли еще Асциний.
Ей вспомнился этот вечно мрачный человек, который как-то одним холодным утром в Путеолах с легкостью уничтожил двадцатерых врагов ее отца. Хотя Клеопатре тогда было всего двенадцать лет, она поняла, насколько велико мастерство наемного убийцы.
Теперь Антоний обратил свой гнев на Клеопатру:
— Ты и вправду думаешь, что я приму участие в убийстве римского полководца, который не объявлял себя моим врагом? Да за кого ты меня принимаешь? Это — поступок, достойный Октавиана, а не меня.
— Я вполне могу позаимствовать тактику неприятеля, чтобы одолеть его. Не всегда побеждают самые честные. А может, подкупить Агриппу?
— Попробуем, хотя мне не кажется, что мы добьемся успеха. Цезарь сам связал Агриппу с Октавианом. Он дал его семье деньги и положение в обществе взамен за верность. Мне кажется, эти двое соединены на всю жизнь.
— Зачем только Цезарь повесил нам на шею эту угрозу? — тихо проговорила Клеопатра. — Я много раз молилась, прося дать мне ответ на этот вопрос, но так и не получила его.
