Александр Антонов - Монарх от Бога
Иоанн Куркуй испугался за жизнь императора, потому как лекаря при войске не имелось. Надо было спешить в долину, в селения. Багрянородного утеплили как только можно, посадили в седло. Один воин вёл коня под уздцы, а два других, самые высокие, шли с боков и поддерживали императора, чтобы он не упал. Спуск в долину был мучительным, но наконец-то её достигли. По долине тоже гуляла непогода, и селения долго не попадались. Лишь вблизи Харсианы войско пришло в бедное селение, ютившееся в оазисе. Иоанн Куркуй бывал в этом селении, знал старейшину Евсея и, как только появился в его доме, поведал о постигшей его беде. Евсей тотчас послал свою дочь Ревекку за целителем.
В тепле Багрянородного раскутали. Он оказался в мокром от пота белье. Его переодели, уложили в постель. Пришёл целитель Равула, сухонький, большелобый, ласковый, с грустными карими глазами и седыми пейсами. Он посмотрел на всех и спросил:
- Какое тут у вас дело? Кому нужен Равула? - Увидев лежащего на постели человека, с улыбкой добавил: - О, таких красавцев Равула никогда не исцелял.
Евсей сказал Равуле что-то по-своему. Тот засуетился, потом строго взглянул на всех, кто был в помещении, и также строго сказал:
- Равуле никто не нужен! Все уходите! И ты, Евсей, тоже.
Когда все вышли, Равула принялся доставать из кожаной сумки снадобья, мази и всё оглядывался, не подсматривает ли кто. Убедившись, что никого нет, он налил в глиняное блюдце бальзама и дал Багрянородному выпить. Затем Равула развязал тряпицу на кружке, достал деревянной ложечкой мази на ладонь и начал растирать Багрянородному грудь и спину, делая своё дело, он говорил:
- Бедный еврей Равула исцелял шахов и царей, а тебя, если ты император и такой красавчик, я вылечу за милую душу.
Вскоре Равула завершил свою процедуру, укрыл Багрянородного и провёл по его лицу рукой.
- Спи-спи, сын Божий. Завтра в этот же час я разбужу тебя.
И Багрянородный, испытывая душевную лёгкость и негу во всём теле, уснул. Он проспал до прихода Равулы ровно сутки. Но глаза он открыл лишь после того, как целитель прикоснулся к нему. На его лице появилась улыбка.
- Равула, ты сегодня снился мне всю ночь.
- Таки да. Это было моё желание. Теперь я всем скажу, что сутки играл с императором в кости.
- Верно, мы играли с тобой в кости, - обрадовался Багрянородный.
Поговорив кое о чём, Равула ещё раз дал больному напиться бальзама и так же растёр его мазями.
- Сегодня в ночь ты будешь играть в ладушки с моей племянницей Ревеккой. Она сейчас придёт, и ты увидишь, как она красива.
Но Багрянородный не дождался Ревекки. Едва Равула провёл по его лицу рукой, как он уснул и снова спал сутки.
На третий день Равула пришёл без сумки, но в руках держал небольшой сосуд. Он спросил:
- Ты встретился с Ревеккой, играл в ладушки?
- Да, исцелитель Равула. Всё так и было. Мы звонко играли в ладушки.
- Слава Богу. А теперь слушай Равулу. Если ты хочешь видеть свою «Ревекку», то садись на коня и поезжай домой. Иного пути тебе нет. Ты не землепроходец, а император, вот и сиди на троне. И не забудь заплатить Равуле за мази и бальзам. Таки да! - И целитель ласково улыбнулся.
- Я заплачу тебе сегодня же за моё спасение, славный Равула.
- А спустя час в доме Евсея собрались все спутники Багрянородного, который ещё лежал в постели. Иоанн Куркуй произнёс: Как бы того ни хотел Божественный, его долг прервать путешествие. Он император и не имеет права рисковать своей жизнью. Я воин, и других слов у меня нет.
Не было иных слов ни у кого другого. Багрянородный понял, что он должен сказать своё. А он был намерен продолжать путешествие, но, как бы он ни настаивал на этом, его не поймут и не поддержат. Даже своей властью он не мог повлиять на общее мнение. Он и сам это понимал. Слабость во всём теле давала себя знать: ему даже в седло не подняться. И Равула был прав: ему пора отправляться к своей «Ревекке».
- Я сожалею, что оказался не готов к таким трудностям, и смиряюсь перед вашей волей, - промолвил Багрянородный и добавил: - Но тех из моих спутников, кто способен продолжать путешествие и дополнить добытое о фемах, прошу завершить начатое. Империя этого не забудет.
Начались сборы в дальний путь. Надо было найти какую-либо колесницу. Гонгила спросил старейшину Евсея:
- Скажи, на чём нам везти императора?
