Джин Плейди - Королева Шотландии в плену
Он протянул ей книгу, которую она с готовностью схватила. Священник отошел от ее постели и встал у окна; после она поняла, что его госпожа велела ему понаблюдать за ее реакцией и доложить ей об этом.
Она с тревогой посмотрела на книгу, написанную одним из ее закоренелых врагов, Джорджем Бьюкененом, и в ней в самых грубейших выражениях излагались вымышленные события ее жизни с момента возвращения из Франции в Шотландию. Ее изображали как убийцу и изменницу. И это прислала ей Елизавета, когда она попросила пригласить к ней священника!
Мария вспомнила: Бьюкенен был назначен воспитателем ее сына. Она знала, что ее жизнь в опасности, но сейчас могла думать только о маленьком Джеймсе, находящемся в руках мерзкого Бьюкенена. Он уже настраивает Джеймса на то, чтобы тот поверил, что его мать — убийца и изменница.
Никогда она еще не чувствовала себя такой несчастной, как сейчас, лежа в постели в Шеффилдском замке, держа в руках грубо сфабрикованный пасквиль.
Бесс пришла в комнату Марии.
— Как дела, ваше величество? — спросила она.
— Вы видите меня больной и подавленной, — ответила Мария.
Бесс приблизилась к постели и взяла книгу Бьюкенена. Она с отвращением фыркнула.
— Я немедленно сожгу это. Не хочу держать такую мерзость под своей крышей.
Мария улыбнулась. Бывали моменты, когда присутствие Бесс доставляло ей удовольствие.
— Я пришла сообщить вам, что граф уехал в Лондон, — объяснила она. — На его место прислали сэра Ральфа Садлера.
— Но почему? — встревожилась Мария.
Бесс решила пока не отвечать на этот вопрос.
— Вам не стоит беспокоиться. Я не позволю ему тревожить вас, если вы не желаете видеть его.
— Я не испытываю особого желания видеть его. Он мне не друг.
— Я сама буду приходить к вам, когда вы пожелаете, — предложила Бесс.
— Благодарю вас. Надеюсь видеть вас почаще. Но скажите мне, почему граф уехал в Лондон.
Бесс прошла к окну, а заговорив, смотрела за окно, а не на королеву.
— Чтобы исполнять свои обязанности председателя суда пэров на судебном процессе герцога Норфолкского.
В комнате воцарилась тишина. Затем Бесс повернулась и подошла к постели королевы.
— Я молю Бога, — сказала она непривычно мягким тоном, — чтобы вы, ваше величество, не оказались чересчур втянутой в это дело. Они арестовали Лесли, как вам известно, и я слышала, что под пыткой он сознался во всем.
— Во всем!
— Вы, — резко ответила графиня, — должны знать лучше, чем я, что означает «все».
Марию охватила дрожь. Она тихо произнесла:
— Вполне возможно, что пришлют и за мной. Вероятно, моей следующей тюрьмой станет лондонский Тауэр. Вам не стоит печалиться обо мне, поскольку одна тюрьма очень похожа на другую.
— Мне не хотелось бы увидеть, как ваше величество увозят в Тауэр. Это могло бы иметь ужасные последствия.
— Я знаю, вы считаете, что из той тюрьмы всего один шаг к вечности. Возможно, это так. Но если это моя судьба, то пусть так и будет.
Бесс раздражало такое отношение, но даже она испытывала жалость. Если бы она хоть как-то могла успокоить королеву, то с радостью сделала бы это. Но единственное, что она могла сделать, — это не пускать сэра Ральфа Садлера в апартаменты королевы до возвращения графа. Она могла осуществить это, сама постоянно навещая Марию.
Конечно, она не желала, чтобы Мария думала, что она одобряет заговоры против королевы Англии; но в тот период опасений и страха Мария и Бесс стали дружны, как никогда.
Стоял тусклый январский день, когда Сетон пришла в апартаменты королевы с покрасневшими от слез глазами.
— Ну? — спросила Мария. — Впрочем, мне не надо и спрашивать тебя. Его признали виновным.
Сетон кивнула.
— В последние недели мы именно этого и боялись, — сказала королева. — Я мучаюсь от угрызений совести, потому что из-за меня он так пострадал.
Сетон покачала головой; ей хотелось крикнуть: «Нет, его довели до этого его собственные честолюбивые помыслы». Но вместо этого она произнесла:
— Вы не должны обвинять себя. Он поступил так по собственной воле.
— О, Сетон, если бы только я могла вернуться в те дни, когда впервые приехала в Англию. Я повела бы себя совсем иначе. Я бы никогда не позволила ему рисковать своей жизнью ради меня.
