Льюис Уоллес - Падение Царьграда. Последние дни Иерусалима
— Они христиане, — отвечал князь Индии, насупив брови.
— Хорошо, это причина, и сам пророк считает ее достаточной, чтоб очистить землю от ненавистной секты, но этого недостаточно. Я не так стар, как ты, и, однако, понимаю, что ненавидеть так, как ты ненавидишь греков, можно только вследствие какой-то обиды.
— Ты прав, государь. Завтра я предоставлю толпу толпе и среди кровавой сечи буду искать только Константина. Посуди сам, враг ли он мне.
И старик рассказал историю Лаели, о своей любви к ней, о похищении ее Демедием, о том, как он молил императора оказать ему помощь в ее поисках, и об отказе Константина.
— Она воскресила меня к жизни. Она была для меня лучом света, утренней звездой. Я стал снова мечтать о счастье. А император не только отказал мне в помощи, чтоб найти ее, но когда она отыскалась, то дозволил ей принять христианство, с целью сделаться женою христианина. Сегодня я отомщу тирану, убью его, как собаку, и потом найду Лаель. Да, я ее найду, а ему, проклятому, докажу, как любовь может адски ненавидеть.
Князь Индии забыл свою обычную осторожность. Магомет понял, что он скрывал от него многое, и только что хотел побудить его на полную откровенность, как вдруг раздался отдаленный топот.
— Наступил знаменательный день! — воскликнул он.
— Позови моего конюшего и других придворных. Вон посмотри, на столе лежит мое оружие: булава, которую держал в руках мой предок Ильдерим под Никополем, и меч Соломона. Бог велик, и звезды стоят за меня; чего же мне бояться?
Спустя полчаса он верхом на коне выехал из своей палатки.
— Откуда дует ветер, из города или в город? — спросил он у начальника янычар.
— В город, государь.
— Да будет свято имя пророка! Выстрой цвет правоверных в колонну, в ширину той бреши, которую мы пробили в воротах. Я буду у большой пушки.
Достигнув батареи, он выехал на парапет и оглянулся во все стороны. Всюду, куда достигал его взгляд, стояли полчища, дожидавшиеся сигнала. Довольный, и счастливый, он поднял глаза к небу. Никто лучше его не знал, какие звезды предшествовали солнцу, и теперь он смотрел на них, как на своих друзей. Наконец над горными высотами Скутари показалась светлая полоса.
— Выходите! — воскликнул Магомет, обращаясь к пяти герольдам. — И как вы верите в рай, трубите изо всей силы. Пусть от вашего трубного звука повергнутся стены Константинополя. Никогда Бог не был так всемогущ, как сегодня.
Началось общее наступление. Только перед воротами святого Романа осаждающих не прикрывали стрелки и пращники. Тут ров был наполнен почти с краями, и потому Магомет прямо направил свои орды на развалины ворот.
Неудержимый натиск при трубных звуках и барабанном бое превратился в кровавую свалку. Тысячи наступающих опешили, толкались, сбивали и топтали друг друга, неслись вперед и оставляли за собою груды мертвых, раненых, копий, щитов. Ни на что не обращали внимания, ни на стоны, ни на мольбы.
Все это предвидел Джустиниани. На вершине горы за грудами камней он расположил свои мелкие орудия, а между ними расставил стрелков и копейщиков. По флангам он выстроил отряды одинаково вооруженных солдат, так что в бреши между сохранившимися в целости городскими стенами не было и пяди не защищенной земли. Как только раздался сигнал в турецком лагере, он сказал гонцу:
— Скачи в Влахерн к императору и передай ему, что буря разразилась. Торопись. Зажигайте фитили, — прибавил он, обращаясь к своим солдатам, — и будьте готовы бросать камни.
Мусульманские орды достигли в эту минуту краев рва; камни полетели на них, и они увидели перед собой дула орудий.
— Пли! — кричал генуэзец, — За Христа и святую Церковь!
На осаждающих посыпался дождь ядер, пуль, стрел, дротиков, камней, но они продолжали продвигаться, как воды реки, прорвавшей плотину. Им нечего было делать иначе как идти вперед. Позади них наступала живая стена, остановиться было невозможно: их смяли бы в ров — вперед, вперед. Они и подвигались, ступая по телам умерших или еще живых товарищей.
Вскоре ров был перейден, и турки начали подниматься в гору. Камни придавливали их к земле, дротики и стрелы пронзали их тела, ядра приподнимали их на воздух и бросали на головы товарищей.
Незаметно наступил рассвет. Император с графом Корти присоединился к Джустиниани.
