Агустин Яньес - Перед грозой
Когда они прощались на крыльце приходского дома, дон Альфредо увидел Марию.
— О! Посмотрите-ка, кого мне удалось встретить! А я-то думал, что так и не увижу ее, я ведь почти никуда не выходил. Как вы поживаете? А я вас никогда не забывал! Разве можно забыть, да, разве можно забыть, как Луис…
Мария перехватила испепеляющий взгляд священника, и, должно быть, дон Альфредо сразу понял, поскольку тут же поспешил проститься:
— Ах, сеньор священник, да сохрапит ее господь доброй и чистой — всегда, всегда… — Голос его задрожал, и он стал вытирать глаза.
9
Бездна новостей: конвенция противников переизбрания президента, собравшаяся в Тиволи-дель-Элисео, в столице республики, провозгласила кандидатуры Мадеро и Васкеса Гомеса[115] и будет вести борьбу за них на ближайших выборах; первого мая, согласно заявлению Фламмариона, хвост кометы столкнется с Венерой и мы, смертные, сможем восхищаться столь изумительной игрой света на небе, перед которой померкнут все достижения пиротехники; дои Франсиско И. Мадеро встретился с доном Порфирио Диасом; двадцать третьего мая произойдет лунное затмение, которое, быть может, никто не увидит, поскольку ранее, восемнадцатого мая, хвост кометы коснется Земли; грандиозная демонстрация в честь дона Порфирио, славного Президента мира; комету можно увидеть в простой бинокль после полуночи — на восточной стороне неба.
10
Непостоянство сестриной натуры лишило Марту сна — она просыпалась то в час, то в два ночи и лежала, обуреваемая лавиной тягостных мыслей и дурных настойчивых желаний, слушала собственные вздорные мысли, наконец не выдерживала, вставала, пыталась отвлечься, молиться, даже поднималась на колокольню в ожидании зари, в поисках надежды.
Это заметил дон Дионисио и спросил, что с ней.
— Я поднимаюсь рано — вдруг увижу комету.
Сеньор приходский священник поверил сказанному или сделал вид, что верит. Здесь, как и в Гуадалахаре, Мехико, Нью-Йорке, Мадриде, Париже, Риме, Берлине, люди начали вставать спозаранку, рассчитывая увидеть комету. Обманутая надежда невооруженных глаз! В глазах Марты кружились, точно по орбите, ожесточенные взгляды Марии. И не комету искала Марта, в ушах ее звучали слова Марии: «Ты думаешь, я смирюсь, как ты, и останусь одинокой, и буду жить тут, в селении? Нет, я не знаю, что я сделаю, но уверяю тебя — так продолжаться не может, я пойду на все, чтобы вырваться отсюда».
Пойти на все. Марта считала, что сестра права. Пойти на все. Крайне тяжко — смириться. Пойти на все. Никогда не смиришься со всем. Вот Мерседес с ее горем, еще более непереносимым; она в отчаянии: жена Хулиана беременна. Пойти на все. Пойти на все.
11
Восемнадцатое мая. Даже в страстной четверг не было столько исповедующихся. На этот раз ни один толстосум не пропустил исповедь. Чуть свет старшие поднимали малышей. Никто не работал. Никто и не мог бы работать. С наступлением утра усилился зной. После полудня набежали облачка, принялся было накрапывать дождик. Но зной продолжал усиливаться. Небо постепенно очищалось, а уж закат выдался на славу: из-за туч выглянули и вытянулись по всему небосводу, точно нарисованные, солнечные лучи, в водяной пыли заиграла радуга. Близилась ночь. Сон одолевал детей. Усталость осаждала взрослых — усталость тщетного ожидания многих дней и часов этого последнего дня, когда миру было возвещено о событиях, которые не наступили, о чудесах, которых не заметили, о потрясениях, которых не чувствовали. Колокола отбили полночь, а катастрофы не произошло; никто не видел, никто не ощутил, пусть легчайшего, прикосновения хвоста кометы, который многие представляли себе ливнем острых мечей или крошечных звездочек. Кое-кому все же удалось до рассвета совладать со сном.
