Феликс Дан - Борьба за Рим
И железный человек с силой сжал глубоко вздымающуюся грудь.
— О моя бедная мать! — со слезами вскричал Юлий.
— Теперь выбирай, — продолжал Цетег. — Выбирай между мною и твоим «незапятнаным» другом. Но знай: все, что я делал, я делал главным образом для тебя. Брось меня теперь, иди за ним, я тебя более не удерживаю. Но когда тень Манилии спросит меня о тебе, я со спокойной совестью отвечу ей: «Я был ему отцом, но он не был мне сыном».
Юлий в отчаянии закрыл лицо руками.
— Ты совсем не по-отечески мучишь его, — вскричал Тотила, обращаясь к префекту. — Видишь, он изнемогает от борьбы противоположных чувств. Пощади его. Есть средство решить вопрос иначе: окончим поединком начинающуюся войну. Вот второй король готов вызывает тебя на бой. Закончим нашу долгую ненависть коротким боем за жизнь, за Рим, за Юлия. Вынимай свой меч и защищайся.
Во второй раз враги со страшною ненавистью бросились друг на друга. И во второй раз Юлий с распростертыми руками бросился между них.
— Остановитесь! — вскричал он. — Каждый ваш удар падает на мое истекающее кровью сердце. Выслушайте мое решение. Я чувствую, что дух моей несчастной матери внушил мне его!
Оба врага угрюмо опустили мечи.
— Цетег, более двадцати лет ты был моим отцом. Какие бы преступления ты не совершил, — не твоему сыну судить тебя. Будь ты еще более запятнан убийствами — мои слезы, мои молитвы очистят тебя.
Тотила с гневом отступил назад. Глаза Цетега блеснули торжеством.
— Но я не могу выносить мысли, — продолжал монах, — что все эти преступления ты совершил ради меня. Знай: никогда, никогда, если бы даже это меня и прельщало, — но меня прельщает терновый венец Голгофы, а не запятнанная кровью корона Рима, — я не мог бы принять наследства, над которым тяготеет такое проклятие. Я — твой, но будь же и ты сыном моего Бога, а не ада. Если ты действительно любишь меня, откажись от своих преступных планов, раскайся. И я вымолю тебе прощение у Бога.
— Что ты толкуешь о раскаянии, мальчик — мужчине, сын — отцу? Оставь мои дела в покое. Я сам отвечу за них.
— Нет, Цетег, я не могу следовать за тобою, пока ты не раскаешься. Раскайся, смирись, — не предо мною, понятно, а перед Господом.
— Ха, — засмеялся Цетег, — что ты с ребенком, что ли, говоришь? Все, что я сделал, знай, я готов снова сделать, если бы понадобилось.
— О Цетег, — в ужасе вскричал Юлий. — Не говори этого: есть Бог.
— Ну, оставим Бога в покое. Я не верю в него, — ответил Цетег. — Довольно слов. Иди же ко мне, Юлий, ты ведь — мой.
— Нет, — крестясь, ответил Юлий. — Я не твой, я принадлежу Богу.
— Ты мой сын! Я приказываю тебе следовать за мною! — вскричал Цетег.
— Но и ты сын Бога, как и я. Ты отрицаешь, а я признаю нашего Отца. Теперь я навсегда отрекаюсь от тебя.
— Следуй за мною! — вскричал вне себя префект и схватил Юлия за руку.
Но тут снова блеснул меч Тотилы. Враги в третий раз бросились друг на друга, и Юлий не смог уже остановить их. Тотила первым ударом ранил префекта в голову, но тот устоял. С криком бросился Юлий между них, но он не мог бы удержать их. И второе столкновение врагов грозило быть смертельным, потому что оба противника лишились щитов. На в эту минуту на ступени храма вбежали люди и удержали их. Тотилу отвлек Гунтарис и Визанд, Цетега — Лициний и Сифакс.
— Скорее в лагерь, король, предстоит битва, — вскричал Гунтарис. — Пришло подкрепление и важные вести с юга.
— Скорее в лагерь, Цетег, — кричал Лициний. — Императрица Феодора умерла, и прибыло главное войско сто тысяч человек под начальством не Ареобиндоса, а Нарзеса.
— Нарзеса! — побледнев, вскричал Цетег. — До свиданья, Юлий, мой сын.
— Я сын Бога, — ответил Юлий.
— Он мой! — вскричал Тотила, обнимая своего друга.
— Ну хорошо, — вскричал Цетег. — Битва за Рим решит и этот спор. Я вырву тебя из лагеря варваров. — И он бросился со ступеней храма к своему лагерю на север. Тотила и Юлий — бросились к югу.
Глава XIII
Прибыв в лагерь, Цетег тотчас отправился навстречу Нарзесу и на рассвете следующего дня подъехал к его лагерю. Впереди других расположились дикого вида рослые люди с длинными копьями и широкими мечами. Без седел они крепко сидели на своих сильных лошадях. Их предводитель издали завидел подъезжавшего Цетега и стрелою бросился к нему на своей прекрасной лошади. Светлые глаза блестели смелостью и хитростью. Подъехав к префекту, он остановился и с минуту пристально смотрел на него.