— Государь, — сказал генуэзец, — день еще только начался, а ислам уже дорого поплатился.
Константин прошел мимо двух орудий и стал копьем отбивать турок, которые толпой лезли снизу.
Груды мертвых тел, среди которых попадались и живые, сбитые с ног, все более и более разрастались.
Прошел час, и вдруг дикие орды, поняв всю бесполезность их усилий, повернули назад и стали быстро удаляться.
Христиане, хотя понесли мало потерь, все-таки были рады отдохнуть; но граф Корти, обращаясь к императору, воскликнул:
— Смотри: теперь янычары готовятся идти в дело.
— Все по местам! — скомандовал Джустиниани. — Надо освободить поле для выстрелов. Убрать тела, живые и мертвые! Теперь не время для состраданий.
И, следуя его примеру, осажденные стали сбрасывать с откоса горы валившихся тел.
Между тем Магомет, верхом, следил с батареи большой пушки за приступом. Иногда к нему подскакивал гонец с известием от того или другого паши. Он всем повторял одно и то же:
— Пусть все войско устремится на городские стены.
Наконец к нему подлетел какой-то офицер и громко воскликнул:
— Государь, город взят!
Глаза Магомета засверкали, и, привстав на стременах, он спросил:
— Что ты говоришь?
— Наши солдаты ворвались во дворец, и теперь христиане защищаются в каждой комнате. Но они отрезаны, и скоро весь этот квартал будет в нашей власти.
— Возьми этого человека и держи его под арестом, — сказал Магомет Халилу. — Если он сказал правду, то велика будет его награда, а если он солгал, то лучше ему было бы не родиться на свет. Скачи через взятые ворота к Влахернскому дворцу, — прибавил он, обращаясь к одному из своих приближенных, — и передай начальнику того отряда мой приказ, чтобы он немедленно оставил дворец и не предавался грабежу, а устремился бы с тыла на защитников ворот святого Романа. Я даю ему час на исполнение моего приказа. Скачи сломя голову и помни, что ты исполняешь волю Аллаха.
Потом он позвал агу янычар.
— Орда отхлынула от ворот святого Романа; они сделали свое дело. Они наполнили своими телами ров и привели в изнурение гяуров, которые устали. Смотри, когда дорога будет очищена, то пусти в ход цвет правоверных. Первый, кто взойдет на стену, получит провинцию. Я буду сам наблюдать за действием каждого. Ступай. Теперь от каждой минуты зависит судьба царства.
Янычары, двинувшиеся вперед, составляли, по их военному духу, дисциплине и блестящей внешности, образцовый корпус турецкой армии; он всегда находился в резерве, и его всегда пускали в дело в решительную минуту, в конце сражения.
Ага передал янычарам приказ Магомета, и они, спешившись, образовали три колонны. Сбросив с себя плащи и сверкая блестящими кольчугами, размахивая в воздухе медными щитами, они подняли боевой крик.
— Да здравствует падишах!
Когда дорога к воротам была очищена, то ага подскакал к желтому флагу первой колонны и громко скомандовал:
— Аллах-иль-Аллах! Вперед!..
Раздались трубные звуки и барабанный бой. Колонна построилась по пятьдесят человек в ширину и медленно двинулась вперед. Так под Фарсалами ходил любимый легион Цезаря.
Приблизившись ко рву, янычары ускорили шаги и бегом перенеслись через него.
Магомет спустился на коне в ров, держа в руке меч Соломона, тогда как булава Ильдерима была прикреплена к луке его седла. Хотя он сам не участвовал в атаке, но правоверные знали, что он видит каждый их шаг.
Снова повторилось то, что не удалось ордам, но теперь в беспорядке был порядок. Сплоченная человеческая масса продолжала подниматься вверх по горе, несмотря на громадное количество убитых и раненых, которые по-прежнему образовывали целые груды перед батареей. Как в первый раз, осажденные сделали вылазку и беспощадно кололи копьями янычар, которые упорно лезли вверх, одни за другими.
В этой кровавой свалке принял участие и император. Он дрался сначала копьем, а потом, когда копье у него выбили, мечом. Мало-помалу он, однако, сознавал, что дело проиграно, что масса турок так неудержимо напирает на горсть защитников бреши, что долго им не удержаться.
Наконец на парапете показался турецкий щит, а затем и сам янычар, державший этот щит. Он был громадного роста и неимоверной силы; он рубил сплеча греческие копья, которые валились, как колосья под серпами. Осажденные в страхе отскакивали от него. Император старался их удержать, но турки уже поспевали на помощь своему товарищу. Казалось, наступила роковая минута и брешь была потеряна.