Сетон ничего не ответила. Когда же Мария поймет, что мужчины рождаются честолюбивыми, что не все люди столь же бескорыстны, как она сама. Но сейчас было не время говорить ей это. Оставалось только попытаться утешить Марию в ее горе.
В комнату вошла Бесс. Она взглянула на убитую горем Марию и спросила:
— Что так расстроило ваше величество?
— Как я понимаю, ваша милость не может не знать о причине моей печали, — ответила Мария. — Я очень боюсь за герцога Норфолкского.
— Значит, известия, которые я вам принесла, уже дошли до вас. Вы знаете, что Норфолк признан виновным в государственной измене.
Мария закрыла лицо руками, а Бесс, наблюдавшая за ней, подумала: «Бедная глупая женщина!»
Наступила весна, но Марию охватила такая меланхолия, что она не замечала этого. Норфолк еще был жив и находился в Тауэре, но топор уже завис над его головой. Она знала, что в такой момент он уже не может бежать. А она? Что судьба готовила ей?
Она не знала. Ей не разрешали выходить из ее апартаментов. Она догадывалась, что в Лондоне Елизавета советуется со своими министрами, что делать с королевой Скоттов.
Новости донеслись до нее только в июне. Услышав их, она лишилась чувств. Норфолка отвели на Тауэр Хилл и там обезглавили второго числа этого месяца.
Итак, его больше нет; нет человека, который, как она была уверена, станет ее мужем. Она мало видела его, но они обменялись множеством писем, и она создала его образ в своем воображении. Норфолк должен был стать тем идеальным мужем, которого она всегда искала; и она скорбела по этому идеалу.
Ее горе было столь глубоким, что она даже не задумывалась или ее не волновало… не ждет ли ее саму вскоре подобная участь.
Траур царил в ее апартаментах в замке Шеффилда все долгое лето.
Мысли Елизаветы почти все время были заняты ее прекрасной соперницей. Ее министры твердили ей, что теперь у нее есть достаточно оснований, чтобы привезти Марию в Лондон, посадить в Тауэр, обвинить в государственной измене и признать виновной. Пусть раз и навсегда будет положен конец проблеме Марии, королевы Скоттов.
Елизавета колебалась. Как бы она ни жаждала смерти Марии, ей не хотелось, чтобы ее имя оказалось связанным с этим. Она хотела, чтобы кто-нибудь избавил ее от этой женщины, но так, чтобы ее никто не мог обвинить в этом.
Самым простым было бы то решение, когда-то ею запланированное, но сорвавшись из-за безвременной смерти Морэя. Послать ее обратно в Шотландию, чтобы там ее враги покончили с ней; и пусть они отвечают перед миром за ее смерть.
Она попыталась уговорить Мортона, но он был осторожен. По его мнению, в Шотландии слишком многие ратовали за возвращение королевы на трон. Он согласен забрать королеву Скоттов обратно в Шотландию, где ее предадут суду и установят, что она заслуживает смертной казни; но он не возьмет на себя ответственность за ее казнь, если она не будет санкционирована Елизаветой.
— Санкционировать ее казнь! — воскликнула Елизавета — Дурак! С таким же успехом я могла бы сделать это и в Англии.
Она может сделать это, напоминали ей министры. Участие Марии в заговоре Ридольфи давало для этого достаточный повод. Но Елизавета колебалась. Мятежи католиков беспокоили ее. В Англии было много католиков, а самым большим кошмаром для нее были восстания подданных. Ее не волновало враждебное отношение самых могущественных иностранных властителей; она всегда понимала, что ее сила заключается в одобрении ее собственного народа.
Поэтому Марии позволили жить дальше, хотя и в строжайшем тюремном заточении в замке Шеффилда.
Жизнь стала странной — Мария не замечала, как проходили недели. Она жила в каком-то полузабытьи. Большую часть времени она спала, а когда просыпалась, то размышляла о прошлом, постоянно ожидая смертного приговора. Бесс говорила, что нельзя долго оставаться в таком подавленном состоянии; но, может быть, даже и к лучшему, что пока она кажется столь безразличной.
Графа Шрусбери охватила паника. Он боялся, что его могут обвинить по делу Ридольфи. Он стал таким же, как перед тем ударом. Бесс встревожилась. Но в последние месяцы он стал более спокойным. «Он переживет этот новый этап», — твердила она себе. Каждый день удалял их — если не Марию — от всех волнений. Если бы Елизавета решила наказать их, то уже давно сделала бы это.
У Марии слегка поднялось настроение, когда она получила весточку от Лесли, которого выпустили из Тауэра, но так как он оставался государственным преступником, его перевели в замок Фарнхэм в Суррее, где главой дома и его тюремщиком был епископ Винчестерский. Он прислал ей написанную им самим на латыни книгу размышлений.
