Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
– Слава Всевышнему Вседержителю! – перекрестился Цимисхес. – Что россы? – спросил он у Варды Склира.
– Им пришлось вернуться в Дристер.
– А Сффентослаф?
– Сражался вместе со всеми, хотя и был ранен храбрым Анемасом, затем зверски убитым русами.
– Вечный покой его душе… – перекрестился Феофил.
– Плохо, – помрачнел император. – Утихнет буря, сядет на коня Сффентослаф, и всё повторится сначала. Они – безумцы, предпочтут умереть все до единого, но не отступят.
К вечеру ураган стих, но битву уже никто не начинал. Всю ночь русы и греки собирали раненых и убитых.
А утром к императорскому шатру подскакал посыльный. Резво соскочив с коня, он подбежал к входу, но был остановлен громадного роста легионерами из личной охраны.
– Что надо?
– Доложите великому императору, что приехало посольство от россов с белыми платками!
– Узнай кто, – быстро велел император стратигосу.
Стратигос вышел, сел на коня и в сопровождении телохранителей подъехал к послам.
– Чего хотите? – спросил он.
Молодой болгарин в русском облачении сказал на хорошем греческом:
– От имени великого князя Святослава с императором желает говорить предводитель русского войска воевода Свенельд и его главные стратигосы!
Ромеец вернулся, доложил императору. Тот слегка заволновался.
– Слышал, отец Феофил? Прибыли стратигосы россов. Отец Феофил, – опять обратился он к синкелу, – будь со мной на этой встрече. А что, если россы запросят мира? – с долей нетерпения сверкнул он голубыми очами и велел подать себе корону и царский жезл.
– Благодарю за честь, великий император! – высокопарно молвил епископ.
Спустя некоторое время послов препроводили к боговдохновенному владыке.
Оставив мечи и кинжалы охране, послы вошли в шатёр, приветствуя византийского правителя поклонами с приложенной к сердцу, по русскому обычаю, рукой. Это были, по всему, знатные у россов люди, одетые даже с некоторой долей роскоши. Особо выделялся крепкий рыжебородый варяг с неторопливыми уверенными жестами и жёлтыми ястребиными глазами.
«Русский архистратигос», – сразу определил про себя император, знавший Свенельда по рассказам приближённых.
– Великий князь Святослав Хоробрый хочет иметь с тобой, царь византийский, мир и любовь. Что скажешь на сие предложение? – спокойно и с достоинством сказал Свенельд.
Болгарин перевёл его слова.
Император с трудом скрыл в душе радость. Скосил глаза на синкела, тот еле заметно кивнул.
– Как здравие катархонта? – поинтересовался Иоанн.
– Благодарим, поправляется, – коротко отвечал Свенельд. И продолжил: – Наш великий князь Святослав желает знать, согласен ли ты, великий император, заключить мир с Русью на тех же условиях, что были утверждены прежде нашими князьями Олегом и Игорем и вашими царями.
– Что ж, если катархонт россов хочет мира, то и мы желаем того же, – изрёк, чуть подумав, Цимисхес. – Мы, греки, христолюбивый народ и предпочитаем побеждать неприятеля не столько оружием, сколько благодеяниями. Ежели ваш катархонт отпустит всех пленных, уйдёт в свою землю и не будет помышлять против Империи Ромейской, то обещаю, что позволю ему уйти со всем войском и оружием и не буду чинить никаких препятствий. Я готов также дать по две меры хлеба каждому воину на дорогу. Сколько у вас воинов?
– Двадцать две тысячи, – молвил Свенельд, прибавив ровно половину, помня, что доля каждого погибшего воина принадлежит роду его.
– В подтверждение своих слов, как знак дружбы, хочу передать вашему князю дары щедрые. – Климент! – окликнул император охранника. – Позови ко мне начальника походной казны… Но чтобы соблюсти договорённость, надобно составить хартию. Для обсуждения сего договора с катархонтом Сффентослафом от своего имени я пошлю в Дристер императорского синкела Феофила. – Он указал на епископа. – Составленный вами договор при участии нашей стороны затем должен быть передан нам и утверждён в присутствии ваших послов. Таков закон.
Наделив русских посланников дарами, император отпустил их. Сам же, уединившись с епископом Феофилом, стал обсуждать с ним условия мира.
