Бернард Корнуэлл - Азенкур
— Пленники! — крикнул Хук. — Пленники!
Он вырвал перчатку из руки француза и велел ему снять шлем. Приказа брать пленных никто не давал, а сэр Джон перед битвой настойчиво предупредил всех, что захватывать пленников можно лишь после того, как король объявит о победе, но Хука это не заботило. Враг сдавался.
Все больше и больше французов вздымали над головой латные перчатки, сбрасывали в грязь шлемы и позволяли увести себя прочь с поля.
— Что с ними делать-то? — спросил Уилл из Дейла.
— Связывать руки, — велел Хук. — Тетивой!
Первый полк французов теперь отступал. Слишком многие погибли, а у живых не оставалось сил для сражения, так обильно окропившего кровью распаханное поле. Хук, опершись на алебарду, следил глазами за лучником в потемневшем от крови синем налатнике. Подобрав где-то чекан с острием в виде соколиного клюва, он добивал теперь раненых французов, прорубая шлемы изогнутым шипом на длинном древке: конец клюва легко прошивал сталь и вонзался в череп.
— Все равно что скорлупу разбивать! — крикнул он, ни к кому не обращаясь. — Выродки! Выродки!
Он убивал всех французов подряд, не переставая вскрикивать. Раненые молили о пощаде, но изогнутый клюв не знал покоя. Хук не находил в себе сил вмешаться. Лучник, казалось, забыл обо всем, кроме необходимости убивать, и гвоздил врагов ударами, даже когда жертва уже не дышала. Над кем-то из французских латников застыл мастиф, лающий на стрелка, однако тот прикончил и пса, и хозяина.
— Пальцы мне отрубать? — завизжал он, обращаясь к жертве и занося чекан над уже прорубленным шлемом. — А может, тебе член отрубить?
Он вдруг выставил два пальца, которыми натягивал тетиву, и, обращаясь к трупам, дернул рукой снизу вверх.
— Вот это отрубить? Выродки!
— Боже милостивый, — выдохнул Том Скарлет, босой, в коротких штанах и кольчуге, с ног до головы измазанный кровью и грязью. — Боже милостивый…
Там, куда сумел дойти враг, теперь тянулся длинный вал трупов. Первый полк французов, устрашенный таким исходом, повернул прочь. Англичане, изнуренные и пресыщенные битвой, их не преследовали. За рядами кольев англичане и валлийцы, связывая пленных, озадаченно оглядывали друг друга, словно дивясь тому, что выжили.
Когда вновь раздался трубный сигнал, Хук обернулся на север. От края поля на англичан шел второй полк французов, числом не уступающий первому.
Битва начиналась заново.
* * *— Им там не выжить, — сказал сэр Мартин. — Гибнуть будут толпами. Наверняка ты уже вдова. — Он ухмыльнулся, показав желтые зубы. — Я слыхал, вы повенчались? Зачем, детка? Жениться — дело благородных, куда там твоему Хуку. Впрочем, теперь все равно. Ты вдова, детка. И прехорошенькая! Лежи и не вздумай дернуться. «Муж есть глава всякой жены», — говорит Писание — святое Слово Божье, так что твое дело мне подчиняться. Что это у тебя на лбу? — внезапно нахмурился священник.
— Благословение, — ответила Мелисанда.
Она наконец нашла стрелу и теперь пыталась уложить ее в желоб, но в мешке ощупать арбалет — задача не из легких, а уж вставить стрелу на место… Сэр Мартин, стоя на коленях между ее ногами, склонился вперед, опершись левой рукой о землю, а правую опустил между ее бедер. С губ его поползла струйка слюны.
— Не нравится. — Он вдруг высвободил правую руку и потянулся стереть угольную надпись на лбу Мелисанды. — Не нравится мне это благословение. Хочу видеть тебя красоткой. А ну не шевелись! Или ударить?
— Я не шевелюсь, — ответила Мелисанда, хотя отчаянно силилась приподняться и сдвинуть с себя давящий вес.
Священник, оставив попытки стереть надпись со лба, снова втиснул руку между ее ног. Мелисанда вскрикнула.
— Жена есть слава мужа, — осклабился сэр Мартин. — Таково священное слово всемогущего Господа. Значит, будем делать ребенка, да?
Правильно ли установлена стрела — убеждаться не было времени: арбалет вместе с мешком Мелисанда развернула в тот миг, когда приподнявшийся сэр Мартин уже готов был на нее обрушиться.
— Ave Maria, — выдохнул он. — Ave Maria…
Мелисанда, вдвинув мешок между телами, нажала спуск.
Ничего не произошло.
