Борис Тумасов - Земля незнаемая. Зори лютые
— Тебе, чтоб обиды не таил. За добро твоё ко мне…
И самолично провёл дьяка до ворот, подождал, пока мужик закроет за ним калитку. Плюнув вслед, пробурчал:
— Чтоб тебе подавиться теми рублями.
Поддёрнув сползшие портки, боярин отправился досыпать.
* * *Государь ещё плескался над тазиком, а оружничий Лизута, рыжий, сгорбившийся от худобы и угодничества, уже нашёптывал голосом тихим и вкрадчивым:
— Князь Гюрий и Симеон сообча из Москвы отъехали.
— Ещё что знаешь? — недовольно прервал его Василий и, подняв голову, долго растирал лицо льняным утиральником. — О чём князья меж собой говорили, Лизута?
Оружничий растерялся.
— От послухов, осударь, Гюрий и Симеон, оберегаясь, один на один речь вели.
— Знать тебе надобно, боярин. — Кинув полотенце оружничему, Василий натянул рубаху. — А ещё вот о чём хочу сказать тебе, Лизута. За дьяком Федькой доглядывай.
Оружничий вздрогнул.
— Осударь Василий Иванович, как могу я? Дьяк Фёдор отцом твоим приставлен к пыточной избе!
— Перестань скулить, боярин. Сдаётся мне, юлит Федька, плутует. Нюхом чую! А что отец мой его поставил сыск вести, так, видно, тогда старался дьяк. Нынче заелся, служит мне, государю своему, с оглядкой на бояр.
— Опасаюсь я, осударь, Федьки. Жаден дьяк до крови. Как завижу колченогого, так мороз подирает.
— А ты не бойсь, боярин, — насмешливо прищурил один глаз Василий. — Коли правду будешь мне доносить, не дам тебя в обиду.
Оружничий ещё больше изогнулся.
— Я ли не стараюсь, осударь. Иль сомненье какое ко мне держишь?
— Нет, веры ещё не потерял в тебя, Лизута. И как доныне служил мне, так и наперёд служи. О чём прознаешь, немедля я знать должен. Ну, добро, боярин, меня иные дела дожидаются.
* * *Митрополичьи палаты в Кремле рядом с княжескими. Так повелось ещё со времён Ивана Даниловича Калиты, когда митрополит Пётр перенёс митрополию из Владимира в Москву[143].
Ныне палаты митрополита подобны великокняжеским, не из брёвен рубленные, а из камня сложены, как и Кремль, и церкви многие…
Тишина в митрополичьих палатах. Не терпит Симон суеты, ибо она удел человека от мира, но не слуги Божьего…
Время далеко перевалило за полдень, когда игумен Волоцкого монастыря Иосиф въехал в Москву. От заставы колымагу затрясло по бревенчатой мостовой, переваливало из стороны в сторону на ухабах. Откинув шторку, Иосиф с нетерпением дожидался конца утомительной дороги. Наконец ездовые остановили коней, и монах-служка помог настоятелю выбраться из колымаги.
Поправив клобук, Иосиф засеменил в палаты. Уведомленный о его приезде, навстречу спешил сам митрополит. Оба маленькие, худенькие, в чёрных монашеских рясах, они приблизились, обнялись, Симон прослезился, ладошкой вытер глазки.
— Давно, давно не приезжал ты, брат мой. Жажду видеть тя, ибо люблю разум твой и заботу о церкви нашей.
Взяв Иосифа под руку, Симон провёл его в трапезную, усадил за столик, сам напротив уселся. Монах принёс миску, полную мёда, серебряные ложки, затем поставил глиняные чаши с горячим молоком и удалился, оставив митрополита с настоятелем наедине.
Симон потёр ручки, переспросил:
— Что не приезжал долго, брат мой? Аль не жалуешь меня, аль в обиде за что?
— Ох, отец мой духовный, — прервал его Иосиф. — Видит Бог, сколь раз порывался яз к те, да все заботы. Обитель наша Волоцкая нападки терпит. — Иосиф вздохнул. — Сам ведаешь, отче, кто обидчик наш. — Подув на молоко, игумен, сделав маленький глоток, оставил чашу, снова заговорил: — Да коли б только на одну обитель напасти свои и козни строил Вассиан, а то на всю церковь православную. Устои её пошатнуть задумал…
Иосиф замолчал надолго. Молчал и Симон. Смеркалось быстро. Давно уже выпито по второй чаше. Монах зажёг свечи. Наконец Иосиф не выдержал.
— Проповедями своими непотребными Вассиан смуту вносит в церковь православную. Паству неразумную с пути праведного сбивает.
Симон согласно кивнул. Иосиф снова:
— Ереси подобно ученье его. Опасаюсь, опасаюсь, оскудеет церковь наша!
— Всё в руце Божьей, брат мой. А что о церкви помыслы твои, то воздастся тебе сторицей.