– Пока Русский Барс ранен и ослаблен, требуй с него обещания навсегда оставить Болгарию, не нападать на Империю и подвластный ей Херсонес с климатами ни самому, ни с союзниками. Напомни ему, что по предыдущим договорам архонты Руси обязывались оказывать помощь Империи против любых её врагов. Ты опытный дипломат и стратег, уговаривай, обещай, не обязательно всё записывать в договор. Возьми с них клятву, они любят давать клятвы перед своими богами. Я дам тебе ещё золота. Любым способом мы должны избавить Империю от этого варвара!
– Что ж, великий император, – сказал, поднимаясь, синкел. – Я готов приступить, благословясь, к этой важной работе. – Он перекрестился и приложил к губам висевший на груди золотой крест.
В присутствии синкела Феофила и воеводы Свенельда в Доростоле Святославом был составлен договор, а затем утверждён ромеями в греческом легере в присутствии русских послов. Когда хартии были запечатаны и всё порешено окончательно, князь призвал к себе Тайную стражу и стал вести совет, как лепше встретиться с императором для обмена договорённостями.
– Цимисхес желает, чтобы мы прибыли в его стан, что думаете, братья?
– Не доверяй греку, княже. Бережёного и Перун бережёт. Не ходи в греческий стан даже с охраной! – горячо молвил помощник главного изведывателя.
– Мыслю, надо сделать так… – изложил князю свой план Ворон.
– Добро, – кивнул Святослав. – Дай указ приготовить лодьи и людей…
Свенельд вышел к греческим посланникам, которые с утра дожидались ответа.
– Передайте василевсу, что князь Святослав желает встретиться с ним и обменяться запечатанными хартиями на таких условиях…
Оставшись один в горнице, Святослав стал вышагивать по ней взад-вперёд и всё мыслил про дела дальнейшие. И ночью почти не спал, на заре только прикорнул и встал с третьими петухами, что откуда-то появились в болгарском граде. Умывшись студёной водой, вышел к своим воинам и сотворил привычную молитву богам. Потом кликнул темников и рёк им:
– Нынче встречаюсь я с греческим василевсом на Дунае. Чтобы враг не думал, что мы ослабли и разнежились, велю одной части проводить на берегу учение. А второй – готовиться к походу домой.
Морская лодья, сработанная лодейным мастером Орлом, отмытая и вычищенная, только без славного начальника кимров Притыки, была уже готова. Кроме лодейщиков и нескольких воинов Тайной стражи во главе с Вороном, на лодью взошли десять лепших лучников. Ещё две лодьи следовали поодаль. Каждый воин был готов в любой миг вступить в схватку с коварными ромеями, коли те попытаются что-либо предпринять супротив их князя.
Вот и дромон, на котором прибыл сам император Византии. Лучники на русской лодье вложили стрелы, но держат своё оружие внизу скрытым бортовым брусом. Ромеи тоже напряжены, они видят на берегу россов, проводящих учения. Начальник синодиков и Каридис впились очами в Святослава и тех, кто стоит подле него. Наконец, Каридис, который стоит так, чтоб его не могли видеть варвары, кивает, и лодейный начальник греков приказывает стать на якорь. В отличие от тяжеловесного греческого дромона, лёгкая в ходу и по-птичьи изогнутая деревянным телом, похожая на белокрылого лебедя лодья ещё некоторое время выжидает и, только удостоверившись, что другие греческие корабли не думают приближаться к ней, тоже бросает якорь. Вёсла на дромоне и на лодье убраны. Оба корабля, будто большие живые существа, зацепившись за дно когтистыми щупальцами якорей, выравнивают свои тела вдоль течения великой реки.
Каридис почти ощущает, как напряглись воины, затаившиеся сзади него под настилом дромона. Он впервые видит того, за кем идёт по пятам последние годы, и цепкая память трапезита навсегда запоминает стать, разворот широких плеч, мощную грудь и длинную прядь тронутых ранней сединой волос на загорелом бритом черепе. Вот, согласно предстоящему уговору, от русской лодьи и дромона греков отходят небольшие лодки, одна с шестью, вторая с восемью гребцами. Император восседает на скамье, которую для сего случая специально подняли выше остальных, чтобы даже при малом своём росте он возвышался над гребцами – могучими воинами его охраны – и толмачом. Святослав же сидит в общем ряду своих охоронцев и воинов тайной службы и гребёт вместе с ними. У кормила Ворон зорко следит за каждым движением ромеев. Лодьи сближаются. Лучники на обоих кораблях невольно ощущают, как от внутреннего напряжения начинают потеть их длани. Даже на тех ромейских и русских кораблях, что держатся поодаль, все замерли, и слышен только мерный плеск вёсел, удерживающих корабли против течения.
