Наталья Уланова - Лиса. Личные хроники русской смуты
Вскоре Лиса ощутила, как по ней опять потекло что-то знакомо теплое.
– Ну вот, опять меня обдули, – улыбнулась она Анне Павловне.
– Не серчай на него, дочка. В этом возрасте оно как божья роса… – улыбнулась в ответ соседка.* * *Прошло полтора года.
Выучившая азербайджанский язык Лиса нашла постоянную работу, и её жизнь в переставшем быть родным и понятным городе стала понемногу налаживаться. Но ещё долго улицы Баку казались ей чужими и враждебными.
Времена, когда она жила на одном хлебе, слава Богу, остались в прошлом, но несколько мучительных лет молодая женщина частенько вздрагивала и плакала во сне. Ночные грёзы были цветными и изобиловали таким количеством деталей, что Лиса путала их с реальностью. Ей снова виделось, что она, зажав в кулаке мелочь, идет через серые холодные кварталы в хлебный магазин. Идет, и не знает – вернётся ли из этого похода или попадет под шальную пулю.
В те времена в Баку часто стреляли, и Лиса и в самом деле могла не вернуться к тем, кого она любила и о ком заботилась – к двум мирно спящим в одной кровати молочным братьям.
Щенку и сынку.
Глава 28 Поезд Баку-Саратов
Июль 2006 года
Вечерело. Уже несколько часов мерно постукивавший колёсами поезд мчался через марящие на солнце бесконечные степи. Мчался, совершенно не отставая от графика, с педантичностью хорошо отлаженного механизма чуть ли не поминутно выдерживая расписание, вывешенное в простенке вблизи купе проводников и шипевшего обжигающим паром изношенного титана кипятком.
Лиса радовалась – бывает же такое! В том, что поезда перестали опаздывать и нагонять, ей виделось доброе предзнаменование. До станции, где должно было свершиться задуманное, оставались считанные минуты. Незатейливый план был составлен, детализирован и мысленно прокачан в его возможной динамике и всех возможных нюансах десятки раз:
«Так… Договорюсь с проводницей подсадить безбилетного папу в наше купе. Заплачу ей сколько там это у них сейчас стоит. Далее… Подхватим его на нашей станции, высажу с уже ненужными вещами Сашку… Потом ещё пару-тройку часов, и мы у цели. Отдохнём, переночуем, а на следующий день – бегом по клиникам. Ведь надежда умирает последней!
У нас всё получится! Непременно! Я в это верю! Очень! Мы его вылечим!»
Впрочем, главное сейчас – добраться. Хотя, разве это проблема – договориться со всю дорогу не просыхающей проводницей, с пьяным равнодушием обкладывающей крепким словцом каждого попадающегося на глаза пассажира? Да сунуть такой лишнюю сотню-другую, и будет рада!
– Девушка, скоро станция. Можно, я на ней папу в свое купе возьму? Ехать нам три часа – он на моей полке посидит. Рядышком. Двести рублей ваши.
– Пятьсот.
– Сколько?.. – опешила Лиса от хамского напора наслаждающейся своим начальственным положением проводницы.
А та отступать не собиралась. Давила, чутко уловив безвыходное положение провинциалки, возомнившей себя умеющей разрешать такие ситуации.
– Пятьсот! – и наполненный наглым вызовом взгляд.
– За что пятьсот-то? Билет стоит от силы сотню, ну ещё одну сверху. По-моему, вполне достаточно… Я слепого человека на лечение везу, войдите в положение… Ну пожалуйста.
– Пятьсот! Не нравится – покупай билет! Проверка придёт, что скажу? И нечего на меня так смотреть и отвлекать от работы!
– А за пятьсот будет что комиссии говорить? Совести у вас нет!
– Иди, иди, а я посмотрю, где ты, такая умная, билет купишь!
И действительно, билет покупать было негде, да и некогда… Стоянка поезда всего три минуты. До кассы за это время не добежать, а ведь надо ещё найти ожидающих на платформе родителей, взять у отца его паспорт, затем отстоять в очереди, купить билет… Да и как объяснить маме, что не смогла, не сумела договориться с проводницей? Лучше умереть на месте!
…
Не денег жалко, да и как забыть – скупой платит дважды. Но противно обогащать упивающуюся своей властью пьянчужку-проводницу. Обогащать за то, что бьёт по самому больному. Это как заранее смириться с тем, что всегда и во всём будет брать верх хамство. Не поддаваться хамству – дело принципа… Хотя, какие уж тут в её ситуации принципы?
Только бы не запаниковать и не заплакать… Запаниковала… Заплакала…
Бегом в другой вагон.
Там попались куда более сердечные люди. Назвали цену сотней меньше. Но всё равно – четыреста – это очень много. Чуть ли не треть стоимости их с Сашкой плацкарты. Но ведь это аж от самого Баку!!!
