Георгий Марков - Строговы
Герасим Крутков приехал уже с полей и сидел в прихожей с бельем под мышкой, с минуты на минуту поджидая, когда жена позовет в баню. Увидев в окно незнакомого человека в картузе с красными кантами и с шашкой, Герасим встал с лавки и разгладил бороду, с беспокойством думая: «И кого это принесло? Господи! Вот жизнь началась!»
Не здороваясь, вошедший осведомился, точно ли перед ним волченорский староста. Герасим закивал головой. Урядник положил руку на рукоять шашки и отрывисто проговорил:
– Никодим Софроныч Хлюпочкин. Их высокоблагородием господином исправником назначен нести службу в вашем селе.
– Как, постоянно или на время шишкобоя? – спросил изумленный этим известием Герасим.
– Постоянно. В целях недопущения беспорядков и прочего беспокойства, – туманно объяснил урядник.
Вскоре ямщик, покрикивая на лошадей, укатил обратно.
Не прошло после этого и часа, как все село уже знало, что приехавший является урядником и служил до этого назначения в большом трактовом селе Каюрове.
Переночевав у старосты, утром урядник вместе с Герасимом отправился искать себе квартиру и попутно осматривать незнакомое село.
По случаю праздника на улицах было людно. На завалинках то там, то тут сидели мужики. Бабы кучками теснились у колодцев. Молодежь собралась на лужайках у церкви и хлебных амбаров. Робятишки стайками носились по улице и, встречаясь с урядником, разлетались в стороны, как воробьи. У всех от мала до велика был один разговор: об уряднике.
При появлении урядника и старосты мужики поднимались, со сдержанной почтительностью снимали картузы. Герасим говорил о квартире. Мужики переглядывались, сокрушаясь, разводили руками и, хотя у многих дома были просторные, полупустые, заявляли:
– Сами тесно живем. Куда там квартирантов брать!
Хлюпочкин молчал, прятал глаза, скрывая от мужиков до поры до времени свой тяжелый нрав.
Когда стало ясно, что найти квартиру уряднику не так просто, Герасим решил действовать настойчивее. Он подзывал кого-нибудь из мужиков, имевших большие дома, и старался быть внушительным. Мужики отговаривались кто как мог.
– Дом-то большой, это правда, да ведь сына по осени женить буду, Герасим Евсеич.
– Баба на сносях, Евсеич. Вот-вот ребятенок будет. А господину уряднику все ж таки покой нужен.
Находились и такие, которые, не стесняясь урядника, говорили:
– Ты что, Евсеич? Народом хочешь меня стравить? Бери сам. У тебя и дом крестовый, и семья маленькая, да и ответ перед богом сразу за все держать будешь.
Хлюпочкин ходил за старостой, не отставая ни на один шаг, молча думал: «Ну село! Гнездо осиное!»
Квартиру так и не удалось снять. После обеда Хлюпочкин лег в горнице отдохнуть, а Герасим кинулся к Евдокиму Юткину. В сумерках в дом к старосте чинно вошли Евдоким Юткин и Демьян Штычков.
Знакомство произошло суховато. Урядник, невзлюбивший волченорских мужиков с первого взгляда, и на пришедших глядел волком.
Евдоким с любопытством осмотрел неповоротливого, мордастого урядника; сдержав на губах улыбку, подумал: «По обличью стоящий человек. Выходит, не зря мы с Демьяном столько денег на станового ухлопали».
Потом он сел на лавку у стола, напротив Хлюпочкина, и с участием проговорил:
– Довелось слышать, что нужду в квартире имеете, господин урядник…
Не зная еще, чем этот разговор окончится, урядник покосился на Евдокима и промолчал. Сердце Евдокима замлело. Урядник определенно нравился ему.
«Ну и бирюк! Этот собьет с мужиков спесь», – подумал он и, желая быстрее расположить его к себе, сказал:
– Сыну дом я построил, хотел отделить нынче, да подожду. Занимай дом, ваше благородие. Живи на здоровье.
Как урядник ни был сдержан, тут он скупо улыбнулся и чуть даже привстал. И то, что он не полез с благодарностями, Евдокиму еще больше пришлось по нраву. «Самостоятельный человек. Этот живо Матюшке Строгову спустит штаны».
Староста тоже был доволен, что с квартирой урядника все наконец уладилось.
– Эй, баба! Милентьевна! Подавай-ка на стол! – крикнул Герасим.
Милентьевна сидела в кути наготове и тотчас подала на стол водку и закуску.
Не прошло и получаса, как за столом началась задушевная беседа о мужиках, о кедровнике и житье-бытье в Волчьих Норах.
Через неделю урядник привез семью и поселился на Жировской улице, в новом доме Евдокима Юткина.
Враждебность, с какой урядник был встречен вначале, не только не уменьшилась, а, наоборот, еще больше обострилась. Теперь ненавидели и самого урядника, и его жену, и девицу-дочь, и сына-подростка.