— А, ты, должно быть, Цетег, защитник Италии, — вскричал он наконец и, повернув коня, уехал назад еще быстрее, чем приехал, и скрылся за лесом, где стояла пехота.
Цетег подъехал к рядам его воинов.
— Кто вы, и кто ваш предводитель? — спросил он.
— Мы лангобарды, — ответил один из них. — А наш предводитель — Альбоин, сын нашего короля. Он нанялся к Нарзесу.
«А, — подумал Цетег, — значит труды Лициния пропали даром».
Между тем вдали виднелись носилки Нарзеса. Подле них стоял Альбоин.
— Так ты не хочешь, Нарзес? — шептал он. — Напрасно, он кажется мне очень опасным. Тебе не надо говорить, ты только шевельни пальцем, — и он умрет.
— Отстань, — ответил Нарзес. — Я прекрасно понимаю, что ты хочешь устранить Цетега с дороги не для меня, а для себя. Но он еще нужен мне. Пусть сначала он уничтожит Тотилу, а мам уже я справлюсь с ним. Его судьба уже решена.
Между тем подъехал Цетег.
— Добро пожаловать, Нарзес, — сказал он. — Италия приветствует величайшего полководца этого столетия, как своего освободителя.
— Хорошо, оставим это, — ответил Нарзес. — Ты удивлен моим появлением?
— Кто ждет на помощь себе Ареобиндоса и вместо него находить Нарзеса, тот может только радоваться.
— Слушай же. Ты давно уже должен знать, что Нарзес всегда очень начальствует на войне. Знай же, что император велит тебе подчиняться мне со всем твоим войскам. Если ты соглашаешься служить под моим начальством, я буду рад, потому что ты хорошо знаешь Италию и готов. Если же не хочешь, то распусти своих солдат, — мне они не нужны: у меня сто двадцать тысяч воинов. Выбирай же, чем хочешь быть: моим подчиненным или гостем?
Цетег прекрасно понял, что если он не согласится подчиниться, то будет пленником Нарзеса, и потому ответил:
— Я считаю большой честью служить под твоим начальством, непобедимый полководец.
Про себя же подумал: «Подожди, и Велизарий явился сюда, как мой начальник. Но я справился с ним. Справлюсь я с тобой».
Нарзес действительно привел с собой стодвадцатитысячное войско. Он выяснил Юстиниану необходимость уничтожить готов.
— Они узнали наше бессилие и потому опасны. Теперь после войны они еще слабы, и мы можем уничтожить их. Но через несколько лет они отправятся и тогда, будь уверен, двинуться на нас, — и мы не в силах будем справиться с ними.
Юстиниан и сам сознавал, что это правда, и потому, несмотря на обычную скупость, на этот раз не пожалел денег и дал их на наем громадных орд. Со всем этим войском Нарзес двинулся в Италию, не с юга, как Велизарий, а с севера. «Готов нельзя уничтожить, начав войну с юга, — говорил он: — они уйдут на север, в горы, и там их не найдешь. Я начну свой поход с севера и буду гнать их все дальше на юг, а когда все они столпятся на самом берегу, я загоню их в море и потоплю, потому что флота, на котором они могли бы спастись, у них уже нет: милейший Цетег отнял, а правильнее, украл его у них».
И действительно Нарзес высадился на севере Италии и начал войну, какой еще не видали готы: это не была борьба войска с войском, а поголовное избиение готов. Никого он не брал в плен, а всех убивал, — не только мужчин, но и женщин, детей, стариков, больных, раненых, — никому не было пощады. Так двигался он с севера, уничтожая всех готов на своем пути. Понятно, какой ужас внушил он, когда способ его войны стал известен. При его приближении готы бросали все имущество и торопились спасаться с детьми и женами на юг, в лагерь Тотилы, где могли найти защиту. Скоро на всем севере Италии не осталось ни одного гота.
Тотила между тем расположился в Тагине и стягивал туда все войска. Последние воины сильно уменьшили число готов. В распоряжении Тотилы было всего семьдесят тысяч, из которых тысяч двадцать было разбросано в различных крепостях, так что при нем было не более пятидесяти тысяч воинов. Этого было тем более недостаточно, что население Италии, узнав о характере войны Нарзеса, изменило свое отношение к Италии: в нем проснулась старая вражда к варварам, и во многих местностях они помогали Нарзесу разыскивать и уничтожать скрывавшихся готов. И Тотила в глубине сердца опасался исхода подготовлявшейся битвы. Особенно беспокоил его недостаток конницы. Большая часть его конницы была при войсках Гунтариса и Гриппы подле Рима, и он не мог противопоставить храбрым лангобардам соответственного числа воинов. Но судьба, казалось, и на этот раз решила помочь своему любимцу.