Спустя несколько дней с почтительнейшим уважением прочитано было вслух письмо, полученное от причетника Фермина Гарсии, который, в частности, писал: «Благодаря тому, что высшие церковные власти в нынешнем году соблаговолили незаслуженно отличить меня, назначив помощником в лабораториях физики и астрономии, составляющих честь и славу нашей любимой семинарии, я мог последовательно наблюдать за движением кометы Галлея перед изумленными взорами людей, опираясь на мудрые указания двух лиц, знаменитых не только в нашем славнейшем архиепископстве, колыбели святых и мудрецов, но также и внутри и за пределами Республики, — я имею в виду двух блистательнейших учителей и наставников пресвитеров дона Хосе Мариа Арреолу и дона Северо Диаса, первых, кому посчастливилось открыть на гуадалахарском небосклоне чудо небесное; никогда я не смогу забыть тот день: была среда, двадцатое апреля, хотя в ту пору хвост кометы еще не был различим, мы пали ниц, дабы возблагодарить Создателя и вместе с псалмопевцем воспеть гимны хвалы; «Coeli enarrant gloriam Dei», — однако и в самом деле мне не хватает слов, чтобы описать красоту сего феномена и глубочайшие переживания души моей, когда вспоминаю день двенадцатого мая, — именно в тот день стал доступен нашему зрению великий хвост кометы, пойманный телескопом нашей обсерватории вскоре после четырех тридцати до полудня; поистине нет таких слов, чтобы описать великолепие светила, и я удовлетворюсь тем, что позволю повторить этот текст Святых писаний: Кто имеет уши слышать, да услышит, а кто имеет глаза видеть, да увидит. «Вчера, двадцатого числа, мы могли видеть комету уже на западе вскоре после заката солнца; она была окружена Сириусом, Проционом, Кастором и Поллуксом — в прекраснейшем сочетании. Я выражаю надежду, что в то время, когда вы получите настоящие строки, вы уже сможете различить невооруженным глазом это предвестие грядущих благ, что ожидают пас на небе во веки веков, если…
В это же время, очевидно, уже произойдет ожидаемое лунное затмение, начало коего предвидится после полуночи послезавтра; я обещаю описать мои впечатления, полученные посредством телескопа; это будет целью моего ближайшего письма. Я полагаю, что все эти события не дали пищи в народе для достойных осуждения суеверий, страхов, столь свойственных необразованным людям, чего, кстати, не могла избежать и чернь в столице, и даже часть жителей, полагающих себя просвещенными; смешно было наблюдать всеобщую панику и суматоху в день восемнадцатого мая, когда наша планета прошла сквозь хвост кометы: люди беспорядочно толпились в церквах, на площадях и крышах… Объявление о лунном затмении также посеяло панику». Отец причетника Фермина Гарсии был вне себя от гордости, повсюду носил и вслух читал письмо сына, чувствуя себя неизмеримо выше невежд, поддавшихся смертельному страху.
— Но ведь в день затмения вы тоже метались так, что казалось, душа у вас ушла в пятки, — посмеивались некоторые из его близких друзей.
— Хочешь не хочешь, а страхом заразишься, однако вскоре я поборол его. И я тоже метался, но разве не знаете, что я помогал дяде Сесилио, у которого жена ли-шилась чувств?
— Ладно, а как объяснить все то, что случилось нынче ночью? Ребенок у Хулиана родился мертвым, у падре Исласа — припадок, собаки воют по ночам, и столько людей на ранчо умерло в последние дни, уж не говоря о том, что творится в других местах…
Второго июня между девятью и десятью вечера комета стала видна в селении; восьмого, как только тучи рассеялись, ее также можно было наблюдать в половине девятого; в последний раз ее видели в семь часов шестнадцатого мая, однако тогда жители селения уже были отвлечены другим волнующим событием: дона Франсиско И. Мадеро арестовали в Монтеррее и перевели в Сан-Луис-Потоси; на далеком полуострове Юкатан, в округе Вальядолид, вспыхнул мятеж. Огромные заголовки газеты «Эль паис» всколыхнули весь приход; жители с нетерпением ожидали прибытия почты, спеша перехватить газеты. Разного рода предсказания и толки возмутили сельское спокойствие. Двадцать пятого нюня в Гуадалахару были доставлены сотни трупов — останки погибших в железнодорожной катастрофе там, за Сайюлой. Мадеро писал дону Порфирио: «Если, к несчастью, мир будет нарушен, вы один ответите за это перед цивилизованным обществом и перед историей». Седьмого июля происходят серьезные беспорядки в Пуэбле. Десятого июля окончательно утверждены результаты президентских выборов. Президентом и вице-президентом вновь объявлены сеньоры Порфирио Диас и Рамон Корраль. Предложение мадеристов аннулировать результаты выборов отвергнуто. Мадеро продолжает оставаться под арестом. Но тут подоспел золоченый антракт Столетия Независимости: прибывают гости, устраиваются роскошные банкеты, произносятся речи и тосты, Национальный дворец превращается в изысканный бальный салон. Полиция разгоняет демонстрации независимых клубов, организованные в честь героев Независимости. Пресса уже не упоминает имени Мадеро.