Сговорились они здесь все что ли?!Надо успокоиться. Успокоиться и начать рассуждать здраво.
Нет никакого смысла экономить, и тем самым мучить слепого отца, таская его по вагонам трясущегося на рельсовых стыках поезда. Придётся смириться с хамством и идти на поклон к доморощенной вагононачальнице. Придётся просить ту, которая только что плюнула в самую душу.
Но унижаться не пришлось. Пока Лиса бегала в соседний вагон, всё слышавшие пассажиры не выдержали и вышли из себя. И, как это у нас сплошь и рядом случается в моменты редкого, но качественного народного возмущения, немного перестарались. Судя по всему, в психологическом воздействии на проводницу участвовал весь вагон. Злосчастную пятисотрублёвую бумажку захотелось заплатить ошарашенной и совершенно подавленной проводнице уже за одно полученное ею моральное потрясение. Напитавшуюся п о том купюру пришлось пихать в ладонь силком. Слава Богу, взяла. Ответных слов благодарности услышать не получилось, потому как бубнились они под нос и с низко опущенной головой… Но Лисе уже было всё равно. Ей вдруг пришло в голову, что, если она и дальше будет мелочиться и жмотничать, что-нибудь в её планах пойдёт не так, и, в конце концов, то, из-за чего все эти переживания, сорвётся, не получится.
Какая уж на фоне таких мыслей может быть экономия?
– Спасибо вам, спасибо… уже станция… – Лисе не верилось, что проблема с безбилетным папой всё-таки разрешилась. – Так мы его берём?
– Да-да… Конечно, берите… Я сейчас дверь открою! Помощь какая-нибудь нужна?
– Нет-нет, спасибо! – и, стараясь не смотреть своей мучительнице в глаза, твёрдым, не допускающим возражений голосом. – Мы сами…* * *За этот месяц это был уже третий рейс. Третий подряд.
Одна из сменщиц после свадьбы дочери «приболела», и Людмила, после звонка составителя поездных бригад, предложившего «рубить капусту», решилась отработать несколько смен подряд.
Деньги были нужны. Очень. Но давались они нелегко.
Лето. Кондиционеры в плацкартном вагоне не работали – то ли сдохли в силу преклонного возраста, то ли были отключены от цепей вагонного преобразователя напряжения из соображений экономии. Пару раз, когда она только устроилась на работу, Мила с провинциальной непосредственностью пробовала щёлкать снабженными обнадёживающими надписями переключателями. Без толку. Добрая половина из них не работала.
Удушливая влажная жара и мерное покачивание покрытого стёртым линолеумом пола, а также более полутора недель пути, проведённых в тесной конуре служебного купе, довели Людмилу до последней крайности. На одиннадцатый день она была готова своими руками передушить всех своих беспокойных и на удивление тупых плацкартников. Её и без того отвратительное настроение добивал постоянный раздражитель «местечкового» характера – начальник поезда. По сложившейся на железной дороге традиции, он, конечно же, закрывал глаза на мелкие махинации проводников, но требовал за это с каждого вагона до тысячи рублей ежедневного «бакшиша».
«Сволочь!» – привычно обозначала Людмила своё отношение к боссу, совершенно не беспокоясь, что её слова могут быть донесены до начальственного слуха. И в самом деле, чего бояться, если все проводники придерживались о начальнике того же мнения?
Из-за его поборов во внутреннем, зашпиленном большой «цыганской» булавкой, кармане форменного кителя оставалось не более трети от суммы, заработанной левым извозом и торговлей дешёвою водкой. Это был форменный грабёж, и Людмила с трудом удерживалась от язвительных реплик, когда начальник, к вящему ужасу безбилетников, совершал свой ежедневный обход, неизменно задерживаясь в купе проводников.
Начальником поезда был полноватый казах-полукровка. Его гротескно-царственные манеры диссонировали со щекастым лицом, лоснящимся от пота даже в прохладную погоду. Обираемые им проводники, по вполне логичной ассоциации, прозвали начальника «Чингисханом».В этом рейсе «левых» пассажиров было немного. Вынужденный снизить планку ежедневной дани Чингисхан зверствовал с особым остервенением, раздавая направо и налево замечания о царившем в вагонах бардаке и обещая лишить подчинённых ему проводниц ежемесячной премии.
День выдался на редкость неудачный. Сегодня у Людмилы «левых» денег не было. То есть совершенно никакого приработка не случилось. Пассажиры, как на грех, попались непьющие, да и на промежуточных станциях никто к ней в вагон не попросился.
Заявившийся с обходом Чингисхан недовольно скривил губы и, сощурив и без того узкие глаза, предложил «расплатиться натурой». В подтверждение серьёзности намерений тут же облапил широкий Людмилин зад и, небрежно сдвинув стоявшую на столе закуску, подсадил на него не ожидавшую такого напора подчинённую.