- В селении Юса ты ничего не найдёшь, - ответил Евсей. - Год назад напали на нас сарацины, весь скот угнали, кибитки увезли. Но есть в десяти стадиях оазис. В нём живёт воин Сильван. Лет пятнадцать назад он воевал далеко на севере против печенегов и там добыл кибитку. Попросите, может, продаст.
Сильван продал кибитку, но цену взял немалую: три пары коней можно было купить. Однако кибитка того стоила. Это был тёплый дом на колёсах, обитый кошмой и бычьей кожей. Сидеть и лежать в нём доставляло удовольствие. Гонгила всё это опробовал, и теперь можно было торить дорогу к дому. Но вновь навалилась суровая погода, подули сильные северные ветры, поднимая тучи песка. Даже у бывалых воинов не хватало мужества двигаться навстречу этому ледяному, колючему потоку. Гонгила, который отвечал за жизнь императора, не хотел рисковать. Он каждое утро выходил из оазиса, слушал вой ветра, ощущал его удары, возвращался замёрзший, посиневший и говорил:
- Придётся, Божественный, потерпеть ещё день-другой.
Багрянородный не возражал. Он был доволен тем, что Иоанн Куркуй уже в пути. Сам он пока набирался сил. И рядом с ним остался учёный муж, историк Емелиан, который тоже приболел. В беседах с учёным о Юстиниановом времени прошло несколько дней. И однажды Гонгила сказал императору:
- Божественный, нам ничто не мешает выйти в путь к Константинополю. Ветер подул с юга, мягкий и тёплый.
Настал день, когда Багрянородный, сопровождаемый сотней гвардейцев, Гонгилой, Никанором и Мардарием и Прохором, покинул селение Юса и двинулся в долгий путь на север, к Анкире.
В феврале установилась тихая погода. Днём было тепло. Хорошо пригревало солнце. Константин с каждым днём крепчал и уже покидал тёплую кибитку, садился на коня и скакал вместе с гвардейцами, пока не наступала усталость. Постепенно он вновь начал размышлять о приобретении в Керебелах. Ему не давал покоя рассказ Иродиона о том, как на его глазах подожгли пары «дара Божьего» и они запылали факелом. Почему он так горел? Этот вопрос стал главным, на который надо было найти ответ. Константину увиделось нечто общее между «даром Божьим» и кипящей водой, от которой исходит пар, способный обжечь руку. Подобный же пар выходит и от «дара Божьего», и разница лишь в том, что один из них ещё и горит. Выходило, что «дар Божий» силён своим огненным существом.
Багрянородному понравилось то, как он разобрался в природе двух жидкостей: там пар и тут пар. А размышляя дальше, Константин поставил себе другой вопрос: сколько пара может выделить «дар Божий»? Ему было знакомо то, что вода из сосуда может выкипеть полностью. Сколько пара выделится из «дара Божьего»? Тут всё оставалось загадкой. Чтобы проверить свои домыслы, ему нужно поспешить в Анкиру и там вместе с дотошным Иродином попытаться выпарить хотя бы один сосуд. И не только выпарить и сжечь, но так же, как водяной пар, превратить опять в жидкость. Что из этого получится, Константин не мог знать. Но само желание превратить «дар Божий» вновь в жидкость заинтересовало его настолько, что он уже не находил себе покоя.
Подгоняемый жаждой осуществить нечто витающее в облаках разума, Багрянородный торопил свой отряд. Он спешил добраться до Анкиры. Было сокращено время отдыха днём, позже останавливались на ночлег, раньше поднимались. Никто из окружающих не мог понять, почему Багрянородный вдруг затеял спешку. Наконец Никанор, который постоянно был рядом с императором, попросил его поделиться своими тревогами.
- Божественный, скажи нам, что заставляет тебя так спешить в Константинополь? Ведь мы и коней можем загнать.
Но Багрянородный не желал делиться своими мыслями ни с кем. Они, счёл он, должны пока оставаться его тайным достоянием. Но он нашёл возможным успокоить Никанора и всех прочих тем, что сказал:
- Мы спешим в Анкиру и только в Анкиру. А там всё пойдёт своим чередом.
- Ну, Анкира уже близко. День-другой - и мы в ней, - утешился Никанор.
В этот день отряд Багрянородного достиг озера Туа, от которого до Анкиры оставалось не больше двух дней пути. Ночь отряд провёл на берегу озера. На вечерней заре воины подстрелили десятка два гусей и с жаром начали готовить ужин. Гусей ощипали, опалили и потом жарили, как баранов, на вертелах. Всем досталось по хорошему куску гусятины. Не отказался от угощения и Багрянородный. Никанор принёс ему самого крупного гуся и при этом заметил:
- Это русские гуси. Они у нас за Новгородом на озёрах табунятся, там и птенцов выводят. По осени косяками улетают на юг.