— Отче мой духовный, властью своей митрополичьей уйми Вассиана, заставь смирить гордыню, что обуяла его. Не сыскалось на соборе[144] управы на Нила. Оттого и ученик его Вассиан неистовствует и главу свою высоко несёт… Ко всему слышал яз, что задумал Вассиан из своей обители в Москву перебраться. Будто зван он самим великим князем Василием.
Митрополит поджал губы, кивнул. Иосиф продолжал запальчиво:
— К чему Вассиан на Москве? Отчего не сидится ему в Белозерском крае? Аль Сорский скит[145] опостылел со смертью Нила? Либо мыслит, что великий князь в его советах нуждается? Ах ты, Господи! Но великому князю не знать ли, что не Вассиан, а яз, грешный, назвал московского князя всея русской земли государям государь.
Симон поднял руку. Широкий рукав рясы опал до локтя.
— Смирися, брат мой!
Иосиф, не поднимаясь, склонил голову. Симон прикрыл глазки, почмокал губами.
— Трудно сие, ибо не посягает Вассиан на каноны и в ереси его не уличишь. Насилья он не вершит над монастырями и скитами. И иных тягчайших грехов не сотворяет. А что взывает к бедности церковной, так за то какое ему наказанье? Умён Вассиан и рода древнего боярского. Тронь Вассиана, бояре взропщут. Им, боярам, ученье Вассиана по душе, чать нестяжатели не на их землю, а на церковную замахиваются…
Иосиф взял со столика чашу, прихлебнул, снова поставил.
— От Вассиана всяко жди. Седни он на добро церковное замахнулся, завтра на Бога взъярится. Люди его антихристу преданы, и кто ведает, не задумают ли они обратить в пепелище монастыри да скиты?
Митрополит испуганно отшатнулся, долго и пристально смотрел своими выцветшими от времени глазками на настоятеля и только потом проронил:
— То ереси подобно! Но рассуди сам, брат мой, зачем Вассиану звать к ней?
Иосиф пожевал губами, ответил таинственно:
— Как знать, отче. Нынче не могу яз поведать те, но слыхом живу. — И поднялся. — Утомил яз тя, отче мой. — Отвесив низкий поклон, промолвил: — Прости мне прегрешения мои.
Симон поднялся, двуперстным крестом осенил игумена. Сказал голосом усталым, тихим:
— Аминь!
* * *Нет у государя веры дьяку Фёдору Кривит дьяк, знает, чей холоп против него люд подбивал, а как его уличить?
Не раз Василий допрос сымал с дьяка, стращал его, тот на своём стоит: «Не ведаю, не открылся смерд…»
Вот и нынче ворочается государь из пыточной избы. Сходил понапрасну, дьяк Фёдор на кресте клянётся, что истину говорит.
Идёт Василий, голову опустил, своё в уме перебирает, валеными катанками первый пушистый снег подминает. Мороз лёгкий, шуба у государя нараспашку, бархатная шапка, отороченная соболем, низко на лоб надвинута. Челядь и бояре встречные поклоны отвешивают, но Василий никого не замечает. У церкви Успения лицом к лицу столкнулся с митрополитом. Остановился, проговорил себе только понятное:
— Дознаюсь!
У Симона седые брови приподнялись недоумённо. Спросил:
— О чём глаголешь, сыне, и от чего волнение твоё?
— Аль не догадываешься, отче? — насмешливо прищурился Василий.
— Как могу яз знать, сыне, что думаешь ты? Господу дано сие. — Симон возвёл к небу очи. Яз же суть смертен. — И тут же сказал: — Слышал яз, грешный, что Вассиан в Москву зван тобой?
Василий гневно пристукнул посохом, ответил запальчиво:
— Иосифа слова пересказываешь, отче. Доносили мне, что был у тебя намедни волоцкий инок. Что надобно ему? Я ль не вашу сторону держу? Либо на землю монастырскую покушаюсь? Хоть то мне и боярам на руку, служилому люду наделы надобны. Не у бояр же землю брать? Но и вас, церковников, знаю, тронь, посягни на богатство ваше, кто народ в послушании наставлять будет? Оттого и Вассианова ученья не принимаю. Путаник он и его заволжские старцы[146]. Его же на Москве пожелал зреть, дабы Иосиф и иже с ним не мнили себя выше великого князя, государя своего. Помню, как, назвав меня государям государь, оный Иосиф изрёк и иное. Яз-де, государь, покуда у церкви в смирении. И яз пониже митрополита. Нет, — Василий погрозил пальцем, — власть моя от Бога, и перед ним одним я в ответе!
— Что глаголешь ты, сыне! — Симон прикрыл глаза, покачал сокрушённо головой. — То не твои слова, сыне. Избави тя от лукавого. Господь и церковь — суть одно! Как можешь ты делить их? Одумайся! Церковь Богом дана, сыне.
Бочком обойдя Василия, митрополит не спеша поднялся по ступенькам паперти.
— Вассиана, однако, не ворочу, пусть живёт на Москве!
Глава 2
ЧТО ЗА ГОРОД МОСКВА?