Арбалет слишком долго пролежал взведенным, спусковой механизм заржавел. Мелисанда вскрикнула, слюна сэра Мартина шлепнулась ей на лицо, палец на крючке снова дернулся — и предохранитель наконец отпустил тетиву. Стальная дуга в мешке со звоном распрямилась, посылая вперед короткую толстую стрелу.
Сэра Мартина словно что-то приподняло, глаза расширились, рот округлился от ужаса.
Он заорал, как кабан при холощении, хлестнувшая из его паха кровь обдала Мелисанду горячей волной. Кожаное оперение стрелы застряло у мочевого пузыря, наконечник торчал между ногами. Мелисанда, отчаянно изгибаясь, силилась отползти подальше, но орущий сэр Мартин вцепился в ее платье, как в спасение. Оставив одежду у него в руках, она рванулась прочь, и священник скорчился на влажной земле, с воплями пытаясь заткнуть пах разорванной тканью.
— Ты сдохнешь, — бросила девушка, склонившись над священником и глядя в налитые кровью глаза. — Кровью истечешь. Вот тогда я и посмеюсь.
Раздался еще один вопль — на этот раз со стороны деревни, и Мелисанда увидела, как у обоза собираются чужаки: одни уже метались среди телег, другие с мотыгами и топорами подступали вдоль берега — местные крестьяне, жаждущие поживы. Какой-то из них, заметив Мелисанду, потрусил к ней с тем же голодным огнем в глазах, какой она видела у сэра Мартина.
Одежды на ней не было.
И Мелисанда вспомнила о налатнике.
Взглянув на сэра Мартина, корчащегося в агонии, она подхватила его кошель с монетами и свой мешок — и прыгнула в реку.
Глава тринадцатая
Мессир де Ланферель исходил проклятиями. Валяющийся рядом латник в мятом окровавленном шлеме и с оторванной по колено ногой не переставал стонать, кровь из ноги медленными толчками выплескивалась на чей-то труп.
— Священника, — простонал латник. — Ради бога, священника.
— Не до священников, — злобно бросил Ланферель.
Вместо булавы он схватил алебарду — оружие более жестокое, каким только и вырывать у врага победу при таком разгроме. Ланферель прекрасно понимал, что произошло: французы, измотанные переходом через пашню и толком ничего не видящие из-за опущенных забрал, стали для английских латников легкой добычей. Однако с той же ясностью он понимал, что латников слишком мало — на всю ширину поля строй не растянуть. А у лучников, стоящих по краям, кончились стрелы.
Ланферель открыл лицо, с трудом перекинув искореженное забрало через козырек, и скомандовал:
— Уходим влево.
Никто из латников не ответил. Первый французский полк уже отступил шагов на двадцать. Англичане, словно по уговору, остались на месте, никто не кинулся преследовать врага. Обе армии устали. Воины, опершись на оружие, переводили дух, пространство между войсками по всей длине было завалено грудами тел в доспехах — мертвые и раненые лежали вповалку, одни поверх других. Латы, накануне отполированные до блеска, а теперь изрядно побитые, покрывала грязь и кровь. Среди трупов валялись знамена, кое-кто из англичан собирал их и складывал позади строя, куда увели пленных. Орифламма, так грозно возвещавшая о намерении французов не щадить врага, куда-то исчезла.
Глянув на англичан, передававших из рук в руки бурдюки с водой и вином, Ланферель внезапно почувствовал жажду.
— Где вино? — спросил он оруженосца.
— В лагере, господин. Вы не приказывали его брать.
— А мочишься ты тоже по приказу? Черт, воняет от тебя! Обделался, что ли?
Оруженосец — далеко не единственный, чьи кишки не выдержали ужасов битвы, понуро кивнул, сжавшись под презрительным взглядом господина.
— Уходим влево! — вновь крикнул Ланферель.
Так и не добравшись до сэра Джона, он решил повести свой отряд на легковооруженных лучников: булавы и алебарды в их руках много безобиднее тисовых луков и ясеневых стрел. Если перерезать лучников, то можно провести отряд между кольев и ударить в спину английским латникам.
— Бой не проигран! — крикнул он своим. — Он еще не начинался! У лучников вышли стрелы! Самое время убивать! Все меня слышат? Убивать!
На северном конце поля запели трубы. Второй полк французов, пока еще в сияющих латах и с нерастерзанными знаменами, двинулся пешком через болотистую пашню, взрытую копытами коней и стальными башмаками восьми тысяч латников первого полка. Новые восемь тысяч миновали группу английских, французских и бургундских герольдов, наблюдающих за сражением с опушки Трамкурского леса, и уже подступали к месту битвы. Ланферель, чтобы не попасть между войсками, поспешил убраться на дальний фланг вместе с одиннадцатью латниками: если его отряд прорвется к стрелкам, решил он, то подкрепление придет само.