Чуть ли не в первую ночь после их приезда кто-то пустил камень в окно. В воскресенье сын урядника осмелился в одиночку отправиться на речку, с удочками. В Забегаловке его встретила толпа ребятишек. Сын урядника вернулся домой без удочек, с расквашенным носом. По вечерам семья урядника сидела дома, боясь раскрыть окна. В потемках и сам Хлюпочкин избегал ходить по улицам. Однажды, возвращаясь поздно вечером от Евдокима Юткина, он шел безлюдным проулком. Вдруг с разных сторон в него полетели сухие комья земли. Он остановился, пригибая голову, осмотрелся. Вокруг никого не оказалось. Ничего не понимая толком, он быстрыми шагами стал удаляться. Комья земли опять полетели в него. Выхватив из кобуры револьвер, Хлюпочкин выпалил вверх. Но едва он тронулся, увесистый камень так ударил его в голову, что он чуть не упал. Придерживая рукой шашку и размахивая револьвером, Хлюпочкин побежал проулком. Вслед ему засвистели.
Потом много раз Хлюпочкин подбирал в своем доме записки, неизвестно кем и как подброшенные. В них неизменно говорилось: «Убирайся откуда пришел. Все равно тебе здесь житья не будет».
Неистощима была на проделки над урядником молодежь. По воскресным вечерам, когда оканчивались игрища у амбаров, парни подбирались к дому Хлюпочкина и начинали горланить запрещенные песни, занесенные в Волчьи Норы мужиками, ходившими на заработки на шахты и прииски:
Петля порвет мое дыханье,
Но и царю несдобровать…
Урядник не выносил этого. Как-то, совсем взбесившись от таких песен, он выскочил в окно в одном нижнем белье и с револьвером в руках погнался за парнями. Те преградили ему дорогу веревкой. Наскочив на нее в темноте, Хлюпочкин упал и долго барахтался в пыли.
На другой день урядник в донесении становому приставу подробно описывал злобные нападки на его «собственную личность», сообщил о готовившемся, по слухам, новом вооруженном захвате кедровника, еще раз указывал на исключительную неблагонадежность волченорских мужиков, не признающих представителей власти и позволяющих своим сыновьям распевать крамольные песни. Донесение заканчивалось просьбой о присылке в Волчьи Норы на время шишкобоя казаков.
Становой пристав, встревоженный не на шутку, направил срочный рапорт исправнику, а тот, в свою очередь, настрочил губернатору.
5
Воспользовавшись перерывом в полевых работах, Матвей с дедом Фишкой и сыновьями почти целую неделю провели на омутах. Ловили рыбу, варили уху на костре, спали в шалашах, – все чувствовали себя как нельзя лучше. Хотели провести на берегу речки еще денька два. Артем, ходивший на село за хлебом, принес весть о назначении в Волчьи Норы урядника. Нельзя сказать, чтобы эта новость особенно сильно поразила Матвея, – он предчувствовал, что власти установят за Волчьими Норами особый надзор. Но все же он поспешил вернуться домой.
Мужики еще вечером в субботу наведывались к Матвею, хотели поговорить, посоветоваться. Утром в воскресенье ждали его с часу на час. Едва он появился дома, мужики потянулись к нему один за другим. Не успел Матвей напиться чаю, а в прихожей сидели уже Мартын Горбачев, Архип Хромков, Силантий Бакулин, Тимка Залетный, Калистрат Зотов. Скоро столько набралось, что и сесть стало негде. Все курили едкий, вонючий самосад, одни в трубках, другие в толстых цигарках. Анна распахнула все окна и двери настежь.
Архип Хромков под смех мужиков рассказал Матвею, как урядник ходил по селу в поисках квартиры.
– Смех, мужики, смехом, а доконают нас власти с кедровником, – хмуро заметил Силантий.
Разговор сразу принял серьезный оборот. Мужики задымили пуще прежнего.
– Дружней держаться надо, – сказал Мартын Горбачев, с громом передвигая свои костыли.
– Да, дружнее, – заговорил Матвей, – но если хотим кедровник отстоять, за ружья надо браться.
Мужики посмотрели на него в упор: одни одобряюще, другие недоумевающе, третьи испуганно. Вслух Матвея поддержал только дед Фишка:
– Одно, слышь, ребятушки, остается: за ружья. Палками теперь никого не напугаешь.
Калистрат Зотов почесал в затылке, несмело заговорил:
– Ты вот говоришь, Захарыч, ружья брать нужно. Взять-то их не в счет – можно, а только с умом их в руках держать надо.
– А то как же! – воскликнул Матвей. – Вот подойдет шишкобой, соберемся с ружьями, рассыплемся цепью, да и окружим кедровник. Народ за нами идти будет. Стрелять начнут – ответим. Покажем, что и у нас сила есть. Хоть двадцать урядников тут назначай, вас, думаю, этим не запугаешь…
